Приватизация по-российски - Анатолий Чубайс

В итоге, учитывая все вышеперечисленное, мы пришли к выводу, что сделать приватизацию “правильно”, по классическим канонам, чтобы она от начала и до конца отвечала исключительно государственным интересам, невозможно. Для того чтобы приватизация состоялась, она должна была быть политически приемлемой и практически осуществимой.

Теперь читателю понятно, почему пришлось вводить льготы и отдавать директорам и работникам предприятий хороший кусок собственности. В каком-то смысле вся наша приватизация оказалась льготной. Нам важно было получить поддержку самых разных политических и общественных сил: директоров, рабочих, региональных властей, народа в целом. Всех их мы должны были превратить в своих союзников. Именно это обстоятельство во многом продиктовало выбор стратегии приватизации.

Первоначальный вариант льгот, заложенный в программу приватизации, состоял в том, что 25 процентов привилегированных (без права голоса) акций приватизируемого предприятия бесплатно распределялись среди работников. Кроме того, члены трудового коллектива имели право приобрести еще 10 процентов обыкновенных (голосующих) акций за деньги, но с 30-процентной скидкой от их номинальной стоимости. А руководству отдавалось еще 5 процентов, но уже без скидок, по номинальной стоимости.

Несмотря на то, что уже первый вариант приватизации с точки зрения уступок трудовым коллективам и директорам был беспрецедентен для мировой практики, давление на правительство продолжалось. Это давление в значительной степени осуществлялось через Верховный Совет, с трибун которого безостановочно неслись требования “отдать фабрики рабочим”. И результатом компромисса с директоратом и законодателями стал второй вариант приватизации.

В соответствии с ним под контроль работников предприятия уже уходил 51 процент голосующих акций, то есть контрольный пакет. Все акции надо было выкупать по цене, в 1,7 раза превышающей номинальную. Впрочем, удалось настоять на том — и это было очень важно, — что акции приобретаются в собственность отдельного работника, а не всего коллектива. И каждый работник в любой момент имеет право распоряжаться своими акциями самостоятельно. Это открывало возможность появления эффективного собственника на предприятии не в процессе приватизации, а уже после ее завершения.

Вообще-то я и тогда полагал, и сегодня считаю: по второму варианту слишком много льгот даровали директорату и работникам предприятий, пойдя у них на поводу. Можно было поторговаться и попробовать отдать не 51 процент, а несколько меньше. Скажем, 40. Это был вопрос политического расчета.

Но, в целом, жизнь показала, что наша стратегия оказалась правильной. Когда стали известны основные контуры предлагаемой программы приватизации, в особенности второго варианта льгот, сопротивление директоров приватизации и реформам в целом перестало носить массовый характер. Вся борьба сводилась уже к выторговыванию особых схем приватизации, смысл которых, как правило, заключался в том, что директор хотел получить еще больше собственности, чем предписывали правила.

Сейчас мы испытываем немало проблем, связанных с оставшимися у руля директорами. Многие из них так и не смогли начать работать по-новому и тормозят реформы на своих предприятиях. Это и есть тяжелое наследие того старого политического компромисса. Но если бы не тот компромисс, то вообще не было бы никаких проблем, потому что не было бы приватизации как таковой.

Однако некоторым директорам и 51 процент показался малым! Под их ожесточенным давлением появился третий вариант приватизации: на предприятиях средних размеров руководство получало право выкупить 40 (!) процентов акций по очень низким ценам. С огромным трудом удалось исключить из этой схемы крупные предприятия, мотивируя это тем, что превращение в один прекрасный день тысяч директоров в мультимиллионеров спровоцирует народный гнев. Впрочем, интерес директоров к совсем уж грабительскому третьему варианту удалось ограничить одной существенной оговоркой. Руководителям предприятии давали право выкупать свой пакет только в том случае, если они обещали, что сумеют избежать банкротства. В итоге количество претендентов на третий вариант оказалось незначительным: не более 2 процентов предприятий. Директора панически боялись банкротств.

Несмотря на то, что принятие второго варианта помогло прохождению программы приватизации через Верховный Совет, дискуссии по поводу альтернативных вариантов льгот не прекращались и после этого. Одним из оппонентов правительства выступала группа московского экономиста Ларисы Пияшевой. Несмотря на впечатляющую капиталистическую риторику, госпожа Пияшева настаивала на быстрой массовой приватизации путем передачи имущества трудовым коллективам — целиком и бесплатно. Это привело бы к увековечиванию власти старых директоров, и приход эффективного собственника на предприятие был бы практически невозможен не только в ходе, но и после приватизации. Естественно, директорат приватизацию по Пияшевой поддерживал с восторгом.

