Переход - Алексей Еремин

Друзья подняли навстречу друг другу рюмки, чувствуя резкий и чуть горький спиртовой аромат, улыбнулись встрече, пьянству с утра, выдохнули воздух, и опрокинули внутрь водку. Холодная водка обожгла вкусом горло, они схватили по жёлтому колёсику лимона, бросили в рот, и кислый, чуть подслащённый сок, сморщил лица.

– Хорошо пошла, – разом заговорили, потянулись блестящими остриями вилок к вороху квашеной капусты, чёрному хлебу, тёмно-бордовой колбасе в точках сала.

– Хорошая водка, – сказал, кивнув головой, Гриша.

– Да, – кивнул головой Саша, – давай сразу ещё по одной.

Проглотив несколько рюмок, они перешли от разговора встречи, к друзьям, переживаниям, мечтам. Гриша сообщил Саше, что Кристина вернулась, очень хорошо выглядит, поведал её впечатления, чуть насмешливым, тягучим слогом. Гриша описал, как она передала Черкассу привет. Саша буркнул в ответ, что очень рад, и выдавил из себя ей несколько приятных фраз. Неожиданно Саша осведомился, несколько насмешливым голосом, о заносчивой Свете. Гриша огрызнулся, что у Светы всё хорошо, хоть давно её не видел, и парировал советом задуматься о заносчивой Кристине. Саша выдал примирительную скабрезную шутку, Гриша проговорил в том же духе поговорку, и они снова выпили. Гриша полюбопытствовал о жизни Фельдмана. Саша ответил, что недавно брякнул тому о Кате, и теперь Миша достаёт его расспросами, а недавно отчубучил заехать в институт и познакомиться с Катей. Потягиваясь, медленно и снисходительно, Саша молвил, что Фельдман вот уже который раз ходит в театр у «Никитских Ворот» с какой-то пассией, но без осязаемого успеха. Гриша, перед тем как выпить, бросил «вчера», а занюхав колбасой, и разорвав её в зубах, продолжил излагать о том, как вчера дочитал «Дворянское Гнездо», и даже заплакал. Саша откликнулся на «Дворянское Гнездо» одобрительной репликой о нежном романе, но заметил, что язык Тургенева, всё же, почти всегда несносен, особенно в поздних романах, и изрёк «чем дальше Тургенев удаляется от разговорной речи, пытаясь писать литературным языком, тем текст хуже». Вместо ответа у Гриши сорвалось с языка грубое слово, – он опрокинул на себя кружку с Пепси. Саша, пародируя нравоучение, провещал, как кощунственно пить много водки, и разлил последние капли. Гриша бросил на стол влажный платок, бросил веские слова о нехватке водки. Саша откликнулся, что есть начатая бутылка джина. Гриша узнал, что отец Саши не будет против, если они её выпьют, после чего неожиданно бухнул тост за женщин. Саша отпустил приветственную шутку, – они засмеялись и выпили. Цветов пересказал другу, как Жора обнял Кристину за плечо, и обронил несколько слов о возможном влечении Жоржа. Саша похрустел капустой, потом промолвил, что наверное так и есть, но предположил, что Жора Кристине не пара. Гриша расписал другие знаки внимания Жоры, и они сложили согласный вывод о его чувствах к ней. Саша ехидно посоветовал спросить у Жоры, кто ему нравится, но Гриша отбрил его предложением узнать то же у Кристины. Из соседней комнаты Саша крикнул, чтоб Гриша достал ещё капусты из холодильника, а когда вернулся с джином, докладывая, что бутылка почти полная, то Цветов сморозил, что Жора может быть и покорит Кристину. Саша, разливая джин коротко вякнул, «не может быть». Выпив, Гриша, замолкая на мгновения и с каждым словом спускаясь к тишине, отчеканил слова, как плохо пить джин без тоника. Саша произнёс «всё полезно, что в рот полезло». Они помолчали, смывая еловый привкус, и вдруг Саша неожиданно проронил, что он хотел давно сказать, но не было возможности, что он больно переживает смерть деда Гриши, ведь, с его детства они так много общались, и он был для него действительно близким человеком, и сейчас, когда мама заболела, хотя, конечно, у неё будет всё хорошо, она недавно прошла курс лечения, и её снова скоро положат на несколько дней полечиться, он лучше понимает его чувства. Гриша отрубил короткое «да». Потом вымолвил, что смерть дедушки для него это, – и замолчал, а потом добавил, что дедушка был, наверное, самым дорогим ему человеком. Саша предложил помянуть, они молча встали и выпили не чокаясь. Саша проронил, что рано или поздно, все знакомятся со смертью. Они помолчали, и для поддержания разговора, Гриша выговорил вопрос о Сашиных родителях. Оказалось, они поехали к друзьям на новоселье. Вдруг Гриша выпалил, ударив ладонью в стол, что совсем забыл рассказать о Пскове, куда они собрались и приглашают его. Саша спросил, кто поедет, задал вопрос о сроках. Гриша ответил, советовал ехать, выдал несколько предложений о древности города, белокаменной архитектуре. Саша вставил несколько слов о Троицком соборе, Кроме, и они долго рассуждали о поездке, иногда останавливались, роняли несколько слов короткого тоста, и продолжали разговор о путешествии. Саша обещал пригласить Фельдмана, посоветовал собрать больше друзей для большего веселья. Черкасс поинтересовался, допив последнюю рюмку, читал ли Гриша кроме Тургенева, тот коротко отрубил: «Исповедь» Гоголя. Не понравилось».

