Под стенами замков - Наталия Венкстерн

— Нет, — воскликнул он, — ничто не удержит меня от выражения преданности вам, ибо в горе, нас постигшем, мы можем взирать на вас, как на божьего ангела, в руках которого наше спасение. Приходя на помощь церкви и се слугам, вы, герцог, становитесь выше человека!

Герцог, чрезвычайно любивший лесть, самодовольно усмехнулся.

— Мой кузен в беде, — сказал он, — весьма этим опечален и, — поверьте, аббат, — сделаю все возможное, чтобы придти ему на помощь; во всяком случае все, что в моих слабых силах. Однако, встаньте! Вам неудобно говорить со мной в таком положении.

Аббат поднялся с колен.

— Ваша светлость! Войска короля осадили замок Розуа; король отправил к его святейшеству папе мольбу об отлучении епископа; смерть и разорение грозят нам всем. Король провозгласил открыто, что жизнь ничтожных сервов он ставит выше блага служителей церкви и ради проклятой коммуны готов попрать крест, которым епископ старается отвратить его от преступления.

Герцог Гэно не сразу ответил; у него была годами выработанная привычка не произносить ни одного слова, не взвесив его предварительно. Лицо его, впрочем, не выражало ни малейшего волнения.

— Вот как! — сказал он, — епископ в ссоре с самим королем! Право, я нахожу, что у моего кузена слишком горячий характер, и я не раз предсказывал ему, что его пылкость не поведет к добру.

— Ваша светлость, епископ де Розуа погибает; мне удалось с трудом выбраться из замка епископства, но я не успел отъехать и тысячи шагов, как замок был уже окружен войсками короля. Быть может, в этот самый миг…

— Я очень жалею кузена и от души советую ему впредь быть осторожным. Однако расскажите мне о причине ссоры.

— Ваша светлость, причиной всего была проклятая Ланская коммуна, и я охотно бы рассказал вам все в подробностях, если бы время…

— Ссориться с королем из за сервов? Это непостижимо! На что же рассчитывал епископ, вступая в борьбу со столь могучим противником?

Аббат был слишком взволнован и не располагал достаточным временем для того, чтобы пускаться на дипломатические тонкости. Он ответил прямо:

— Он рассчитывал на вас, ваша светлость!

На лице герцога изобразился притворным ужас.

— На меня? Но разве епископу неизвестна моя преданность королю? Разве, наконец, ему неизвестно, что теснейшие родственные узы в ближайшем будущем должны связать меня с его величеством? Право, я не знаю, какие сокровища мира вынудят меня…

Аббат сунул руку в карман и затем протянул ее герцогу. На ладони его сверкал золотой перстень, украшенный темным изумрудом необыкновенной величины.

— Слыхала ли ваша светлость о знаменитом перстне епископа, принадлежавшем, по преданию, Карлу Великому?

Глаза герцога заблестели, он протянул руку, и, старательно сохраняя на лице равнодушие, взял кольцо. Он надел его на палец и на несколько минут погрузился в созерцание.

— Недурной камень, сказал он, — я слышал о нем кое-что.

— Ваша светлость, этот перстень — лишь залог тех чувств, которые питает к вам епископ; по сравнению с теми жертвами, которые он готов принести, этот перстень всего лишь безделушка. Ежегодная дань — сотня лучших коней из епископской конюшни, тридцать вооруженных всадников и, наконец, отпущение совершенных вами в течение жизни грехов — вот, что предлагает вам ваш кузен.

Герцог помолчал.

— Я получу отпущение грехов, — сказал он, — но зато дочь моя потеряет корону Франции.

— А ваша светлость приобретет дружбу и вечную благодарность короля Англии, — воскликнул аббат, видя, что герцог уже наполовину сдался.

Чтобы закрепить союз, он бросился вторично перед ним на колени и, схватив руку герцога, поднес ее к губам, покрывая поцелуями.

— Церковь в моем лице благословляет вас, ваша светлость. Имя ваше, клянусь вам, останется среди имен величайших святых!

Герцог встал, не обращая внимания на изъявлении благодарности, и ударил в ладоши.

— Объявите рыцарям поход, — сказал он вошедшему оруженосцу, — мы выступаем завтра утром, а через полчаса должен быть готов отряд для отправки письма к королю.

Глава VII

Осада епископского замка королевскими войсками длилась целую неделю. Рожэ, застигнутый врасплох внезапно пришедшими на помощь Ланской коммуне войсками, не успел окружить себя достаточным количеством защитников и не мог выдержать сражения в открытом поле. Все меры, принятые им к своему спасению, ограничивались лишь отправкой посла к герцогу Гэно. Он заперся в стенах епископства и, охваченный ужасом, ожидал неминуемой гибели. Через лазутчиков ему было известно, что вся округа с радостью оказывала поддержку королевским войскам; коммунальные милиции города Вальи, соседи-рыцари, враждующие с епископом, окрестные крестьяне и даже прямые вассалы епископа крестьяне, сидевшие на епископской земле под самыми стенами замка, — все перешли на сторону его врагов.

