Пылающий горизонт Юго-Восточного фронта - Владимир Карагодин

Оглядываясь вокруг, мне казалось, что пока я спал эти несколько часов, все вокруг нашли себе собеседников по интересам. Теперь лица некоторых ребят были другими, как будто всех тех, кто успел обзавестись новым другом, объединят и отправят в одно подразделение, а одиночек так и оставят на обочине. Даже старик, сидевший впереди меня, с заботливым видом промывал мозги сидящему рядом с ним молодому пареньку.

– Понимаешь, сынок, христианство, как и православие – это жидовская религия, а поклоняться следует истинно русским богам.

Его полностью седые, белые как снег волосы, были зачёсаны назад и собраны в пучок, борода была чуть темнее. Одет он был в старые джинсы ещё советских времён, и в клетчатую рубашку.

Когда он снова стал возвращаться к достоинствам язычества, я, заскучав от однообразных пейзажей за стеклом, сказал ему:

– В наше время победы науки над предрассудками человечества, глупо верить, что солнце чем-то поможет, если ему принести жертву.

Старичок вдруг резко замолчал, и, обернувшись ко мне, гневно посмотрел прямо мне в глаза. Его тонкие губы сжались настолько сильно, что совсем исчезли. Сквозь зубы он громко крикнул мне.

– Значит, ты считаешь мировоззрения, в которые верили твои великие предки, глупыми предрассудками?!

– Все великие для меня цари были христианами, – подзадоривал я его.

– А Пересвет?! Рюрик, вообще Русь образовал. А ты знаешь, что Русь огнём и мечом крестили, сколько крови пролили, а для чего?

Я не был особым приверженцем христианства, потому что считал: люди должны надеяться на человека, а не на Бога. К тому же во все времена церковь стремилась подавить просвещение народа. А цель христианства – плодиться и размножаться, приведёт в итоге к перенаселению планеты. Впоследствии, если человечество перестанет воевать – это приведёт к тому, что людям придётся есть друг друга. Но видя, как этот старик смотрел на меня, я яростно стал доказывать, почему христианство лучше язычества. В итоге мы с ним стали, так громко кричать, что заглушили муромчан, и водитель, пытаясь до нас докричаться, повторял:

– Мужчины! Мужчины! Довольно, приберегите свой гнев для «укров»!

Внезапно старик замолчал, и, улыбнувшись, сказал мне:

– Юноша! Вы слишком молоды, извините меня, увлёкся, – и тут же отвернулся, как будто ничего и не было.

И снова с заботливым видом стал рассказывать, своему собеседнику про свою жизнь в Архангельской области.

– Сынок, ты здоров и молод, откажись от искушений цивилизации, я вот уже десять лет не смотрю телевизор, и в магазине отраву не покупаю, ем только то, что на огороде вырастил.

– А как же ты про войну-то узнал, дед? – крикнул ему я.

– Все важные новости я узнаю от соседей. Как узнал про беду на Украине – сразу поспешил на помощь.

Теперь, внимательно слушая ответы деда, молчал весь автобус, даже двое интеллигентов перестали шептаться. Все как будто ждали развязки, но когда вдруг из кармана старика раздалась мелодия мобильного телефона, все взорвались смехом, а старик, покраснев, оправдывался:

– На войну же поехал, вот друзья и подарили, как же на войне и без связи…

Но никто деда всерьёз уже не воспринимал. Интеллигенты продолжали говорить про миф об утопии, Док стал рассказывать про свой дом, а Паша с большим интересом слушал своего новоиспечённого друга.

Вскоре вдалеке показались строения, парень, который сидел сразу за водителем обратился к своему соседу:

– К Донецку подъезжаем.

– Как Донецк, удивлённо воскликнул его собеседник, почему так быстро?

– Есть Российский Донецк – он намного меньше, и находится возле границы, – уверенно ответил он.

Российский Донецк напоминал больше поселок, чем город. Его местные жители всё никак не могли привыкнуть к колоннам автобусов, каждый день подъезжающих к границе. Мы ехали вдоль уютных домиков, через заборы которых свисали поспевшие вишни, дозревавшие яблоки и груши. Вдоль дороги росли абрикосовые деревья, земля возле которых была щедро усыпана гниющими плодами.

Муромчане возмущённо сетовали на то, что добро здесь гниёт на земле, а у себя в городе, они фрукты покупают за большие деньги. Малый Донецк мы проехали минут за десять. И снова впереди потянулась бескрайняя степь, теперь засаженная подсолнечником, чаши которого, не успев раскрыться, словно золотой зеркальной пленкой, отражали солнечные лучи. Дорога шла вверх, а вдалеке уже виднелся таможенный терминал российско-украинской границы.

