Переход - Алексей Еремин

Она смотрит, словно мы клоуны, прощаемся на арене, для её снисходительной улыбки. Просто неприлично, смотреть в человека и улыбаться. Лучше подумаю о Пскове. Конечно, могу тешить себя надеждой заработать деньги, но придётся просить у родителей. Отец не откажет, но это так неприятно. В конце концов он платит за меня в институте, содержит, и ещё оплачивает развлечения. Нужно уже сейчас искать хоть какую работу, чтобы к окончанию института иметь опыт. Невозможно высидеть ещё две остановки. Если мы поедем дней на пять, то это будет довольно дорого. Хорошо бы зарабатывать, содержать себя, самому платить за образование, и напротив, часть денег отдавать домой. Мечты, мечты, ни на чём не основанные. Почитать «Дворянское гнездо»? Не чем занять себя.

Лёша поехал к Лене, проведут вместе прекрасный вечер. Кристина сегодня не пришла, но её знаю, она соскучилась и завтра появится обязательно.

Невозможно тоскливо сидеть в вагоне. Невозможно думать, мысли нейдут в голову. Невозможно высидеть эти двадцать минут; хочется встать, выйти из вагона, идти, говорить, смеяться, а вынужден сидеть, молчать. Невозможно пережить эти минуты, наполненные тоской, которую, кажется, не прожить, и которая заслоняет всё: цели жизни, любовь, ненависть, совершенно всё, словно и нет ничего, кроме тоски. Невозможно.

Тупо смотрю в темноту, мелькающую лампами. Удивительно, стараюсь не терять время, читаю в метро, дома занимаюсь, на скучных лекциях просматриваю конспекты, просыпаясь утром, заставляю мозг работать, а потом тупо смотрю в окно. Абсурд, – спешу, собираю минуты, а потом совершенно ничего не делаю часы. Симпатичная женщина. Наверное замужем. Скорее всего. Удивительно, везде, в троллейбусе, метро, библиотеке, пригородной электричке, музее, везде найдёшь красивую женщину. Не нравится, что смотрит так, да и совсем не нравится. Каламбурчик сказал бы Черкасс. Да, надо позвонить Ивану. Потом позвоню. Соберёмся ли мы в Псков? Наконец-то выходить. Вечером нужно работать, или готовиться к экзамену. На ночь почитать «Дворянское гнездо». После «Дворянского гнезда» купить книгу о Пскове. Отец, наверное, ещё не приехал. Расскажу ему о Пскове, даст ли он принципиальное согласие оплатить поездку?

Мысли появляются, крутятся, в водовороте сменяют одна другую, на время исчезают, описывают круг, снова появляются, пока, наконец, не тонут.

Мама приготовит ужин, придёт отец, обсудим поездку, посмотрю телевизор, похожу по квартире… Нет, сегодня надо работать! Сколько дней без настоящей работы, единственно важной для меня.

Проголодался. Приду, поужинаю. Сегодня не пришла Кристина. Надо готовиться к экзамену, во вторник экзамен. Спросят как в институте, отвечу, всё как обычно. Утёнок расскажет про Машу Соколову, как сидят за партой с Остапчуком. Темнеет, когда приду, будет совсем темно. Отец тоже спросит как в институте, а я отвечу хорошо. Во дворе ничего не меняется – лужи, дома, собаки, редкие прохожие. На стенах надписи, выученные наизусть: «Семён, мы тебя любим», «Крематорий»… Соседка поинтересуется, как поживаю. А если отвечу, что я лентяй и бездельник, что меня бесят одни и те же маршруты и вопросы? Добавит, ничего-ничего, всё будет хорошо, и позже будет спрашивать, снова «Гриша, как дела», но уже с опаской, боясь услышать откровенный ответ. Стану бродить по квартире, смотреть телевизор, ждать телефонного звонка, звонить, разговаривать с сестрой, наконец, пойду спать, сказав ежевечернее «Спокойной ночи», как монах молитву на ночь.

Окно моей комнаты. Там раньше всегда горел свет, дедушка читал газеты, пил чай, но сейчас окно чернеет пустотой, окружённое светом чужой жизни.

