Десять басен смерти - Арно Делаланд

Пьетро задумчиво смотрел на него.

– Возможно.

Герцог встал. Пьетро последовал его примеру, но медленнее. Уже на пороге кабинета он обернулся.

Д'Эгийон смотрел ему прямо в глаза.

– Будьте верны мне, Виравольта. – Помолчав, он добавил: – И последнее… Каждый раз Баснописец оставлял еще один подарочек, помимо своих стихов.

– Что же?

– Розу, мой друг. Красную розу.

Виравольта поднял бровь. Д'Эгийон улыбнулся.

– Виравольта, я был бы вам…

Герцог похлопал его по плечу.

– Я поймаю его лично.

Швейцарские гвардейцы скрестили алебарды за спиной Виравольты. Ландретто поджидал в соседнем салоне. Бывший лакей тут же засеменил к нему.

– Ну? Что происходит?

– По крайней мере, я на свободе, – сказал Пьетро. – Пока.

– Почему же вас арестовали?

– Мое имя нашли на трупе. Гм…

– И?…

– Я вывернулся, взяв на себя расследование дела, по которому меня пытались обвинить.

– Это вполне в вашем духе. Чем я могу быть полезен?

– Пока ничем. Я не хочу втягивать тебя в это. – Пьетро нахмурился. – Но будь начеку. Мало ли что…

Оставшись один в своем кабинете, д'Эгийон долго смотрел перед собой. Бледный и усталый, он оглядел папки, скопившиеся вокруг. Резким жестом он повернул глобус.

Сокровища господина Марьянна

Зеркальная галерея

Подвал Министерского крыла, Версаль

Не мешкая, Пьетро направился в Зеркальную галерею. Ландретто тем временем вернулся, чтобы получить распоряжения от главного конюшего.

Весь дворец находился в ожидании; никто не знал, что предпримет королевская семья, если Людовик XV скончается сегодня поутру. Атмосфера в кулуарах была тягостной из-за неизбежности траура. В галерее царило сдержанное волнение. Пьетро задержался там на несколько минут. Он не спеша опустился на колени у того места, где нашли тело Розетты. Все уже было убрано. Однако на паркете остались кое-какие следы, похожие на царапины от когтей, а также сгустки воска и еле заметные темноватые пятна, возможно, кровь. Содрогнувшись, Пьетро даже нашел там нечто, похожее на кусочки ногтей, хотя, возможно, это были частицы бараньих косточек, о которых ему говорил д'Эгийон. Он поднял глаза. Повсюду уже вешали черные шторы. Опершись одной рукой о колено, венецианец поглаживал паркет, не отрывая взгляда от перешептывающихся придворных.

Он слышал их приглушенные голоса, видел их удлиненные тени на паркете.

Обстановка была сдержанно-траурной.

«Итак, – думал он, – Баснописец вернулся. Возможно, из преисподней… Один Бог знает, с помощью какого колдовства. Театральные подмостки, на которых будет представлена пьеса о странной и небывалой схватке, находятся здесь. В самом центре французского двора».

Привычный к заговорам Светлейшей Республики, Пьетро умел ловко вступить в любую игру из тех, что составляли придворную жизнь, одновременно назидательную и меланхоличную, тщеславную и агрессивную. Он обладал кошачьей сноровкой. Каждый спешил в Версаль в надежде быть представленным королю: это была возможность удостоиться слова, жеста или просто улыбки, способной навсегда изменить судьбу. Но при этом можно было потерять честь и даже жизнь. Угодничество превратилось в ремесло. Необходимо было в мельчайших подробностях знать протокол и правила этикета. Владеть искусством рассеянного приветствия или приветствия еле заметным движением подбородка; уметь задавать вопросы, не глядя при этом на собеседника, говорить громко и ясно, легко скользить по паркету. Все это требовало немалой практики и грации. Иногда следовало чуть-чуть помедлить перед тем, как отступить; притвориться капризным, чтобы продемонстрировать свою силу; ловко польстить государю или кому-нибудь из его окружения, кто мог бы вас ему представить. Но несмотря на все эти продуманные телодвижения, как говаривал в прошлом веке Лабрюйер, часто приходилось покидать эту унизительную игру, потерпев поражение, а то и наголову разбитым. Золото и кровь текли здесь поочередно.

Существа в шелковых драпированных нарядах, находившиеся в этот момент перед Пьетро, прекрасно знали все эти уловки. При всем своем опыте Пьетро не мог не признать, что французы довели эту игру до высшей степени виртуозности. Хотя французы и могли помериться с итальянцами тщеславием и высокомерием, понять их было еще сложнее. Постоянный страх потерять милость вышестоящих мог ввергнуть в пучину кошмара вполне здравомыслящего человека. Двор функционировал по образу и подобию колеса фортуны. Зеркала галереи бесконечно множили эти схватки ничтожной власти или великой боли. На лице Пьетро появилась циничная улыбка. Первый намек Баснописца стал понятен.

Это был театр, безусловно. Театр зверей.

А сколько басен и в самом деле разыгрывалось в этих альковах!

Ну так вот, Виравольта,Десять выбрано басен для наших утех,Так начнем же игру без дальнейших помех.

Венецианец поднялся.

Он пригладил свой парик и непринужденно дотронулся до одного из сверкавших на его пальцах колец.

«Все будет разыграно в этих стенах. Он здесь, среди нас… Но где именно?» – подумал Виравольта.

Больше медлить было нельзя.

Следовало разыскать господина Марьянна.

Пока он шагал вдоль галереи, на выходивших в парк окнах были спущены последние черные шторы.

Кабинет начальника Бюро изобретений Королевского ведомства располагался в подвальном этаже Министерского крыла. Виравольта прошел в дверь и спустился вниз по лестнице, ведущей к древнему фундаменту дворца. Он наткнулся на еще одну обитую железом деревянную дверь с огромной узорчатой скважиной. Трижды постучав, он вошел. Там были ступеньки, ведущие в зал, где его поджидал Августин Марьянн.

– Ничего себе… Виравольта! Сколько лет, сколько зим!

В глубине, по другую сторону письменного стола, стоял мужчина лет шестидесяти, со сложенными на груди руками. Его поза напоминала позу сфинкса. Благородство и элегантность его осанки, подчеркнутые черной одеждой, контрастировали с окружающим хаосом. На носу у него были очки. Он приветствовал Виравольту таким широким жестом, как будто приглашал его во дворец из «Тысячи и одной ночи». Пьетро оглянулся по сторонам. Каждый раз он все с тем же изумлением взирал на весь этот хлам. Зал был тесный, с очень низким потолком. На стенах были закреплены эскизы, рисунки и наброски, один невероятнее другого. Виравольта удивленно оглядел изображение странного механизма с колесами, тросами и клапанами, опутывавшими украшенную золотыми лилиями карету. Над ней возвышалась металлическая труба с оперением.

– Я вижу, что к вам поступили новые предложения… – иронически прокомментировал он.

Этот эскиз сопровождало самое серьезное пояснение, написанное округлым замысловатым шрифтом: «Проект кареты для транспортировки Его Величества короля Франции, приводимой в движение без помощи лошадей, но исключительно механическим автодвижением». Чуть дальше карандашом в манере эскизов Леонардо да Винчи было нарисовано с полдюжины моторов, которые позволяли, если верить соответствующим надписям, «летать по воздуху подобно птицам». Пока Пьетро с усмешкой знакомился с этим кладезем идей, Августин демонстрировал груды запыленных папок.

– Поверьте мне, мой труд становится все более тяжким. Эти этюды, чертежи, расчеты поступают к нам сотнями со всех уголков королевства. Некоторые изобретения исходят из ученых обществ и подписаны одним или несколькими их членами; все друг другу завидуют, посылают предложения и контрпредложения. Другие являются плодом усилий частных лиц, каждое из которых, естественно, мыслит себя совершенным гением! – Глядя на Пьетро, он принял суровый вид. – Но гений, мой дорогой друг, – редкая вещь. Каждый, конечно, желает употребить свой талант и плоды своих измышлений на благо Франции! Вот это, признаюсь, благородно. А также они ожидают вознаграждения, соответствующего их качествам и разглагольствованиям, причем некоторые, поверьте мне, таковы, что их не поймут даже наши самые уважаемые грамматики и самые опытные инженеры!

Говоря это, он снял очки и начал их протирать маленькой тряпочкой.

– И в то же время меня отчасти восхищают эти фантазеры. Какая жизненная сила! Какое воображение!

Пьетро продолжал расхаживать посреди этого грандиозного беспорядка. В одном углу стул на колесиках ожидал, чтобы его привел в движение человек, скрытый в ящике, который должен был нажимать ногами на две дощечки, прикрепленные к рессорам, и таким образом возить двух человек, расположившихся на скамейке… В другом углу сложное переплетение труб позволяло, если верить прилагавшейся инструкции, передавать тайные сигналы с помощью звуков. Механизм был предназначен служить «Агентам Короля и Солдатам Его Величества во Время Войны», а также, как не без ехидства добавлял изобретатель, «Придворным, страдающим от неразделенной любви». Кюре из юго-западной Франции, также подвизавшийся на ниве астрономии, предлагал увеличительные очки, с помощью которых можно было разглядывать небесные светила так, «как будто человек сам там находится». Из иной области: господин Жан-Вьо де Фонтенэ объявлял об изобретении «антизловонного насоса», предназначенного для очищения всех выгребных ям в Версале. Число этих ям все возрастало, и их очистка создавала постоянные трудности. Толпы снующих повсюду людей еще больше усугубляли эту проблему. Но протестировать изобретение не представлялось возможным. Виравольте было хорошо известно, что отхожие места швейцарских гвардейцев, расположенные у входа в передний двор, периодически затягивались плотным слоем экскрементов. Туалеты оставались в запущенном состоянии, несмотря на уже разработанные проекты и планы, а также консультации лучших королевских инженеров, пытавшихся найти решение этой проблемы. Принимая во внимание сложившуюся ситуацию, господин де Фонтенэ в своей записке напоминал о необходимости поддержания общественной гигиены.