Терминал состоял из нескольких бетонных одноэтажных зданий, перед которыми тянулся длинный коридор, огороженный забором, который служил для входа и выхода пешеходов. Микроавтобусы подъехали почти вплотную к «КПП». Водителю по рации сообщили, чтобы он не открывал двери, продолжая всех держать в автобусе. Все разговоры притихли, лица парней стали задумчивыми. Они принялись пристально разглядывать небольшие постройки терминала. Из автомобиля, возглавлявшего колону, вышел ополченец и направился к пропускному пункту, за ним засеменил Иваныч. Минут через пятнадцать пришёл Иваныч, он заглянул в салон через форточку, словно вор, который что-то украл и теперь опасался разоблачения, и негромко проговорил:

– Ребята, сейчас вы будете пересекать границу с Украиной, помните, что на данной территории вы будете находиться официально в качестве туристов, поэтому никаких глупостей не совершайте. Сейчас все выходим из автобуса и строимся в очередь перед калиткой. Проходим по пять человек, паспорта держим в руках. Ребята, ещё раз напоминаю, сумки будут обыскивать, поэтому, запрещённые вещи лучше выложите здесь. Всем всё ясно?

– Ясно, ясно, открывай дверь, – загудели муромчане.

Все стали выгружаться из автобуса, конечно никто не собирался строиться в очередь, кто-то после долгой дороги, стал разминать затёкшие ноги, некоторые образовав круг, закуривали сигареты, кто-то стал осматривать проволочный забор «КПП».

В толпе куривших парней, я нашёл Пашу, который стоял рядом с Фоксом, Зевсом, и соседом по месту в автобусе. Они обсуждали наш спор со стариком.

– Ну как тебе дед? Понравился? – с улыбкой спросил Паша.

– Старый дурак, в губернии он жил и слово же такое вспомнил, язычник чёртов, и чего припёрся, ел бы дальше там у себя свою редьку.

– Да ладно, старик бы прокатил за родновера, только вот телефон его выдал, – сказал Фокс и все ребята засмеялись.

– Ну, что там?! – крикнул Зевс, в сторону калитки, где стояли ребята, готовясь зайти внутрь.

– Скоро! На той стороне беженцев пропускают! – ответили ему.

Через несколько минут, мы увидели старый микроавтобус с украинскими номерами, который медленно двигался к российской части «КПП». Автобус остановился, водитель быстро выскочил и побежал к пограничнику, чтобы показать ему бумаги о досмотре транспортного средства.

Через минуту мы увидели колонну беженцев, они сильно растянулись из-за старушки, которая, медленно переступая ногами, опиралась на костыли. Её левая нога была перебинтована от ступни до колена, идти ей помогал молодой парень лет шестнадцати. Все сразу же притихли и стали пристально рассматривать беженцев. Впереди всех шла молодая девушка. Она была одета в короткие шорты, и футболку, в ушах у неё были наушники, а её длинные каштановые волосы, колыхаясь на ветру доходили до талии. За ней шёл парень и нёс две сумки, в толпе послышались недовольные возгласы:

– Почему он не в окопах?! За женской юбкой спрятался! А мы за него должны кровь проливать?

Лица у беженцев были угрюмые, и лишь у маленькой девочки лет шести, глаза сияли от любопытства. Она вприпрыжку бежала за своим отцом. Одной рукой она постоянно дёргала его за руку, а другой, показывая на нас, что-то спрашивала у своего отца.

Когда старушка дошла до пограничника, она остановилась и что-то сказала ему, пограничник, сморщив нос, жестом показал ей отойти в сторону. Из проезжавших мимо них автомобилей, смотрели равнодушные лица, как будто ни её, ни пограничника не было вовсе. Старушка же с надеждой и слезами на глазах, всматриваясь в проезжавшие мимо неё машины, и что-то шептала. К нам подошёл Иваныч, и, закурив, сказал:

– Без документов она, говорит, дом разбомбили, все документы и вещи сгорели при пожаре. Родственников у неё нет, денег нет. Её до границы довезли, дальше автобус не идёт, что с ней делать никто не знает.

Мальчишка, помогавший старушке идти, не прощаясь с ней, побежал догонять своих родных, а она так и осталась стоять, провожая взглядом каждую проезжавшую машину, как будто надеясь найти там своих старых знакомых или дальних родственников. Из её глаз текли скупые слёзы, она отирала их маленьким платком, зажатым в руке, а другой она прижималась к костылю, как к самому родному человеку, который теперь оставался для неё единственным помощником на этой земле.

Последняя машина остановилась возле пограничника, из неё вышел офицер и водитель, они подошли к ней и, после не продолжительного разговора, помогли ей сесть на заднее сиденье, дверь захлопнулась и машина тронулась.