Ученик убийцы - Робин Хобб

Город стал для меня целым миром, а крепость — местом, куда я шел спать. Было лето, замечательное время в портовом городе. В каком бы месте Баккипа я ни оказывался, там обязательно что-то происходило. На плоских речных баржах, ведомых потными речниками, по Оленьей реке приходили товары из Внутренних Герцогств. Эти матросы со знанием дела говорили о банках, вехах и отмелях и о подъемах и спадах воды в реке. Их грузы перевозились вверх, в городские склады и магазины, и потом снова вниз, к трюмам морских кораблей. Здесь команды состояли из ругающихся матросов, которые издевались над речниками и их материковыми обычаями. Они говорили о приливах и штормах и ночах, когда даже звезды не появлялись на небе, чтобы указывать им путь. И рыбаки тоже швартовались у причалов Баккипа и были самыми дружелюбными из всех — по крайней мере когда ловля рыбы шла хорошо.

Керри преподал мне науку порта и таверн и рассказал, как быстроногий мальчик может заработать три или даже пять пенсов в день, бегая по поручениям по крутым улочкам города. Мы считали себя достаточно ловкими и смелыми даже для того, чтобы сбивать цены старшим мальчикам, которые просили целых два пенса за выполнение одного поручения. Не думаю, что еще когда-нибудь был таким храбрым. Закрыв глаза, я чувствую запах этих прекрасных дней. Пакля, смола и свежая стружка с сухих доков, где корабельные плотники орудовали своими молотками и стругами. Крепкий запах свежей рыбы и ядовитая вонь улова, который слишком долго пролежал на солнце в жаркий день. Кипы шерсти добавляли свой налет к запаху дубовых бочек с хмельным бренди Песчаного Берега. И все эти запахи смешивались с ветром с залива, приправленным солью и йодом. Ноузи предлагал моему вниманию все, что вынюхивал, и его тонкие чувства подавляли мои, более грубые.

Керри и меня посылали отыскать штурмана, который ушел попрощаться с женой, или отнести образцы специй хозяину магазина. Нас могли отправить предупредить команду, что какой-то болван неправильно привязал концы и прилив вот-вот сорвет корабль. Но я больше всего любил поручения, которые приводили нас в таверны. Там усердно работали языки заядлых рассказчиков. Они готовы были поведать любому о путешествиях, открытиях, моряках, которые успешно выдерживали ужасные штормы, и о глупых капитанах, топивших свои корабли вместе со всей командой. Многое из всего этого я знал наизусть, но больше всего я любил слушать не профессиональных рассказчиков, а самих моряков. Это не были истории, рассчитанные на всеобщее восхищение, а деловые сообщения или предупреждения, которые передавались от команды к команде за бутылкой бренди и буханкой желтого кукурузного хлеба. Они говорили об уловах, о сетях, таких полных, что корабль почти тонул, или об удивительных рыбах и животных, видимых только тогда, когда корабль пересекает дорожку света от полной луны. Были рассказы о поселках, разграбленных островитянами и на берегу, и на внешних островах нашего герцогства. Рассказы о пиратах, морских сражениях и кораблях, захваченных благодаря предательству кого-нибудь из членов команды. Самыми захватывающими были истории о пиратах с красных кораблей, которые нападали не только на наши суда и города, но и на других островитян, вышедших в море. Некоторые смеялись при упоминании кораблей с красными килями и издевались над теми, кто говорил, что некоторые пираты нападают даже на своих собратьев по разбою. Но Керри, я и Ноузи сидели под столами, прижавшись спинами к ножкам и пощипывая сладкие булочки ценой в пенни, и с распахнутыми от восторга глазами слушали о красных кораблях, и о дюжинах тел, висевших на нокреях, — не мертвых, а просто связанных, — и о том, как эти несчастные дергались и кричали, когда чайки слетали вниз, чтобы клевать их. Мы слушали эти восхитительно страшные истории, пока даже душные таверны не начинали казаться леденяще-холодными, и тогда мы бежали вниз, в порт, чтобы заработать еще пенни.

Однажды Керри, Молли и я построили плот из плавника и с помощью шеста привели его под пристань. Мы привязали его там, и когда начался прилив, он отбил целую секцию пристани и повредил две лодки. Несколько дней после этого мы боялись, что нас выведут на чистую воду. Один раз хозяин таверны выдрал Керри за уши и обвинил нас обоих в воровстве. Нашей местью была селедка, привязанная под опорами стола. Она протухла и много дней воняла и привлекала мух, пока ее не нашли. Я многому научился: покупать рыбу, чинить сети, строить лодки и бездельничать. Кроме того, я еще больше узнал о человеческой натуре. Я начал определять на глаз, кто действительно заплатит обещанный пенни за доставленное послание, а кто только посмеется, если я приду его получить. Я знал, у кого из булочников можно выпросить что-нибудь поесть и из каких магазинов легче что-нибудь стащить. И все это время Ноузи был со мной, теперь он был так привязан ко мне, что я уже редко полностью отделял свое сознание от его. Я пользовался его носом, его глазами, его челюстями так же свободно, как собственными, и никогда не думал, что это хоть сколько-нибудь опасно.

Так прошла большая часть лета. Но в один прекрасный день, когда солнце катилось по небу даже более синему, чем море, моему везению пришел конец. Молли, Керри и я стащили хорошую связку печеночных колбасок из коптильни и удирали по улице от преследовавшего нас владельца. Ноузи, как всегда, был с нами. Остальные ребята теперь принимали его как часть меня. Я не думаю, что им когда-нибудь приходило в голову удивляться единству наших сознаний. Мы были Новичок-И-Ноузи, и они думали, что это просто благодаря хитрому фокусу мой четвероногий друг всегда знает, где надо находиться, чтобы поймать разделенную нами добычу, прежде чем я успевал ее бросить. Таким образом, вчетвером мы бежали по разбитой улице и передавали колбаски из грязной руки в мокрую пасть и потом снова в руку, а у нас за спиной владелец орал и безуспешно пытался нас догнать.

Тогда из магазина вышел Баррич. Я бежал прямо на него. Мы узнали друг друга в одно мгновение общего испуга. Мрачное выражение, появившееся на его лице, не оставило у меня никаких сомнений о его намерениях. Я тут же решил бежать и увернулся от его протянутых рук только для того, чтобы потерять ориентацию и все равно налететь прямо на него.

Не люблю думать о том, что случилось после этого. Мне сильно досталось не только от Баррича, но и от возмущенного владельца колбасок. Все соучастники преступления, за исключением Ноузи, испарились в закоулках и щелях улицы. Ноузи на животике подполз к Барричу, и его тоже отшлепали и выругали. Я в отчаянии смотрел, как Баррич вынимает монеты из кошелька, чтобы заплатить колбаснику. Он продолжал крепко держать меня за ворот рубашки, так что я почти висел. Когда удовлетворенный колбасник удалился и маленькая толпа, собравшаяся поглазеть на мой позор, разошлась, Баррич меня отпустил. Я не понимал исполненного отвращения взгляда, который он бросил на меня. Отпустив наконец ворот моей рубашки, он приказал: