Я побывала на том свете - Буало-Нарсежак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Большим пальцем он скорым движением нарисовал на лбу крест. Его посещение оставило у меня неприятные ощущения. Кто же говорил? Был ли тот Голос моим, исходившим от бесчувственного умирающего? Но как далеко дошла я в своей коме? Я спросила у Нелли. Она ответила с неохотой:
— Здесь все уверены, что на какое-то короткое мгновение жизнь покинула вас. Запись показывала прямую линию. Я была там, когда доктор Мешен сказал: «Все кончено…» Но он все же продолжал массировать ваше сердце, и мы заметили, что линия снова стала неровной. Я была уверена, что вы умерли, и доктор сотворил настоящее чудо.
Бедняжка Нелли! У нее все еще дрожал голос и были влажными глаза.
— Доктор просил нас молчать, — продолжила она. — Он опасался огласки, тех газетных заголовков, типа: «Воскресшая» и тому подобное.
— Вы говорили об очень коротком мгновении, — сказала я. — Сколько? Минута? Две?
— Я не знаю. Да и какое это имеет значение?
— О, имеет. Я чуть не умерла, согласна. Были все внешние признаки того, но не думаю, что можно действительно умереть, а потом вернуться.
Для меня это было огромным разочарованием. То, что я подошла к самому краю, — это так. Но я же не умирала, и все мои видения были всего лишь видениями. Однако я ясно слышала Голос, сказавший мне: «Не сейчас», и Голос этот не был моим. Это был Голос извне. Я до сих пор еще помню его, правда, я где-то читала, что некоторые психически нездоровые люди тоже слышат голоса. Священник был прав. Должно быть, перед последним вздохом я была не в себе. Итак, мне не удалось самоубийство, как и не удалась жизнь. Значит, оставалось лишь присоединиться к общему стаду. Но для собственного спокойствия нужно было посетить психиатра.
Я начала нормально питаться. Теперь мне просто не терпелось выбраться отсюда. Накануне выписки Стефан принес мне букет цветов.
— Меня задержали дела, — объяснил он. — Но вижу, вы уже совсем поправились. Может быть, вы в состоянии оказать мне одну любезность?
— Я?
— Да. Постарайтесь успокоить свою мать. Она не перестает совать мне палки в колеса. Все же она принадлежит другому поколению.
— Что я могу сделать?
— Посоветовать дать мне спокойно работать. Или я, или это конец Антиба. Обещаете?
— Да. Со своей стороны, мне бы хотелось узнать…
Осмелюсь ли я? Или нет? Наконец, унимая безудержную дрожь, я решилась.
— Я бы хотела знать… насчет Доминика.
— Ах, Доминик! Я читал, что он стал любимчиком американок. Так что увидим мы его не скоро.
Весь в своих проблемах и амбициях, он даже не заметил, как я побледнела.
— Вам нужно поправляться, моя дорогая. Спасибо. И до скорого.
Тогда я еще не знала, какое место он займет в моей жизни.
Итак, я отправилась к психиатру, доктору Лашому, о котором в прошлом многие мои знакомые отзывались весьма лестно. Я подчеркиваю, «в прошлом», поскольку у меня создалось впечатление, что теперь меня избегают. Что же касается меня, то я и не стремилась налаживать связи, которые никогда не были особенно крепкими. Как только я угадывала в глазах своего собеседника один и тот же вопрос: «Что на вас нашло?» — как становилась нетерпимой в общении. Будто давала понять, что до сих пор нахожусь в тяжелой депрессии, и каждый понимал это.
В том числе и мать Бернара. Столь любопытная обычно, она не задала мне ни единого вопроса. Но свое мнение на этот счет у нее было. Я слышала, как однажды она говорила по телефону своей подруге: «Это большое несчастье. Мой сын предпочитает молчать, но я же вижу, что с малышкой не все в порядке». В ее понимании это означало — «бедняжка наверняка сумасшедшая», и в какой-то мере это устраивало меня. Мне не нужно было притворяться. Мое окружение было вынуждено принять меня такой, какой я стала при выходе из клиники, — худая, неразговорчивая, рассеянная. Я заняла свое место возле Бернара, и марки отвлекали меня от назойливых мыслей. Но стоило мне остаться одной, и особенно вечером, в постели, как я снова начинала идти по следу, будто хорошо выдрессированная собака: ванна, коридор, свет, Голос, раздающийся из тумана и гласивший, подобно оракулу: «Позже, когда ты будешь свободна».
Разве не была я свободна? Нет, ведь была еще моя мать с ее вечными ссорами со Стефаном; свекровь, выдавливавшая из себя улыбки, похожие на оскал; Бернар, вечно обеспокоенный и мучимый вопросом «что на нее нашло?». И я чувствовала, как у них рождается подозрение, которому следовало появиться уже давно: «был ли у нее любовник?»
Правда, всем известно (благодаря многочисленным статьям в журналах), что депрессия может начаться без каких бы то ни было предзнаменований. Ослабевающая мозговая секреция, тяжелая наследственность — все это случается. Это мы знаем. Но также знаем и то, что молодая, красивая, богатая женщина не перережет себе вены без причины. Скорее она напьется снотворного. Как объяснить ее дикий поступок, если только не было…
Мне самой становилось страшно, поэтому я и решила обратиться к врачу. Я не буду темнить, а если Бернар станет задавать вопросы, то что-нибудь придумаю, например, что он был прав и я страдала от отсутствия детей — весьма благородная причина для неврастении. Я ему даже скажу — а почему бы и нет? — что бесплодна, и он будет рад, что все это не по его вине. В общем, все, что угодно, лишь бы отодвинуть надоедливые вопросы. Иначе, если я не докажу самой себе, что то, что я видела, — я действительно видела, у меня в самом деле может начаться депрессия. Нужно было самой найти себя. Итак, я отправилась к доктору Лашому в надежде получить от него успокаивающее объяснение.
Это был молодой, приветливый человек, не чопорный, а наоборот, очень простой. Он был похож на прилежного ученика, вдумчивого зубрилу. Не буду обременять свой рассказ ненужными подробностями, а приведу лишь основные моменты нашего разговора. Семейная жизнь, болезни и т. д. Мое самоубийство…
Он предложил мне снять перчатки, скрывавшие шрамы. Осмотрел их. Я поняла, что по их виду он хотел определить степень моей решимости. Потом поднял на меня удивленные глаза. Видимо, я действительно сильно поранила себя. Мое отчаянное желание покончить с жизнью читалось по этим краснеющим шрамам. Это не было самоубийством
