Дракула бессмертен - Дейкр Стокер

— Ты моя жена… твой долг перед Господом — консумировать[23] брак… Батори! — рявкнул Надашди, обдав девушку тошнотворным винным перегаром. Назвав ее по фамилии, он ясно дал понять, что до сих пор злится: поскольку род Батори пользовался большим влиянием, чем его собственный, Елизавете было позволено сохранить девичью фамилию. Раздраженный медлительностью супруги, он, навалившись всем весом, наотмашь ударил ее по лицу и рассек печаткой губу. Она хотела закричать, но мерзавец тут же зажал ей рот. От него до сих пор пахло навозом: вернувшись с полей, он не стал утруждать себя мытьем рук. Так Батори впервые попробовала кровь на вкус — собственную кровь.

В юности она перечитала бессчетное число книг и стихов — на венгерском, латинском, немецком языках. «Любовь» в этих историях представала волшебной сказкой, венчает которую поцелуй. В пятнадцать лет она ничего не знала ни о половых сношениях, ни о боли, связанной с потерей девственности. К таким вещам следовало подходить осторожно и постепенно. Каждая девушка ее возраста спала и видела день, когда выйдет замуж. Но для Батори дивный сон обернулся кошмаром наяву, от которого не получалось пробудиться.

Этот брак был заключен с расчетом укрепить военный союз семейств и защитить их земли; романтическим чувствам в нем места не отводилось. Граф Надашди видел в жене лишь не в меру ретивую кобылку, которую надлежит обуздать и сломать. Каждое отверстие в ее теле стало его игрушкой. Ее плоть была для него все равно что бумага, которую можно как угодно рвать и терзать.

Когда омерзительный боров погрузился наконец в хмельное забытье, Батори выскользнула из супружеской спальни, чтобы раствориться в ночи. Чахтицкий замок, подаренный ей мужем, прятался в сердце Карпатских гор. В отличие от кипящего жизнью поместья в Ньирбаторе, в Венгрии, где прошли детские годы Батори, здесь властвовал пасторальный пейзаж — живописно пестрели маленькие поля, змейками вились каменные изгороди. Сам замок был возведен в окружении острых зубцов заснеженных гор. Стоял май, но на этой высоте было холодно, как зимой. Обнаженная и беспомощная, Батори стояла там одна; морозный воздух смягчал боль в ее ранах, а кровь застывала прямо на коже. Лучше замерзнуть насмерть, чем жить с уродливым монстром, которому она отдана!.. Но и здесь Бог обделил ее своим милосердием. Вскоре из замка выбежали слуги и укутали ее одеялами; подавив всякое сопротивление, они отвели молодую женщину обратно к супругу. Выхода не было. Батори стала узницей собственной жизни.

— Что с вами, госпожа? — озабоченно спросила светловолосая «женщина в белом». Ее прикосновение вернуло графиню к действительности.

Батори промолчала, хотя внутри все кипело; в этой бегунье с иссиня-черными волосами, в ее блаженном неведении сквозила чудовищная ложь. Кровь хочет крови,[24] говорят… но всему свое время. Моя месть уже готова свершиться.

Неужели с тех пор, как Сьюард последний раз принимал «лекарство», прошло без малого два дня? Дрожь в руках становилась все сильнее. Время на исходе. Срочно нужна доза, иначе ему не хватит здоровья и сил, чтобы покушение на Батори увенчалось успехом.

У кассы он с радостью обнаружил, что Благодетель зарезервировал для него отличное место в партере. Очевидно, телеграмма нашла адресата, и тот позаботился о нуждах доктора. В своем теперешнем состоянии, которое неуклонно продолжало ухудшаться, Сьюард ни за что не проник бы в театр тайком. Увы, насладиться спектаклем в качестве зрителя он себе позволить не мог.

Обливаясь потом, перебарывая тошноту, доктор проковылял к двери с табличкой: «Personelles du Theatre seulement».[25] Заперто. Он уже хотел отправиться на поиски другой двери, ведущей за кулисы, когда заметил чуть поодаль Батори и двух «женщин в белом».

Слишком рано! Нырнув за колонну в романском стиле, он вцепился в нее влажными руками и осторожно выглянул. Батори смотрела куда-то в потолок. Проследив за ее взглядом, он увидел впечатляющую роспись в духе Возрождения. Одна из бледных фигур привлекла его внимание особо. Эта женщина была выше других; колючая голубизна глаз резко контрастировала с пышной гривой ее черных волос. Темная Афродита, полная копия Батори. Казалось, сама Судьба предназначила этой бессмертной дьяволице найти гибель в театре «Одеон».

Вдруг у него за спиной звякнули ключи. В испуге обернувшись, Сьюард увидел невысокого мужчину; в руках тот держал конверт, декорированный какими-то красными узорами. Заметно нервничая, коротышка отпер замок и вошел. Сьюард успел просунуть в проем ногу, прежде чем дверь захлопнулась. Удостоверившись, что на него никто не смотрит, он нарочито спокойной походкой проследовал за коротышкой.

За кулисами повсюду сновали полуодетые статисты. Какие-то люди переносили на сцену валуны из папье-маше. Швея торопливо заканчивала костюм прямо на актере, который тем временем разрабатывал голосовые связки. Сьюарду нужно было срочно найти укрытие, пока его не обнаружили и не вышвырнули отсюда.

— Что вы здесь делаете? — прогремел голос с русским акцентом.

Доктор обернулся так быстро, что закружилась голова. Неужели провал?

Наконец его слезящиеся воспаленные глаза разглядели русского, который сверху вниз смотрел на коротышку с ключами — по всей видимости, старшего капельдинера. Сьюарду ничто не угрожало… на время. Не желая лишний раз испытывать удачу, он скользнул в темный угол за бутафорским троном с высокой спинкой.

Капельдинер взглянул на великана-русского и проговорил:

— У меня письмо для мсье Басараба. Мне сказали, он его очень ждет.

— Я сам ему передам.

Русский выхватил у капельдинера письмо — служитель тут же поспешил скрыться — и подошел к двери с табличкой в форме звезды, на которой было выгравировано имя «Басараб». Постучав, он просунул конверт под дверь.

Сьюард оставался в укрытии за троном; потребность в наркотиках стала такой неотступной, что он мог в любую минуту потерять сознание. Силы быстро убывали. Подняв голову, он уставился на леса рабочей галереи — скопление веревок, блоков и мешков с песком. Улыбки Судьбы он будет дожидаться наверху, но перед этим придется принять дозу.

Бесшумно вынимая саквояж из-под пальто, доктор размышлял, какая цитата из трагедии, которая вот-вот должна была начаться на этой сцене, пришлась бы сейчас к месту. «Не падать духом из-за снов пустых! Что совесть? — слово; трус его придумал».[26] Незримо для посторонних глаз устроившись на полу за троном, он извлек из саквояжа кожаный ремешок и затянул его на бицепсе. Потом набрал морфия в стеклянный шприц. В этот раз только половину дозы, отогнать тошноту. Сьюард понимал, что сильно рискует, однако нормально функционировать без морфия он сейчас уже не мог. Наконец наркотик устремился по венам. Чтобы вернуть контроль над телом, потребовалось всего несколько минут. Удостоверившись, что ноги его не подведут, он начал карабкаться наверх, к лесам.