Крымские каникулы. Дневник юной актрисы - Фаина Раневская

Выходя на сцену в роли Шарлотты Ивановны, чувствую зуд в пятках, так мне хочется сыграть Раневскую. Одергиваю себя, напоминаю, что такая прыть до добра не доведет, что всему свое время, но это плохо помогает. Такое чувство, что я смогу справиться с любой ролью. Невероятное, окрыляющее чувство. Никогда в жизни не испытывала ничего радостнее. Павла Леонтьевна говорит, что все это от того, что я наконец-то поверила в свои силы и перестала волноваться по пустякам. На самом деле волноваться я не перестала, но теперь волнуюсь иначе. Уже не боюсь, что меня вышвырнут из труппы, не боюсь, что меня освищут. Волнения стали более приземленными. Боюсь оговориться, боюсь, что мне долго не дадут новой роли, боюсь, что Е-Б. и здесь рассорится с городскими властями и нам придется переезжать в Одессу или еще куда. Мне не хочется уезжать из Симферополя. Мне здесь нравится, нравится больше, чем в Евпатории, несмотря на отсутствие моря. Подобно всем людям, выросшим у моря, я не испытываю к нему особенного пиетета. Могу любоваться им часами, могу побарахтаться в воде, но не страдаю от его отсутствия так, как, например, С. И. Для нее морской воздух – сокровище. Ирочка тоже скучает по морю. Она вообще в последнее время изменилась. Дичится, неохотно вступает в разговоры, а совсем недавно была такая болтунья. Если пытаюсь растормошить ее, начинает дерзить. Подозреваю, что она влюбилась. Поделилась своими догадками с Павлой Леонтьевной. Та удивилась: не рано ли? Я рассказала, что сама в первый раз влюбилась всерьез в одиннадцать лет и обезумела от этой любви так, что потеряла сон и аппетит. Едва до нервной горячки дело не дошло, но вдруг я увидела, как мой возлюбленный (он служил в конторе у отца) очищает нос от содержимого при помощи двух пальцев, и моя любовь тотчас же исчезла. Оказалось, что у Павлы Леонтьевны была похожая история. Она точно так же охладела к одному красавцу поручику, когда увидела его в сильном подпитии. Ей тогда было четырнадцать лет. Мы договорились не докучать Ирочке, дать ей побыть наедине со своими чувствами. Спустя некоторое время она станет прежней. Мне очень любопытно, в кого она влюблена. Предполагаю, что это кто-то из нашей труппы. Или же это наш обольстительный красавчик И.?

Сегодня в театре был обыск. Перевернули все вверх дном, копались даже в личных вещах. Среди мундиров было несколько господ в штатском. Оказалось, что здешний плотник хранил в своей мастерской динамит, упакованный в банки консервов товарищества Кефели. Я своими глазами видела из окна, как солдаты выносили из театра ящики и складывали на подводу. Было очень страшно думать о том, что в любой миг театр вместе со всеми нами может взлететь на воздух. Нас согнали по разным комнатам, и, пока шел обыск, мы сидели там под караулом. Я попала в хорошую компанию. Со мной были С. И. и наша инженю О. К. С. И. рассказывала о том, что творилось в Киевском театре после убийства Столыпина. Никому не было покоя, всех допрашивали, искали сообщников убийцы. Я не понимаю, зачем искать сообщников в театре, если убийца был из публики. С. И. тоже не понимает. Всех нас тоже допросили, но очень быстро. Спрашивали о плотнике, который успел скрыться, и о том, с кем он поддерживал отношения. Е-Б., привыкший во всем видеть плохое, опасается уменьшения сборов. Кто, мол, захочет посещать театр, в котором хранился динамит? Павла Леонтьевна успокаивает его тем, что все здравомыслящие люди понимают, что после обыска опасаться нечего. Динамита уже нет. Павла Леонтьевна, в отличие от Е-Б., считает, что вся эта история пойдет нам на пользу. Чем больше шума вокруг театра, тем больше желающих в нем побывать.

В «Южных ведомостях» написали о нас. Две строчки автор статьи посвятил мне, написав, что я играю своих иностранок непринужденно и могу передать как итальянский темперамент, так и немецкую чопорность. Если бы я была знакома с автором статьи, скрывающимся за псевдонимом Г. И. Ацинтов (вряд ли это настоящее имя), то бросилась бы ему на шею и зацеловала бы до обморока. Несколько раз перечитала статью, выискивая в ней излюбленные выражения нашего И., но ничего так и не нашла. Одна из билетерш развеяла мои сомнения окончательно, сказав, что Г. И. Ацинтов – это сотрудник «Ведомостей», единый во многих лицах, который пишет под разными псевдонимами статьи об искусстве и рецензии. Когда он пишет о театре, то подписывается Г. И. Ацинтов, а если о музыке, то К. А. Мертонов. Уже по одному только подбору псевдонимов видно, что это весьма остроумный человек. И к тому же скрытный. Билетерша сказала, что он не требует провести его в ложу, по обычаю рецензентов, а покупает билет в задних рядах и смотрит спектакль оттуда. Это меня невероятно заинтриговало. Билетерша обещала мне его показать. Я накупила целую пачку «Ведомостей» с этой статьей, которая называется: «В пленительных тенетах Мельпомены». Один номер отправила вместе с письмом в Таганрог. Написала, что я счастлива и довольна жизнью. Слова «скучаю» тщательно избегала. Вместо этого написала, что хочу всех увидеть и надеюсь, что следующей весной мое желание исполнится. Если обстановка позволит, собираюсь побывать в Таганроге. Рассказала Павле Леонтьевне, что у моего отца есть пароход. Мы немного помечтали о том, как хорошо было бы нашей труппе иметь собственный пароход. Мы могли бы прямо на нем давать представление. Театр на пароходе – это так необычно, а людям нравится все необычное. У нас бы не было отбоя от зрителей. К тому же давать представления на собственном пароходе очень удобно. Не надо перевозить декорации и костюмы, не надо самим переезжать с места на место и жить в клоповниках. Присутствовавшая при нашем разговоре С. И. добавила, что если давать спектакли на пароходе, то не придется арендовать театр и платить городской сбор. Мы с Павлой Леонтьевной об этом не подумали. С. И. спросила меня, сколько стоит пароход. Не иначе как начала делать расчеты. В С. И. аристократизм сочетается с купеческой практичностью. Я ответила, что не знаю. Я на самом деле понятия не имею, почем нынче пароходы, и знаю, что своего парохода у нашей труппы никогда не будет, но так приятно об этом мечтать.

