Голод богов (1) - Александр Розов

— Я об этом не подумал, — честно признался Антон.

— Теперь будете думать. И вообще, постарайтесь не забывать, что теперь вы на другой стороне.

— Слушайте, Айс, а почему вы так уверены, что институт будет действовать на стороне Ордена? Это же против всей доктрины. Институт наоборот, всегда мешал Ордену, потому что Орден — это квинтэссенция здешнего мракобесия. Символ регресса.

Бромберг снова покачался на кресле, а затем изрек:

— Антон, усвойте, пожалуйста, что теперь символ регресса — это ваша армия и то, за что она сражается. Знаете, кто вы с точки зрения непоколебимой и единственно верной теории исторических последовательностей?

— Ну, кто?

— Вы — варварская формация, грозящая сбросить континент из относительно (подчеркиваю — относительно) прогрессивного монотеистического настоящего в относительно темное языческое прошлое. Потому что историческая последовательность в религиозную эпоху такова: первобытный культ предков, родоплеменной шаманизм, рабовладельческое язычество, феодальный монотеизм, буржуазный пантеизм. С точки зрения этой теории, вы пытаетесь повернуть прогресс вспять и перечеркнуть всю работу института за последние несколько десятилетий. Теперь — понятно?

— Непонятно.

— Что именно непонятно?

— Какой это, к чертям прогресс? И какая это, к чертям, теория. Сегодня три местных ученых мужа доказали мне, как дважды два, что весь этот переход к феодальному монотеизму — сплошной регресс. Последние 300 лет идет регресс. Это — факт, по сравнению с которым вся теория исторических последовательностей не стоит даже тухлой селедочной головы!

— Очень хорошо, — сказал Бромберг, — вы это знаете. Я это знаю. А Институт экспериментальной истории этого не знает. И КОМКОН этого не знает. И Мировой Совет этого не знает. ИЭИ верит в теорию исторических последовательностей — благостную и единственную. КОМКОН доверяет ИЭИ. Мировой Совет исходит из компетентности КОМКОНА. Если ИЭИ ошибался и теория неверна в корне — значит целая толпа уважаемых людей все эти десятилетия занималась… Мягко говоря, не тем, чем следует. Это — очень мягко говоря. Теперь посчитайте, карьеры скольких людей придется разрушить, чтобы доказать свою правоту. Правоту, которая очевидна здесь — но никак не на Земле. И сколько времени это займет — даже если удастся. И что произойдет здесь за это время. Кстати, произойдет то, после чего вы уже точно никому ничего не докажете. На вас будут смотреть, как на мальчишку, потерявшего голову от любви к мятежнице-туземке. Вся ваша антинаучная позиция будет иметь в глазах сообщества простое и понятное объяснение. И это объяснение всех, абсолютно всех устроит. Теперь — понимаете?

— Теперь — понимаю. Я другого не понимаю — что мне делать?

Бромберг снова принялся качаться на кресле.

— На самом деле, все очень просто, — сказал он, — у нас есть два варианта. Первый — уговорить Киру бросить это дело и улететь с вами, или даже не уговорить, а просто вывезти независимо от ее согласия.

— Это невозможно, я уже сказал.

— Это, как раз, вполне возможно, — возразил Бромберг, — в конце концов, потом вы можете ей все объяснить…

— Черт побери, Айс, у вас что, проблемы со слухом? Я сказал нет. Точка.

— Тогда остается второй вариант. Все-таки выиграть войну и потом уже улететь. Надеюсь, на это она согласится?

— Думаю, что тогда я бы ее уговорил, — сказал Антон, — но если ваш прогноз о вмешательстве института верен, то все кончится гораздо раньше. И не в нашу пользу.

— Гораздо раньше, — задумчиво повторил Бромберг, — раньше… позже… вы говорили, что разбираетесь в здешних войнах. Как по-вашему, можно ли имеющимися в вашем распоряжении средствами выиграть эту войну очень быстро? Ну, скажем, за десять дней. Институт просто не успеет так быстро принять решение… по вашему вопросу.

— Вы что издеваетесь? — спросил Антон, — это же средневековая война, а не турпоход по южному берегу Крыма. Дней за тридцать еще можно было бы. Наверное. Теоретически.

— Если тридцать — то нам с вами не избежать неприятностей.

— То есть, нас с Кирой выкрадут?

— С большой вероятностью решат выкрасть, — уточнил Бромберг, — я, конечно, попробую нажать на некоторые неформальные рычаги в институте, чтобы эту вероятность несколько снизить, но… Как вы понимаете, гарантировать ничего не могу.

— Несколько снизить вероятность, — задумчиво повторил Антон, — хреново обстоят дела..