Он чувствовал себя окруженным предателями; даже слуги его, понимая, что вместе с ним и они обречены к гибели, глядели на него с ненавистью и готовы были воспользоваться первым удобным случаем, чтобы оказать королю предательскую услугу и тем самым выслужиться перед ним. Борьбу свою с сельской Ланской коммуной епископ считал самым пустым делом и никак не ожидал, что этот маленький военный набег принесет такие горькие плоды.

С непокорными крестьянами он расправился действительно очень быстро. Встреча произошла в долине реки Элет, и люди, вооруженные кольями, почти не оказали сопротивления рыцарской кавалерии. Епископ усеял трупами берега реки, сжег несколько деревень, жители же остальных покорились без боя. Коммунальная башня была сожжена, колокол в виде трофея привезен в епископство.

Рожэ собирался вступить в хитрые дипломатические переговоры с обиженным им королем и заслужить прощение своему своеволию богатыми дарами, как вдруг до него дошла весть о приближающихся королевских войсках. Послы, срочно посланные им, были схвачены и отправлены заложниками в Париж. Очевидно, кто-то успел предвосхитить его намерения, раздражить против него короля и подкупить его богатыми дарами.

Мысль о бежавшем из замка паже не покидала епископа. Этот ничтожный мальчишка и был, вероятно, тем лицом. которое сумело ловко оклеветать епископа.

Рожэ приказал отрезать руки сторожам, выпустившим пажа, и наложить на них клейма, но это не облегчило его положения. Правда, могучие стены замка могли выдержать длительную осаду, но, к сожалению, запасы его быстро истощились, и лишенные подвоза защитники замка могли быть вынуждены голодом сдаться на милость победителя.

С высоты крепостных стен епископ ежедневно смотрел на королевский лагерь, расположившийся кольцом вокруг замка. Лазейки не было, птица не могла пролететь незамеченной. Лагерь с каждым днем делался оживленнее: из замка было видно, как все прибывали и прибывали новые отряды рыцарей: три раза королевские войска ходили на приступ, перекинув временные мосты через ров, но до сих пор были отбиты камнями, которые сбрасывали на ник со стены защитники замка. Епископ ждал четвертого приступа.

Он предчувствовал, что на этот раз он должен был увенчаться успехом. Его рыцари были утомлены, недовольны и голодны; епископ предвидел возможность, что кто-нибудь из них сознательно окажет помощь королю. Что ждало его тогда?

На милость короля нельзя было рассчитывать; епископу слишком хорошо была известна его жестокость; даже если бы ему удалось скрыться под чужим платьем, рассчитывать на чье-нибудь гостеприимство было невозможно: соседние рыцари боялись короля, крестьяне не простят ему кровавой бойни на реке Элет. Слабая надежда на герцога Гэно таяла с каждым днем; епископ даже не знал, достиг ли аббат Мелэн герцогства, или был схвачен на дороге противниками.

Каждый день встречали слуги замка его мрачную фигуру, бродящую по коридорам и двору епископства: он поднимался на вершину башни, вглядывался в синеющий за рвом лагерь и возвращался в пустынную залу, где просиживал целый день в кресле, погруженный в мрачное раздумье.

В лагере короля, действительно, царило большое оживление. Все местное население, обиженное епископом, сплотилось вокруг Людовика, своими рассказами о проделках прелата подогревая его гнев; крестьяне и городские коммуны лишали себя последнего имущества для того, чтобы собирать королю богатые дары. О дерзости епископа, о насмешливых словах его о короле рассказывали самые невероятные вещи. Передавали, что он называл короля «Маленьким сюзереном Иль де Франса».

В этом сложном клубке разнородных интересов, борьбы и интриг Филипп-Погорелец нашел свое счастье. После перенесенных им унижений и страха он вдруг оказался вынесенным на самую вершину человеческого благополучия. Своей смелостью, красотой лица и ловкостью манер мальчик поправился королю. Филипп был остроумен, находчив и умел вложить в свои рассказы об епископе много ядовитого юмора. К тому же сам он чувствовал к королю, несмотря на его неприятную наружность, искреннее обожание, которое выражал с детской искренностью. Он ходил за ним по пятам, угадывая малейшее его желание. С редкой чуткостью догадывался он о малейших оттенках его настроения и ловко умел их использовать.