Опасный метод - Кристофер Хэмптон

Юнг. Она явилась ко мне, размахивая каким-то анонимным письмом, и потребовала объяснений. Я ответил, что дело это, как нетрудно заметить, сугубо личное и, если даже это правда, все обстоит не так, как она себе вообразила, поскольку ты теперь не входишь в число моих пациентов.

Сабина. С каких это пор?

Юнг. Строго говоря, с тех пор, как я перестал брать с тебя плату за лечение.

Сабина. Она так и сказала, только я ей не поверила, зато она теперь из первых уст знает, что за каждый сеанс ты берешь десять франков.

Юнг. Я пытался ей втолковать, что в случае необходимости возобновлю курс лечения, но исключительно в стенах этого кабинета и на строго официальных началах.

Сабина. Откуда у тебя такая черствость, такое бездушие?

Юнг. Мне нужно было как-то объяснить ей разницу между официальными и дружескими отношениями.

(Молчание. Юнгу стоит немалых трудов держать себя в руках.)

Послушай, я совершил дурацкую ошибку.

Сабина. Вот, значит, как ты это расцениваешь?

Юнг. Нарушил одну из главных заповедей моей профессии. Я — твой лечащий врач и считаю, что сумел тебе помочь. Но не могу себе простить, что пошел у тебя на поводу, хотя должен был предвидеть, что ты, получив желаемое, неизбежно захочешь большего.

Сабина. Я не хочу большего, никогда не хотела и ничего не просила.

Юнг. Тебе и просить не требовалось.

Сабина. Допустим, ты прав, хотя я бы с этим поспорила, но неужели ты сам не видишь, насколько это бесчеловечно? Снова загонять меня в этот кабинет?

Юнг. Я — твой врач: отныне это все, что я могу тебе предложить.

Молчание. В конце концов Сабина поднимает глаза.

Сабина. Ты меня больше не любишь?

Юнг. Только как врач.

Сабина. Думаешь, я это стерплю?

Юнг. А разве у тебя есть выбор?

(С невероятной стремительностью Сабина вскакивает со своего места, обегает вокруг стола, отвешивает Юнгу сильнейшую пощечину и бросается на него с кулаками. Под градом ударов Юнг еле-еле выбирается из-за стола и в конце концов усмиряет Сабину, сжимая ей запястья. Он нависает над ней, еще не оправившись от этого яростного нападения.)

Пойми же наконец: я — твой врач!

Она испепеляет его гневным взглядом; как только он отпускает ее запястья, она молниеносным движением хватает со стола нож для бумаг и бросается на Юнга.

Сабина. Врачу, исцелися сам!

(Она рассекла ему щеку; он в изумлении дотрагивается до щеки и чувствует, что из пореза течет кровь, но тут Сабина вновь бросается на него. На этот раз он тут же перехватывает ее руку и после короткой, но ожесточенной борьбы вырывает нож. Сабина пятится, все еще дрожа от ярости. Потом она шарит у себя в сумочке, вытаскивает десятифранковую банкноту и прилепляет ему к щеке.)

Получи свои десять франков!

Она бросается прочь из кабинета, ошеломленный Юнг отлепляет банкноту от окровавленной щеки.

Домашний кабинет Фрейда в Вене. На щеке Юнга еще краснеет нанесенный Сабиной порез; общая атмосфера явно лишена былой непринужденности. Гора окурков в пепельнице свидетельствует о том, что беседа приняла затяжной характер; в течение этой сцены один из персонажей не раз набивает трубку, а другой закуривает сигару. Поздняя ночь.

Фрейд. Не укладывается в голове: сначала до меня доходят слухи, что вы в Цюрихе завели себе любовницу.

Юнг. Что?

Он потрясен.

Фрейд. Да-да, поговаривают, что из числа ваших пациенток.

Юнг. Кто вам такое сказал?

Фрейд. Мутманн. По его словам, дамочка сама растрезвонила об этом всему городу.

Юнг. Это чистейшей воды сплетни.

Фрейд. Я так и подумал. Но вскоре получил любопытное письмо, в котором некая особа просила меня принять ее в Вене по одному вопросу, представляющему значительный интерес для нас обоих…

Передает письмо Юнгу; тот пробегает глазами текст, всеми силами стараясь не выдать свои чувства.