В Симферополь приехала противная и манерная певичка К., с которой мы уже сталкивались в Евпатории. По такому случаю нам пришлось изменить наше расписание, потому что К. торопится ехать в Одессу. Она торопится ехать в Одессу, она непременно хочет выступать на сцене Дворянского театра[50], а мы почему-то должны отменять спектакли. Мне это кажется возмутительным, но у Е-Б. свои резоны. Павла Леонтьевна называет его дипломатом. Не могу понять, иронизирует она или нет. Мы решили съездить в Ялту. Я втайне лелеяла надежду встретить здесь Ханжонкова, но уже понимаю, что надеялась напрасно. Кинематографическое ателье не театр, туда невозможно прийти на спектакль. Внешность же у Ханжонкова самая заурядная. При случайной встрече я его узнать не смогу, а даже если бы и узнала, то не осмелилась бы заговорить. Это в мыслях я бойкая. Заготовила порцию восторгов. «Ах, неужели это вы, Александр Алексеевич! Я ваша страстная поклонница!» А если дойдет до дела, то промолчу или скажу какую-нибудь глупость. Прекрасно помню первую встречу с боготворимым мною И. Н.[51] Он улыбается мне, говорит что-то доброе, а я стою молча и вдруг выпаливаю: «У вас перышко на плече». Уверена, что И. Н. счел меня идиоткой. Хорошо, что позже мне представилась возможность изменить его мнение обо мне в лучшую сторону.

Мы подолгу гуляем у моря (в Ялте больше нечем заняться), едим жареную рыбу и подшучиваем над С. И., нашей любительницей морского воздуха. Павла Леонтьевна советует ей дышать полной грудью, чтобы надышаться впрок, а я предлагаю взять с собой в Симферополь ялтинский воздух в банках. Время от времени, когда Ирочка забегает вперед, С. И. оглядывается по сторонам, желая убедиться, что поблизости никого нет, и отвечает нам такими словами, от которых покраснеет любой грузчик, причем всегда в рифму. Мы смеемся. Ирочка удивляется, чего мы снова нашли смешного. Мне нравится в Ялте после шумного Симферополя. Я уже не сержусь на К., ставшую причиной нашей неожиданной поездки. Можно считать, что К. подарила нам Ялту. Здесь умиротворяющая атмосфера. Должно быть, оттого, что здесь гораздо меньше военных. Мы чувствуем себя отдыхающими. Все плохое осталось где-то далеко. Здесь только море, небо и солнце. Никогда еще не видела Павлу Леонтьевну такой счастливой. В Ялте даже сны снятся приятные. Видела во сне Таганрог. Не хочется уезжать отсюда. Павла Леонтьевна согласна со мной в отношении К. Говорит, что нет худа без добра. Но К. все равно противная. Манерная, репертуар у нее пошлый, а голос невкусный, таким только на рынке свой товар нахваливать. Не понимаю, что в ней находит публика. Подозреваю, что причина кроется в небогатом выборе певиц в здешних местах. К. осмеливаются называть «второй Вяльцевой»[52]. Я считаю подобные комплименты втройне оскорбительными. Во-первых, для артистов унизительно быть вторыми. Назови меня кто «второй Садовской», так я бы ему ответила бы рифмой из арсенала С. И. Каждый настоящий актер есть единственный в своем роде. Если ты вторая, третья или десятая, то это означает, что ты не актриса, а всего лишь чья-то бледная тень. Во-вторых, сравнение К. с Вяльцевой чрезмерно льстиво, настолько, что лесть превращается в иронию. В-третьих, те, кто ставит знак равенства между сопрано и меццо-сопрано, ничего не смыслят в пении. Похвале дурака грош цена. Они бы еще назвали К. «вторым Шаляпиным»! Другие, изощряясь в поэтичности и, опять же, вспоминая Вяльцеву[53], именуют К. «ласточкой русской эстрады». Хороша ласточка! Плотная кубышка, в которой нет ни капли утонченности. Это все равно что назвать меня «чайкой русской сцены». Вот Павле Леонтьевне этот титул бы подошел.