Темная Душа (СИ) - Тёрнер И.

Утонувшее в клубах жимолости, из глубин сада вынырнуло маленькое здание с острым шпилем – часовенка. Рядом с ней показалось еще строение, более грубое, приземистое.

- Из того же материала построены часовня и фамильный склеп, – добавил наследник МакГреев.

Молодые люд подошли к затону, что поблескивал зеркальной гладью поверхности в самых дебрях сада.

- «Где ива над водой растет, купая в воде листву сребристую, она туда пришла в причудливых гирляндах из лютика, крапивы и ромашки. И тех цветов, что грубо называет народ, а девушки зовут Перстами Покойников. Она свои венки повесить думала на ветках ивы, но ветвь сломилась. В плачущий поток с цветами бедная упала. Платье, широко распустившись по воде, ее держало, как русалку»… – прочел Бойс, – Это любимое место моей мамы.

Милле посмотрел на согбенную иву, опустившую косы в темный пруд, на заросли молодой крапивы и таволги, на белого лебедя, выплывшего из заводи.

- Здесь утонула Офелия, – догадался он.

- Только это тебя не особенно трогает. Тебе не нравится у нас, Джон, – заключил Бойс, сорвал прут, замахнулся им на подплывшего поближе лебедя. Птица выгнула шею, взмахнула крыльями и зашипела.

- Слушай, – повернулся Джон к другу, – почему ты не сказал мне, что женишься?

- Это не важно, – Бойс поморщился, как от порции касторки. – Женюсь и женюсь, что особенного?

Милле пренебрежительно дернул щекой. Пускаться в объяснения он не собирался. Художник должен быть свободен, как апостол, готов к свершениям, к битвам, реформам.

Мальчишка Бойс собирается обвешаться пудовыми цепями супружества и навечно приковать себя к месту. Что ж. Парню всегда была свойственна некоторая ветреность, и глуп был Милле, ожидая от друга посвящения братству. Жениться? Ему? Соблазнившему не одну дюжину девиц и дам разного возраста, достатка и положения? Сомнительная афера.

– Ты не прав, – сказал Бойс. Он знал друга, как облупленного, по лицу читал то, что было у Джона на душе, – мой отец хочет, чтобы я женился, и я сделаю это – он итак считает меня позором рода. Но жениться – не значит, просидеть у юбки жены всю оставшуюся жизнь.

- И как долго ты намерен сидеть у юбки жены? – буркнул Джон.

- Неделю, самое большее – две. Мы поженимся. Я удостоверюсь, что моя суженая понесла, (а это непременно случится и случится быстро). Потом отправлюсь в Лондон. Второй раз моя жена увидит меня в день родов.

- Считаешь, она будет довольна подобным супружеством?

- У нее нет выхода. Это единственный способ заполучить меня в мужья.

- Ты проходимец, Бойс. Почем знаешь, что она быстро забеременеет?

- Моя будущая жена – Дэйдра Джойс, из Джойсов, что сродни моей матери. Мама говорит, их женщины плодовиты, словно кошки. Дэйдра родит, мама станет помогать ей воспитывать ребенка. Моряки и солдаты тоже женятся, но это не значит, что после свадьбы они не видят моря и битв.

- И когда свадьба?

- Вот видишь? – Бойс глумливо захохотал. Белый лебедь не выдержал вопиющего нарушения спокойствия, возвратился в свою тихую заводь, – Ты уже не против!

- Тебе известна моя позиция, Бойс. Если дело не страдает, не страдаю я. Мне нравится у вас, я даже знаю, чем займусь до дня твоей свадьбы – буду рисовать ваш пруд.

- А где возьмешь Офелию?

- Ты говорил, завтра Бельтайн. Встречу там. Если не встречу, ты нарядишься в платье и заменишь мне ее.

- Бельтайн, – произнес Милле. От сказанного вслух слова на него дохнуло ночью, страхом, сладострастием и жаром костров. – Ты решил меня развлечь тем, что повел на бал к дьяволу.

Они ехали по темнеющей равнине мимо терновых рощиц и крохотных озер. Бойс на своем караковом жеребце по имени Альпин, который никого кроме хозяина не признавал. Милле на покладистой красивой кобылке Моргане, принадлежавшей леди МакГрей.

- Бельтайн, – отозвался Бойс, водя в воздухе плеткой, как кистью, – день лета, день любви, день плодородия. Мы едем на холм, Милле, на вершине которого вздымается древний кромлех. В доисторические времена там приносили кровавые жертвы друиды. Со Средневековья там празднуют свои шабаши наши родные ведьмы. Сегодня они соберутся опять.