Юнг. Да это же от Шпильрейн: помните, у меня была пациентка из России — первая, кого я лечил методом психоанализа.

Фрейд. Как же, как же: она косвенно содействовала нашему с вами знакомству.

Юнг. Совершенно верно, я всегда был ей за это признателен. И даже позволил ей сойтись со мной накоротке.

Фрейд. Так-так?

Юнг. Но в конце концов понял: она хладнокровно планировала, как меня соблазнить.

Фрейд. И?..

Юнг. И я с нею порвал, а она, как видите, решила отомстить.

Фрейд качает головой; в его взгляде появляется насмешка.

Фрейд. Ох уж эти женщины: чтобы соблазнить нашего брата, готовы на любые психические уловки. Одно из самых драматических зрелищ, какие только есть в природе.

Юнг. Поверьте, я никогда не позволяю себе близко сходиться с больными.

(Задумывается, покачивая головой.)

У меня на сердце крупными буквами высечена ваша знаменитая фраза.

Фрейд. Какая именно?

Юнг. Вы однажды сказали: «Ни при каких условиях не надейтесь их вылечить».

Фрейд. Давайте подойдем к этому с другой стороны: любой болезненный житейский опыт необходим и неизбежен. Без него немыслимо познать жизнь.

Юнг. Вы правы, так оно и есть.

(Бросает мимолетный взгляд на Фрейда, чтобы выбрать момент для самого главного известия, и решает, что уже можно открыться.)

Я подал заявление об уходе из клиники.

Фрейд. Да, во-первых, слушок уже был. Юнг. А…

Он крайне удивлен и обескуражен.

Фрейд. Только, признаться честно, мне говорили, что вам указали на дверь.

Юнг. Ничего подобного, досужие сплетни. Меня подтолкнуло к этому решению то, что университетский курс лекций по психогигиене, который по статусу должен читать заместитель директора университетской клиники, почему-то предложили Риклину — на том основании, что его книжонка про сказки наделала много шуму. А на самом деле мне просто хочется — по вашему примеру — поработать дома, чтобы не отвлекаться на административные обязанности. А главное — уделить максимум внимания нашему «Ежегоднику».

Фрейд. И это правильно.

Юнг. Что касается господина директора — он был крайне огорчен. Начал допытываться, в чем же истинная причина моего решения. В конце концов я вынужден был ему сказать: поймите, господин директор, после восьми лет работы под вашим началом мне элементарно захотелось напиться.

(У него вырывается нервный смешок; Фрейд вежливо улыбается, не веря ни единому слову.)

Я пообещал отработать три месяца, чтобы он смог найти мне замену.

Фрейд. Что ж, не сомневаюсь: вы приняли верное решение.

Пауза. Юнгу все еще не по себе.

Юнг. А во-вторых?

Фрейд. Простите?

Юнг. Вы сказали: «Во-первых, слушок уже был».

Фрейд. Ах да. Да. Во-вторых, я собирался уточнить две-три фразы из ваших последних писем — признаться, они меня встревожили.

(Юнг хмурится, не зная, чего ожидать; Фрейд берет со стола еще какие-то бумаги.)

Вот, так сказать, первый звонок — вы пишете о Пфистере: «Как ни странно, мне нравится его смесь медицины и богословия».

Юнг. Да, верно.

Фрейд. С моей точки зрения, смесь неудобоваримая.

Юнг. Понял.

Фрейд. Далее, вы встречались с Хэберлином…

(Берет со стола следующее письмо.)

И вот что вы по этому поводу пишете: «Хочу особо подчеркнуть присущий ему налет мистицизма — залог исключительной глубины мышления».

Юнг. Ну, мне…

Фрейд. Не думайте, что я противник новых веяний…

Юнг. Нет-нет, как можно…

Фрейд. Если кому-то интересно изучать телепатию или парапсихологию — пожалуйста, сколько угодно. Однако должен заметить: наша с вами наука и без того подвергается жестоким нападкам — любой шаг в сторону мистики может оказаться для нас губительным. Как вы не понимаете? Мы обязаны придерживаться строго научных позиций…

(Умолкает, заметив, что Юнг со страдальческим выражением лица держится за живот.)