— Хреновей всего обстоят мои дела, — сварливо ответил Бромберг, — я-то исходил из нашей с вами договоренности. Помните? Туда-и-обратно. Вся операция должна была занять 100–150 часов. Вы вместе с Кирой оказались бы на Пандоре, а мои друзья из диспетчерской службы, которые нам помогали все это организовать, смогли бы своевременно замести следы нелегальных рейсов. Теперь у этих людей будет куча неприятностей, а мне придется их из этих неприятностей вытаскивать. Если получится. А если я хочу увидеть… результат, то мне придется еще и помогать вам в дурацкой войне. И все это, извините за прямоту, исключительно из-за неурегулированности ваших интимных отношений.

— Какого черта? — взорвался Антон, — я что, ради вашей альтернативной науки должен воровать девушку, как театральный злодей из второсортного водевиля?

— Ну, да. Разумеется, вы никому ничего не должны. Никто никому ничего не должен. Только старый дурак Айзек Бромберг должен всем без исключения. И людям из диспетчерской службы, и вам, и вашей девушке. И вместо благодарности старый дурак Айзек Бромберг всеми бывает посылаем к черту. Наверное, он и черту что-то задолжал, только еще не знает, что.

— Ладно, Айс. Честное слово, я погорячился. Извините, если подвел вас и ваших друзей, но… В общем, я не могу иначе. Так что придется воевать.

— Это я уже понял, — Бромберг тяжело вздохнул и потер ладонями виски, — трудно с вами, Антон.

И тут Антон вспомнил слова вольного капитана Пины:

— А когда было легко? Ничего, война любит смелых.

…

… Разумеется, в лагере Кира набросилась на него с расспросами:

— Где ты был? Мы думали, с тобой…

— Я похож на мальчика, которого могут украсть злые дикари? — с улыбкой поинтересовался он.

— Нет, но…

— Что, милая?

— Все-таки, где ты был.

— … И других женщин у меня нет, — он подмигнул, — по крайней мере, поблизости.

— Любимый, я третий раз спрашиваю, где ты был?

— Я говорил с духами, — серьезно ответил Румата.

— И что они сказали?

— Что война уже практически началась.

Тихо подошел Верцонгер.

— Духи сказали тебе правду, Светлый. Враг в одном дневном переходе от нас. Пойдем, нас ждет совет войска.

«Вот она и началась — подумал Румата, — идиотская война, которая мне даром не нужна. Но мне придется эту войну выигрывать, потому что иначе у меня отнимут Киру. А я не позволю, чтобы у меня ее снова отняли. А раз так…»

— Ну, что ж, друг мой Верцонгер. Пошли выигрывать нашу войну, — спокойно сказал он вслух.

— Ваа!! — радостно зарычал предводитель варваров, демонстрируя крепкие белые зубы не то — в волчьем оскале, не то — в своеобразной улыбке.

— Ты хорошо сказал, — шепнула Кира, — он это запомнит и перескажет.

— Стараюсь входить в образ, — так же шепотом пояснил Румата.

— Входить в образ? — недоуменно переспросила девушка, — Это магический ритуал? Очень сильный, да?

— Очень, — подтвердил он.

… Лагерь бурлил — но бурлил вполне организовано, несмотря на сумерки. Без особого шума и в относительном порядке перемещались небольшие отряды всадников и пехотинцев. Катились куда-то цепочки возов, груженых чем-то, предусмотрительно накрытым рогожей, от посторонних любопытных глаз. Бегали взад-вперед подростки-вестовые.

Совет войска составлял всего восемь человек — двое вольных капитанов, двое выборных от «холопских» корпусов, отец Кабани, как представитель «инженерного обеспечения», Верцонгер и от варваров и, разумеется, двое Светлых. Очень толково, как отметил про себя Румата. Меньше будет гвалта и лишних ушей.

На широком столе была разложена вполне приличная карта. Кучки разноцветных камушков обозначали позиции, а такие же разноцветные нитки — направление движения. Говорили все внятно и по очереди — почти не перебивая друг друга.

Итак, армия Ордена двигалось со стороны арканарской столицы к Бычьему ручью, чтобы выйти к нему, предположительно, незадолго до завтрашнего заката. Численность противника — до 22.000 кавалерии. Пехота и обоз если и были, то отстали на день-два.

Скорее всего, они намерены сделать привал на завтрашнюю ночь — самую короткую в году, а с восходом солнца — форсировать ручей и атаковать. Расчет простой, как и все, что делают орденские командиры. Есть численный перевес — значит, надо наваливаться всей массой. Пусть даже пол-армии ляжет здесь, но зато бунтовщики будут быстро раздавлены, а наместник — доволен.