Приду, мама спросит, начал ли я готовиться к экзамену. Утёнок чем-нибудь поделится. Надо просмотреть её тетради. Наверно опять не будет времени по-настоящему работать. Нельзя терять время, хотя бы на ночь почитать Тургенева. Здравствуй, сегодня пораньше? Да! Гриша! Привет Утёнок. Пойдём, я тебе кое-что покажу. Дай ему раздеться. Наверно, мама опять подарила что-нибудь? Ты будешь сейчас есть, или подождёшь отца? А я уже поела. А когда он придёт? Обещал через часа полтора. Я бы поужинал. А, ты красавица, уже набила пузико? Вот будешь толстая, некрасивая, и мальчики не будут с тобой дружить. Будут. Не будут. Будут. Подожди, вымою руки и сейчас приду. Пойдём твоими ногами? Пойдём. Пум, пум, пум, толкай дверку, – пум, пум, ну, показывай. Красота. Ещё один динозаврик. Сколько уже в коллекции? Тринадцать. Красивый, этот мне нравится больше всех. Правда? Да. А мне всё равно Ванюшка больше нравится. С хвостиком над головой? Да. Пойдём, мама зовёт. Отвези меня. Ножки устали? Знаешь как долго мы с мамой искали динозаврика? Представляю. Хорошо, садись. Вскарабкалась уже? Да, мы едем. Утёнок устал, когда выбирали динозаврика. Всё, слезай с брата, дай ему поесть. Я тоже хочу с ним покушать. Ты же недавно ела. Всё рано хочу. Лопнешь. Нет. У нас сегодня торт, как приятно, но видно, что мышки уже поели. Мы с мамой совсем чуть-чуть съели. Ты сегодня утром ничего не заметил? Нет, а что? Утром, когда с Леной шли в школу, между лестничных пролётов спал человек. Нищий? Да, бездомный. Не видел. Может быть, он больше не появится. Будем надеяться, ты отцу не говорила? Нет, ты же знаешь, как он отреагирует. Знаю. Ты чай попила? Пойдём, покажешь мне дневник. Я хочу с Гришей. Потом придёт папа, мне будет некогда, пошли. Иди, я к тебе приду. Развелось бездомных. Говорю о них, словно о противных насекомых, так же нельзя, это люди. А как же Утёнок, или девочки, которые к ней приходят? Может быть, он не появится больше, мама правильно не сказала отцу. Незачем говорить сейчас, ещё не известно, сколько будет стоить путешествие, уточним все условия, затем уже будем вести предметный разговор об известных фактах, а не гипотезах.

Когда поем, наступает странное состояние, – уже нет сил работать, но спать не хочу – нет желаний, но в то же время, нечем занять себя, и становится скучно. Не могу заставить себя прочитать несколько страниц, но должен что-то делать, – выискиваю интересные программы в программе телевидения, бреюсь, укладываю тетради, листаю страницы учебников, лишь бы время осталось в моей жизни.

Раньше я бы поговорил с дедушкой.

Пойти записать, как Жора подгонял руками слова, – красивое предложение. Сначала к Ленке. Пятёрка в клетке. О, Утёнок, неужели ты получила пятёрку по английскому? Нам с Машей за диалог поставили по пятёрке, а мне сказали, что моё произношение лучше стало. Значит, в выходные устрою тебе ещё один урок. А ты готов к экзамену? Готовлюсь понемногу. Как прошёл день в институте? Ничего нового лекции, семинар, домашнее задание по политологии. Сложное? Нет. Уж час в субботу найду, чтобы позаниматься с ней. А Мише… – Остапчуку? – ну да, ему, Клавдия Ивановна на математике сказала, что если он не научится решать задачи, то не сможет дальше учиться. Ну а ты, конечно, решаешь их прекрасно. Я их сразу поняла. Хвастаешься! Мама, почему же хвастаюсь, я ведь правду говорю. Правду, правду. Молодец. Если бы Утёнок не ленился, под твоим руководством, мама, учился бы на одни пятёрки.

Мам, послушай, у меня закончились финансы, завтра, наверно долго в институте, надо покушать, и ещё понимаешь, может быть, в книжный магазин думаю поехать, может быть какие-нибудь учебники… Сейчас я дам. Когда же перестану клянчить деньги? Мама никак не меняет выражения лица, и денег даст больше чем нужно, но раздражает именно внимание к моим чувствам. Я хорошо учусь, поэтому не работаю, почему же чувство вины? Спасибо. Хватит? Да, конечно, спасибо.

Стыдно так, что даже не понял, сколько денег. Надо искать работу, рассылать резюме, спрашивать у знакомых. Хочется покупать домой продукты, Утёнку подарки, не просить деньги на нужды, подарить маме на день рождения что-то действительно ценное для неё. Хочу не думать над каждой копейкой, – волнует не удобная роскошь денег, а чувство зависимости.

Странно думать, что это комната дедушки, а его уже нет.

Он чувствовал: что-то было в Лизе, куда он проникнуть не мог. В другой раз Лаврецкий, сидя в гостиной и слушая вкрадчивые, но тяжёлые разглагольствования Гедеоновского, внезапно, сам не зная почему, оборотился и уловил глубокий, внимательный, вопросительный взгляд в глазах Лизы… Он был устремлён на него, этот загадочный взгляд. Лаврецкий целую ночь потом о нём думал. Он любил не как мальчик, не к лицу ему было вздыхать и томиться, да и сама Лиза не такого рода чувство возбуждала; но любовь на всякий возраст имеет свои страданья, – и он испытал их вполне.

Лаврецкий, Лиза, – красиво, по-старорусски звучит. И старичок Лемм, – есть нечто изначально печальное в его образе. Тургенев сочиняет очень мастерски. Саша говорит, что у Тургенева мало мыслей и чувств на страницу, а Тургенев замечательный, но довольно обычный человек, и пишет часто скучно. Сашу развлекают, как он говорит, «тургеневские словечки», которые нарушают текст, с его точки зрения, но придают ему очарование неуклюжести. Он говорил: «глубь лазури», «человек со сладкими глазами», «высокого роста, черномазый» – будто он негр, и смеялся, или «голоса возвысились», – возвысились над толпой плебеев, «всё в нём дышало». Может быть, в некотором роде, действительно, «порядочно убранная комната» ничего не значит, но «глубь лазури», «разговор разыгрывался», «голоса возвысились», – с моей субъективной точки зрения, имеет красоту. Лично я наблюдаю красоту. В принципе Саша не спорит, но его равнодушное согласие означает другое мнение».