Охотницы - Элизабет Мэй

— Айе?

Я стараюсь не выдать волнения, стараюсь, чтобы жажда мести не вылезла наружу. Каждую ночь я охочусь в надежде, что тварь, с которой я столкнусь, окажется ею. Но этого не происходит. Фейри, которых я убиваю, лишь заменители той единственной, которую я больше всего хочу уничтожить.

— На этот раз Стерлинг.

— Сколько?

Мой голос дрожит.

— Один.

Я так резко встаю со стула, что он едва не падает, направляюсь в дальний конец комнаты и останавливаюсь перед закрепленным штурвалом от шхуны. В дерево врезана маленькая, едва заметная кнопка, на которую я осторожно надавливаю дрожащими пальцами. Часть стены отходит в сторону и поворачивается, показывая спрятанную на обратной стороне карту Шотландии.

Абердин. Обан. Ламлаш. Тобермори. Данди. Инвернесс. Портри. Дюжина мест по всей стране, на Внешних Гебридских и других островах. Я отметила шпильками, обвязанными алыми лентами, каждый город, чтобы подсчитать, сколько убито людей в каждом из них.

Насколько мне известно, она — последняя существующая baobhan sìth. Ее манера убийства всегда одинакова — не больше трех жертв в одном селении. Она никогда не задерживается в одном месте надолго. Она находит свою добычу ночью на дороге, завлекая или сильным ментальным воздействием, или невероятной красотой. Оказавшись на месте, она перерезает им горло и выпивает их кровь. И было лишь одно исключение в ее манере убийства: моя мать. Она вырвала ей сердце, но больше никого не тронула.

Я зажмуриваюсь, пытаясь не вспоминать.

«Не думай об этом, — говорю я себе. — Не думай об этом. Не думай об этом. Не думай об этом. Не…»

— Айлиэн? — нерешительно произносит Деррик.

Прокашлявшись, я открываю глаза и вынимаю шпильку и ленту из кожаного мешочка, висящего возле карты.

— Я в порядке.

Я прокалываю карту шпилькой и повязываю ее лентой.

Карта почти скрыта под булавками и алыми бантиками, слишком мало земли осталось нетронутой ее убийственными порывами. Сто восемьдесят четыре убийства за последний год. Я была не так занята, как она. Я начала выслеживать ее через две недели после убийства матушки. Мне ни разу не удавалось догнать ее или найти до того, как она отправится в другое место. Я не смогла предотвратить ни одно из ее убийств. И потому я терпеливо жду, готовлюсь, тренируюсь ради дня, когда встречу ее снова.

Последние две недели она орудовала в Шотландском нагорье, все ближе и ближе подбираясь к городу. Это только вопрос времени. И мне нужно запастись терпением.

Деррик усаживается мне на плечо, его крылья щекочут мою щеку.

— Они сказали, что она направляется сюда.

— Так и есть.

Я улыбаюсь и нажимаю на кнопку, чтобы спрятать карту.

Я снова сажусь за рабочий стол и отвинчиваю заднюю крышку часов. Сняв ее, я аккуратно вытаскиваю механизм, чтобы не повредить крошечные проволочки и шестеренки.

Нахмурившись, я изучаю три отдельные секции часов: как каждая из них работает и как они соединены друг с другом. Я медленно разбираю механизм, запоминая расположение каждой детали, прежде чем убрать ее. Некоторые детали такие крошечные, что приходится надевать медные увеличительные очки, чтобы лучше их рассмотреть.

Почти каждую ночь я придумываю новый проект. Когда матушка была жива, она помогала мне создавать небольшие приспособления для дома: фонари, которые включаются и выключаются нажатием пальцем; аппарат, подающий чай; парящая металлическая рука, которая помогает снимать книги с самой высокой полки в гостиной.

Я все их уничтожила после ее смерти. Я перестала создавать бесполезные вещи. Теперь старые детали превратились в оружие, созданное по моим эскизам. Всякий раз, когда уничтожают одно, я изобретаю другое. И в течение ночи создаю его.

Я никогда не знаю заранее, что это будет. Иногда я приступаю к работе лишь со слабой задумкой, работаю всю ночь, и к утру задумка превращается в нечто реальное.

Что угодно, чтобы не ложиться спать как можно дольше. В этот раз это подготовка к встрече с baobhan sìth.

Я лезу в ящик и достаю свой дневник. Когда меня посещает вдохновение, я делаю эскизы, пока мои пальцы не становятся черными от угля, и вскоре части часов, с дополнениями, которые необходимы для превращения их в оружие, становятся чертежом на бумаге.

Я произвожу расчеты и записываю на углу простыни количество серы, угля, селитры и сейгфлюра.

Деррик отвлекается от шитья:

— Какое оружие ты изобретаешь на этот раз?

Я улыбаюсь.

— О, сам увидишь! Оно будет великолепно!

Когда baobhan sìth вернется, я буду готова. Я заставлю ее заплатить за все эти сто восемьдесят четыре убийства.

Глава 7

Следующей ночью я готовлюсь к охоте.

Я надеваю шерстяные штаны и белую батистовую рубашку, заправляю ее за пояс брюк. Мои кожаные ножны пристегнуты и закреплены на бедре. Я обуваю сапоги высотой до середины голени, со шнуровкой по всей длине, застегивающиеся на три пряжки. Мои брюки заправлены в сапоги, чтобы ни за что не цеплялись, а длинный серый плотный шерстяной плащ завершает образ.

— Ты берешь с собой только кинжал? — спрашивает Деррик с полки над потухшими угольками в камине. Золотые искорки рассыпаются вокруг него, но гаснут, не долетая до пола.

— Конечно нет, — отвечаю я.

— Хорошо. Я бы сказал, его вообще не следует доставать.

Я ухмыляюсь. Однажды Деррик сказал мне, что нож бесполезен, поскольку оружием из железа я даже его не смогу убить.

— Он отлично сбивает мои жертвы с толку. — Я осторожно беру со стола переделанные часы с цепочкой. — И я опробую эту маленькую прелесть после встречи с Киараном.

Нужно проверить, подойдут ли часы в качестве оружия, которое я хочу использовать для убийства baobhan sìth. У меня лишь одна попытка, чтобы сделать это убийство идеальным, наполнить его смыслом, и достаточно оружия, из которого можно выбрать, если данное не подойдет.

Деррик ворчит какое-то проклятие фейри, которое заканчивается словами «злобный ублюдок».

Он никогда не рассказывал мне, почему ненавидит Киарана, даже после того, как тот спас мне жизнь и тренировал убивать тех фейри, которых сам Деррик с удовольствием увидел бы мертвыми. И сомневаюсь, что когда-нибудь расскажет. Стоит мне упомянуть Киарана, как Деррик отвечает такими словами, что вогнали бы в краску даже портового грузчика. Его свечение уже достигло глубокого алого цвета, искры шипят вокруг.

Я кладу часы в карман.

— Конечно, так и есть, — говорю я. — Но мне все равно нужно идти.