Не вся La vie - Маша Трауб

Вылетаю из дома. Застреваю в пробке, звоню мужу и срываюсь на него – время не то для пресс-ланча, место не то и вообще все не так. Он молчит и, кажется, даже не слушает.

Приезжаю вовремя. Точнее, на сорок пять минут раньше. Паркуюсь специально подальше – чтобы никто не подумал, что я так рано приехала. Два кафе рядом. В первом – мой пресс-ланч, в другом я пью кофе, гадая, когда будет прилично заявиться. На двадцать минут раньше или на пятнадцать. Звонят организаторы.

– Маша, вы едете? – спрашивает девушка.

– Уже здесь, у меня встреча. Сейчас закончу и подойду, – говорю я в трубку, стараясь показаться очень занятой барышней. А вдруг они подумают, что у меня и дел никаких нет, кроме пресс-ланча? В принципе нет. Только потом за картошкой надо заехать. И еще за помидорами, фруктами. И хлебом. В доме хлеба нет. Высиживаю еще пять минут, убеждая себя в том, что я великая писательница, а они просто журналисты. Пусть и ведущие критики Москвы. Но журналисты же. Коллеги, так сказать.

Прихожу на двадцать минут раньше. Организаторы уже в сборе. Одна девушка ест омлет, другая нервно держится за живот. Мне нравится та, которая за живот держится. Я ее понимаю. Представляют модератора – милый молодой человек. Очень учтивый. На нервной почве начинаю кокетничать. Хочу ему понравиться. Бегу в туалет и расстегиваю блузку еще на одну пуговицу. Молодой человек почти дословно пересказывает содержание моих книг и не смотрит в декольте. Мне неинтересно, что я там понаписала, а вот почему он декольте мое игнорирует – интересно. Плохо выгляжу? Я уже не нравлюсь мужчинам?

Девушка-организатор с аппетитом доедает омлет. Очень хочется есть – не успела позавтракать. Беру круассан. Откусываю. Все сыплется в декольте.

– Знаете, что я придумал? – говорит молодой человек в то время, как я пытаюсь стряхнуть прилипшее к декольте слоеное тесто. – Вот я – молодой, зеленый, наивный, хочу стать писателем, а вы мне будете советовать, надо это делать или нет. Здорово?

– А лет вам сколько? – спрашиваю я, безуспешно вытряхивая круассан из блузки.

– Ой, я еще такой молодой. Двадцать семь, – отвечает он.

Я отпила апельсиновый сок и поперхнулась. Сижу, захожусь кашлем, хоть бы кто по спине стукнул.

– А мне сколько, по-вашему? – не оставляю попытки пококетничать я.

– Вашей героине, судя по роману, около тридцати, – вежливо отвечает молодой человек.

– Ну да, так и есть. Давайте перейдем на «ты». Для живой неформальной беседы, – предлагаю я на правах старой доброй тетушки.

– Нет, я так не могу сразу…

Все. Разучилась с мужчинами разговаривать. Круассан в лифчике, апельсиновый сок пятнами на блузке, и этот, всего на три года младше, а уже считает меня теткой.

Сижу, улыбаюсь. Ждем журналистов. Потихоньку начинают подтягиваться. Все друг друга знают – целуются… Я тоже некоторых знаю, но со мной никто не целуется. А раньше целовались…

Девушка из журнала. Я о ней слышала. Заказала коньяк. Двенадцать дня. Коньяк. Мечта. Тоже хочу коньяк и в туалет. Выйти уже не получится – меня зажали с двух сторон литературные критики. Вроде как неприлично вылезать – сейчас все начнется. Некоторые достали блокноты. У меня затряслись руки – опрокинула чашку с кофе.

Бусы. Мне подарила их приятельница. Бусы длинные. Модные. Перебираю их, как четки. Четки – замечательное изобретение. Нервы успокаивают. Все, начинается. Молодой человек – модератор – задает вопрос. Я знала этот вопрос и знала ответ. Ответ забыла. Начинаю говорить чепуху, размахивая руками и бусами. Что я говорю?

Пришла она – самая главная критикесса. Назовем ее Катя Носова. Ну очень известная. Когда вышла моя первая книга, у меня была мечта – чтобы Катя Носова обо мне написала. Пусть даже плохо. Катя Носова мало о ком хорошо пишет. Лишь бы написала. Вот это настоящее признание. Я даже пыталась найти знакомых знакомых Кати Носовой. Но они говорили, что Катю без толку просить. Напишет, если сама захочет. И вот сидит она через три человека от меня. И чем больше я говорю – а меня на нервной почве понесло, – тем больше ее перекашивает. Явно что-то не то говорю, не то, что хотелось бы услышать Кате Носовой. Или, наоборот, как раз то, что она ждала услышать от очередной, сотой по счету, пишущей барышни, считающей себя писательницей. Потом я все-таки замолкла. Кто-то еще начал говорить, я не согласилась… Как только я открывала рот, Катя наклонялась к соседке и шептала ей что-то на ухо. Точно про меня. Очень хотелось узнать, что она говорит. Как в школе, когда за соседней партой начинали шептаться Настька с Наташкой. И замолкали, как только я начинала прислушиваться. И лица такие делали многозначительные. Мол, да, про тебя говорим… Очень хотелось сделать им какую-нибудь мерзость. Настька как-то вышла из туалета и юбку сзади не поправила. А я ей ничего не сказала. Она так почти до конца коридора дошла – с юбкой в колготках.