– А ты вслушивался, как звучит там предложение? Это музыкальные фразы! По каждому предложению то прокатываются, то проползают, то пробегают ударные звуки. Одно предложение, например, построено на сочетании звука м, другое р, и так далее. Но в том же предложении, например, ж появляется четыре раза, иначе связывая слова, причём роль ж, на этом не заканчивается, он сочетается со схожими Ч, Щ, Ш. Его предложения рассматриваешь не только как форму для знания, но слушаешь. И у каждого, у каждого из тех, кого называем великими, есть бездна таких особенностей. А какая точность, краткость описания у него. И не только у Гоголя, тот же Тургенев в «Отцах и детях». Ты помнишь его описание Базарова на почтовой станции? А ведь сколько людей видели Базаровых, а заметил, чётко описал один. Или наоборот, в «Мёртвых душах», в гостинице спит Чичиков, Селифан с Петрушкой храпят, Петрушка положил на живот Селифану голову. – Там, в самом конце главы о капитане, который примеривал пятую пару сапог – там только о сапогах, о том, как он смотрел, прохаживался по комнате, – всего четыре строчки, а гостиница уже населена. А сам капитан! Он ожил от двадцати пяти слов, причём слов даже не о нём, ты составил его образ, наделил его характером, знаешь, чем он занимается, скажешь, на что способен, – и это из описания сапог и постукивания!

А «Хаджи-Мурата» читал? – Саша сгрёб воздух, разрубил от уха ладонью, сжал в кулаки и отпустил разом из двух рук, растопырив длинные пальцы, – там вместо страниц, цветные литографии. Листаешь страницы, словно альбом цветной, – вот герои, во что одеты, как двигаются, говорят, что едят, даже лучше чем в альбоме или кино, ты носом чувствуешь, чем пахнет. И везде, в каждом слове правда. Как солдаты шли в пикет, как говорили, как вели себя, и правда, что у жены князя есть сын от другого мужа, и что она такая, какая есть, и что какой-то капитан влюблён в неё, – знаешь, как из разноцветных нитей сплетают гобелен, – это «Хаджи-Мурат», где люди, их реплики, цвета, запахи, ритм фразы, движения, сочетания звуков, – всё-всё составляет рисунок. Многие люди прочитают, меньше поймут и почувствуют смысл и красоту, ещё меньше узнают, как он это сделал, но создать подобное может лишь один. Понимаешь, тысячи людей были на Кавказе, видели всё то же самое, но идея написать и умение, были только в одном. И в этом разница, между художником и не-художником.

– Верно, только понять, отчего художником стал офицер Толстой, а не иной, невозможно.

– Пожалуй да, – Саша подложил под щёку ладонь, поддерживая склонённую к плечу голову, враз обмякнув, словно механическая кукла, выполнившая заданную программу.

Черкасс покрутил пустую рюмку, вздохнул, заглянул на дно, опрокинул в рот последние капли, и предложил, не спеша начинать убирать со стола. Он включил в гостиной музыку. Гриша собирал со стола посуду, Саша мыл под струёй горячей воды, они переговаривались, и от движений, пьянели всё больше и больше, улыбаясь себе и друг другу. Они двигались и даже говорили в ритм музыке. Иногда один обрывал фразу на полуслове, молчанием призывая послушать любимый отрывок. В движениях работы ребята пританцовывали, кивали в такт барабанам, а однажды, Гриша положил тарелку на пол, Саша оставил воду биться в дно деревянной чаши, и они убежали в гостиную, включили на полную громкость музыку, и запрыгали, кивая головами, бренча у бедра на невидимых гитарах, выкрикивая припев. На кухне, когда вернулись, Гриша запел по-английски, Саша подхватил знакомый куплет, и они, глядя друг на друга и хохоча, пропели любимую песню. Наконец, убрав за собой на кухне, переговариваясь, о том кто как пьян, друзья оделись, спустились вниз. Осенним листом под холодным ветром друзья покружили по дворам, и подошли к школе.