Кони вступили в быстрый поток, пересекающий долину наискось. Копыта зацокали по меловому дну. Миновали реку, въехали в редкий лесок.

- Смотри! – Бойс концом плетки указал направление. Милле отвел от лица ветвь и увидел впереди мерцание огней, услышал пение.

- Ведьмы поют, водят хороводы. Сегодня грань между прошлым и будущим тонка, пали преграды, мертвецы потоком хлынули в мир живых, чтобы танцевать и веселиться. Пляшет воскресшая Рианнон, пляшет Зеленый Джек. Паки, гномы, эльфы, призраки, вампиры, духи, и фавны. Гремит гобой, кипит сидр. Пылают костры. Скоро выйдет из леса король-олень. Скоро будет избрана Майская Королева. Сгорит Плетеный Человек. Видишь, Милле? Слышишь? Шабаш! Ха-а!

Бойс хлестнул коня и помчался вперед. Моргана рванула следом, Милле с трудом удержался в седле. Сотрясаясь от бешеной скачки, на них надвигался курган, увенчанный каменной короной, обвитый кольцами костров, гремящий музыкой и барабанным боем.

Бойс первым подлетел к холму, въехал вверх по склону, спрыгнул с седла, кому-то кинул поводья, что-то радостно закричал в разношерстную толпу. К нему подбежала девушка с распущенными волосами в мелкую кудряшку и подала кувшин. Бойс напился из него, пролив часть жидкости на рубашку, передал кувшин подъехавшему Милле. Девушка утащила его толпу танцующих.

В кувшине был сливовый сидр, который ароматил так, что перехватило дух. Пока Джон пил, мохнатое существо, похожее на грума Норри, увело прочь его кобылу. Он вытер губы рукавом и огляделся.

Бойс бессовестно лгал, перечисляя всю мыслимую и немыслимую нечисть. Не было нимф и упырей. Были обычные люди, парни и девушки, мужчины и женщины, старики и старухи. Пестрые платья, цветные шарфы, рогатые маски прыгали через костры, кружились, падали, смеялись, пели. В волосах развевались ленты, звенели бубенцы. Жарко пылали можжевеловые поленья.

Сидр был крепок, мир вокруг Милле покачнулся и поплыл. Вдруг от вращающегося с бешеной скоростью хоровода что-то отделилось. Какой-то кудлатый клубок подлетел к Джону и ударил его в грудь. Художник не устоял, засеменил назад и во весь рост растянулся на траве. Он ошалело глянул вверх – над ним стояли музыканты. Один из них, скрипач в треуголке из-под которой торчали седые букли, подмигнул Милле огненным нечеловеческим глазом и протянул руку.

Джон ухватился за нее. Рывком его поставили на ноги. Дородная грудастая женщина в старинном головном уборе несколькими ударами ладоней выбила пыль из его костюма и, забористо дыхнув винными парами, чмокнула его прямо в губы.

«Ведьма!» – юноша испуганно шарахнулся прочь от хохочущей целовальщицы.

Спиной натолкнулся на здоровяка в сутане католического священника и тиаре на лысой голове. Священник развернул его к себе лицом, погрозил пальцем. И пхнул художника в самый водоворот танцующих. Взвыла волынка, загрохотали барабаны, в огромном костре рухнули поленья, подняв в воздух сноп огненных мух. В плечо впились чьи-то пальцы. Пляска началась. Парни и девушки исчезали один за другим – вокруг скакали уже не люди, а сатиры, черти и лешие.

Он не помнил, как оказался вне круга. Кровавым пламенем занялся Плетеный Человек – свитый из ивовой лозы высоченный болван, набитый сеном, травой и цветами. Его заслонила душная дымовая завеса. Сопя и кашляя, Милле разглядел перед собой тропку, ведущую вниз в темноту, и сбежал по ней. Теперь холм светился и гремел наверху. Джон стоял в поросшем папоротником логу, где было на удивление тихо – шум долетал сюда будто бы издалека, из-за толстой каменной стены... Он побежал прочь от разверзшегося над головой ада к растущим поблизости раскидистым деревьям.

- Сукин сын… – тяжело дыша, беглец ткнулся лбом в шершавый, влажный от росы ствол, – Завез в преисподнюю. Леди МакГрей, где вы, ангел? Спасите меня от вашего сына. Пока ему в голову не пришло что похуже участия в ведьмовской оргии.