Катя эта Носова тоже такое лицо делала.

Руки мокрые, под коленками мокро, бусы скоро порву… Они как раз гламурных девушек стали обсуждать и коммерческую литературу. Так я кинулась защищать и гламурных девушек, и коммерцию. Грудью в круассане на амбразуру. Спрашивается, зачем? А затем, что назло. Я всегда назло начинаю делать, когда нервничаю. А эта, другая критикесса, сидит и коньяк прихлебывает. А передо мной кофейная лужа.

В общем, посидели мы еще, поговорили. Молодой человек дискуссию свернул – все уже давно в телефоны уставились, потом эсэмэски отправляли и встали, начали светски прощаться. Тут я немного расслабилась и стала благодарить другую критикессу за то, что она пришла на пресс-ланч. Ее звали Светлана. Мы с ней мило пообщались. Тут я увидела, что Катя Носова пальто надевает. Вот он, мой шанс.

– Спасибо вам большое, Светлана, что пришли, – подскочила я к ней, улыбаясь. Разве что на шею не кинулась.

– Пожалуйста, – ответила Катя Носова, и ее опять перекривило.

– Вы знаете, на самом деле я поклонница ваших колонок. Всегда их читаю. И ощущения от книг у меня такие же, – лепетала я.

– Да, да, – вежливо отвечала она.

– Еще раз спасибо, до свидания, Светлана, – сказала я.

– Всего хорошего, – ответила Катя Носова.

И только когда я увидела ее спину, поняла, что забила последний гвоздь в свой гроб. Назвать ведущего критика именем другого ведущего критика – лучшего я сделать не могла. Самое смешное, я пыталась вспомнить, как же ее зовут. Начисто из головы вылетело.

Ночью я не спала. Придумывала оригинальные, умные ответы на вопросы. Отрабатывала реплики и репетировала ремарки. У меня очень хорошо получалось. Но было поздно. Утром я открыла газету и прочитала репортаж с пресс-ланча. Текст написала та Светлана, с которой я так мило беседовала.

– Я этого не говорила, а та фраза вырвана из контекста, я совсем другое имела в виду, – позвонила я мужу. – Она же даже книг моих не читала! Ни строчки. Хоть бы аннотацию просмотрела!

– А чему ты удивляешься? Ты же знаешь, как это делается, – не понял он, почему я так страдаю. – А потом, ты, когда журналистом была, часто в аннотации смотрела?

– Она меня просто не поняла.

– Надо было яснее выражать свои мысли.

Позвонили из издательства и спросили, смогу ли я быть на встрече с читателями такого-то числа. Конечно, смогу. Как будто у меня каждый день такие встречи. Эта – первая. Но приятно, что они спрашивали. Надо было сказать, что я посмотрю в ежедневник, но я сказала: «Могу, конечно, во сколько скажете». Девушка-организатор сказала, что время уточнит позже. Все зависит от того, во сколько сможет провести встречу другая писательница. Та, другая, писательница была известной и почти маститой. «На нее» точно читатели придут. Дальше по сценарию шла еще одна писательница, а потом – я. Мы, как объяснила девушка-организатор, должны были с маститой писательницей «поддержать» ту, которая между нами. Я позвонила мужу и немедленно, захлебываясь от восторга, пересказала, что буду «поддерживать». Он сказал, что нормальный человек в это время в этот магазин не поедет. Он, например, не поедет точно. Я обиделась и сказала, что и не надо. Там и без него народу хватит.

Встреча должна была состояться в субботу в пять часов вечера. Маститая – в три, та, которая между, – в четыре, а я – в пять. Ехать нужно было в Медведково. Я обзвонила знакомых и пригласила на встречу. Все знакомые сказали, что в субботу в пять вечера они найдут чем заняться, поэтому «извини». И все как один шутили: «Ему же в Химки, а мне в Медведки». Я кричала в телефон, что они снобы и жизни за пределами Садового кольца не видят. Они говорили, что и не хотят видеть, потому что жизнь – говно, и этого говна хватает и в пределах Садового кольца. Даже ехать никуда не надо. Согласился выступить в роли читателя только один мой знакомый – он просто там рядом живет.

В пятницу вечером муж объяснял мне по карте, как доехать до книжного магазина. Объяснение было долгим, из чего я заключила, что нужно выезжать часа за полтора. В субботу утром я бросалась на домашних. Потому что совершенно ничего не понимаю в топографии и очень нервничаю, когда попадаю в незнакомые районы. Я боялась, что читатели меня не дождутся – я заблужусь, не туда сверну и так далее.