Кроме того, отраслевые министры активно проталкивали идею нового механизма приватизации через создание финансово-промышленных групп, которые фактически контролировались бы министерствами.

Все эти варианты не гарантировали программе приватизации полной безопасности. Идти на дальнейшие уступки директорам и трудовым коллективам означало бы завести экономику в такие дебри, из которых выбраться было бы уже невозможно. Чтобы приватизация не захлебнулась, требовалось обратиться за поддержкой ко всему населению. На повестку дня встал вопрос о подготовке и проведении массовой приватизации.

ГЛАВНЫЙ КОМПРОМИСС

И опять дискуссия. А нужна ли вообще России быстрая массовая приватизация? Нам всячески пытались доказать: чем медленнее, тем лучше. Многие российские ученые-теоретики придерживались такой точки зрения. Кроме того, была еще одна интересная группа лоббирования в этом направлении: западные инвестиционные банки, которым в массовой бесплатной приватизации просто не оставалось места. В случае же приватизации за деньги они могли получать хорошие комиссионные с каждой сделки.

Помнится, один из самых авторитетных в мире инвестиционных банков — “Голдмэн Сакс” — в то время очень активно пробивал приватизацию Новомосковского завода бытовой химии с целью продажи его корпорации “Проктэр энд Гэмбл”, мечтавшей об этом предприятии. “Голдмэн Сакс”, в частности, очень настаивал, чтобы приватизация шла медленно и по индивидуальным схемам. А также на том, что каждую сделку надо готовить тщательно, чтобы получить хорошие результаты. Собственно, к этому мы и пришли сейчас. Но только сейчас, когда задача ускорения приватизации уже не стоит. Тогда ситуация была совершенно иной. Мы понимали, что в России существуют мощнейшие политические силы, которые, подхватывая лозунг медленной, но “качественной” приватизации, будут делать все, чтобы остановить ее совсем или использовать в сугубо клановых, узкокорыстных интересах.

Наши противники находили кучу аргументов против быстрой, бесплатной массовой приватизации. Если еще вчера нас призывали отдать фабрики рабочим, не понимая при этом последствий для экономики страны, то теперь нам говорили:

— Продажа акций предприятий за деньги — это единственный экономически обоснованный путь, это дополнительные средства в бюджет, это появление эффективного собственника.

Слова были вроде и правильные, но я думаю, что главная цель той полемики была другой: затормозить приватизацию любой ценой! Наши оппоненты понимали: после того как механизм массовой приватизации будет раскручен, остановить его окажется невозможным.

У нас же голова болела о другом. Мы видели: действовавшая программа приватизации противопоставляла интересы менеджеров и работников предприятий интересам всего остального населения. А нас еще и подталкивали к тому, чтобы усугубить этот разрыв! С этим нельзя было согласиться. Да и рассуждения о том, что денежная приватизация окажется намного выигрышнее для экономики, представлялись нам совсем не бесспорными.

Изучили мы, например, опыт польской приватизации. Там начали продавать собственность на денежных аукционах. И что же? Из-за отсутствия иностранных и внутренних инвестиций продажа за деньги двигалась черепашьими темпами и приносила бюджету не такие уж большие деньги. За первые два года реализации программы (с середины 1990 года до середины 1992 года) удалось продать контрольные пакеты акции только тридцати двух крупных и средних предприятий. Это принесло в бюджет всего 160 миллионов долларов — намного меньше запланированного.

Ну и что, польский опыт перенимать? А ведь нам надо было приватизировать 25 тысяч крупных и средних предприятий. Даже если бы удавалось пропускать через денежные аукционы не по 15, а по 150 предприятий в год, приватизация в России длилась бы больше полутора столетий! Рассчитывать на серьезное пополнение бюджета и на крупные инвестиции тоже особенно не приходилась. Иностранный капитал не пошел бы в 1992 году в Россию: очень уж низка была тогда инвестиционная привлекательность нашей экономики. Отечественный же капитал в то время обладал очень небольшими ресурсами и не мог полноценно участвовать в коммерческих продажах.