Сицилийское королевство - Алексей Живой

Забубенный тоже ничего не понял – немецкий он знал совсем плохо, только в рамках школьной программы. А латынь, хоть и знал, но тоже в общих чертах. Вот если бы часок поговорить с этим латинским монахом о спорных моментах из Блаженного Августина, может, чего и вспомнил бы.

Но Тобчи опять удивил Забубенного своей непосредственностью. Он не стал напрягать свой мозг, как великий механик. Тобчи был ханом и военачальником, а потому думал только о своих профессиональных обязанностях. Для раздумий об остальных проблемах у него было достаточно людей, чьи мозги он мог напрягать сколько угодно. И стоило ему только взмахнуть рукой, как между ним и пленниками возник толмач, одетый вполне по-европейски: короткие штаны, чулки, башмаки, рубашка и куртка из дорогой ткани. На голове зеленый берет. Даже тонкая золотая цепочка блеснула на груди. Ни дать, ни взять, обнищавший венецианский купец на службе у монгольского хана.

Забубенный припомнил этого мужичка, тот обретался в обозе монгольского хана и постоянно крутился неподалеку. При допросе пленных переводчик очень даже нужен. А за время знакомства Забубенный узнал о монголах достаточно, чтобы быть уверенным – несмотря на мифы европейцев об их отсталости, степняки очень чутко слушали окружающий мир и знали, что происходит в Европе и остальных сопредельных государствах. Они повсюду имели своих засланных казачков и агентов разного уровня. Монголы ведь постоянно путешествовали по чужим странам. Входили в контакт с местным населением. А при таких контактах надо как-то общаться с теми, кто выжил после знакомства. Стран на земле, пока, много. Языков – тьма тьмущая, а империя Чингисхана простиралась уже почти от восточного до русского моря. Вот и приходилось монголам держать при себе постоянный штат военных переводчиков.

Обычно в переводчики к монголам попадали через плен, но, как сюда попал этот стиляга в зеленом берете, Забубенный не знал. Да и какая разница, главное, чтобы переводить умел. «Венецианец», похоже, умел.

– Ты хозяин замка? – спросил Тобчи сначала у венгерского рыцаря.

«Толмач-венецианец» по приказанию Тобчи перевел. Венгерский жупан кивнул.

– Как ты здесь оказался, ведь наши отряды уже давно ушли вперед?

В ответ венгерский жупан поднял голову и смерил сидевшего на коне монгольского хана взглядом, полным такой ненависти, что Забубенный ожидал немедленного плевка в лицо монгольского оккупанта. Но плевка не последовало, впрочем, как и ответа на вопрос. «Ну, все, – решил Григорий, – отвоевался местный жупан».

Тобчи и, правда, выждав необходимые для ответа секунды, сделал жест стоявшим рядом нукерам и главу венгерских партизан уволокли в сторону обоза, но, почему-то не убили сразу на месте за неповиновение. Значит, монгольский военачальник имел свои виды на этого пленника. На остальных пленных это произвело неизгладимое впечатление, они уже считали свою судьбу решенной – копье или виселица. В лучшем случае, сломанный позвоночник. Однако восприняли приближение развязки по-разному. Немецкий рыцарь, привычный к смерти, стоял молча и, видимо, молился, отсчитывая последние секунды своей жизни. А монах заголосил и, судя по жестам, даже стал угрожать.

– Что он говорит? – осведомился Тобчи.

«Венецианец» некоторое время послушал визгливые вопли монаха и, переварив, сообщил самую суть вкратце.

– Он говорит, что гнев верховного понтифика, наместника Бога на земле, падет на головы нечестивых монголов, дерзнувших разорить страну, которая находится под защитой римского престола.

– Это все, что он говорит? – уточнил монгольский хан.

– Нет, – продолжал толмач, – он говорит, что его зовут Ферштич, он епископ Добрецена. И он призывает монголов послушаться голоса божьего и оставить его в живых.

«Да монах-то не так прост, – подумал Забубенный, – получается он еще и епископ. С папой римским на короткой ноге. То-то я смотрю ряса у него какая-то вычурная с золотыми нашивками и шапка странная».

– Как он оказался в замке? – спросил Тобчи.

– Приехал вчера по делам своего прихода, – перевел толмач.

– Епископ меня обманывать. Добрецен уже позади нас и давно разрушен, – выказал осведомленность в делах текущей войны монгольский хан, – ты просто не успеть убежать к королю Андрею в Эстергом?

Уличенный во лжи епископ задрожал и снова что-то визгливо выкрикнул.

– Он хотел уехать к королю Андрею, но жупан Войчич насильно оставил его в своем замке, – перевел «венецианец» в зеленом берете, – для поддержки духа осажденных. Вот он и остался выполнять свою миссию. Но, говорит, что убеждал Войчича не оказывать сопротивления монгольским войскам.

– Это чего ж, сдаться что ли уговаривал? – уточнил Дрон Давыдович и прибавил, – хорошая подмога воинам этот епископ. Если б меня так уговаривали, я бы сам его повесил, как предателя, прости Господи. Взял бы грех на душу.

«Венецианец» посмотрел на Тобчи и спросил:

– Переводить это епископу?

– Не надо, – отрицательно мотнул головой хан, – он и так понял.

По сузившимся злобным глазкам епископа действительно было видно, что он отлично все понял. И теперь искренне призывал огонь с небес на головы всех присутствующих, и больше всего на жупана Войчича, за то, что тот не дал ему вовремя удрать подальше от этих проклятых монголов.

Неожиданно блуждающий взгляд епископа остановился на воеводе черниговцев, сказавшем последние слова. Осмотрев его внимательно Ферштич снова что-то прошипел.

– А вы, русичи, скоро все ощутите на себе гнев небес и верховного понтифика, – автоматически перевел толмач, – крестоносное воинство идет в ваши земли. Оно наведет там порядок.

– Да пущай идет, – не смутился Дрон Давыдович Бок, – встретим. А к понтифику твоему мы, того и гляди, сами в гости скоро пожалуем.

Епископа перекосило от злости. Он, похоже, и на этот раз все понял без перевода. Теперь, несмотря на положение пленника, Ферштич готов был выскочить из своих пут и растерзать воеводу черниговцев. Но Тобчи уже утомил его допрос.

– Отвести в обоз. Возьмем с собой, пригодится.

Два рослых нукера уволокли вырывавшегося изо всех сил епископа Добрецена в сторону крытых телег. Поскольку приговор ему не перевели, епископ решил, что его ведут на казнь.

На месте остался только молчаливый представитель германского рыцарства. Рыцарь смотрел в небо, не проявляя никакого интереса к тем, кто его захватил. Ничего не просил. Но, взглянув на его физиономию, Забубенный почему-то сразу подумал, что это не просто презрение к победившим врагам и показная рыцарская гордость. Этот железнобокий товарищ что-то такое знал, о чем ему совсем не хотелось рассказывать ни монголам, ни русским. И раз уж его угораздило попасть в плен, то он предпочитал унести эту тайну с собой в могилу. Или в канаву. Как выйдет.

Черт его знает, почему так показалось Забубенному, но он приблизился к воеводе черниговцев Боку и сказал:

– Темнит что-то рыцарь.

Между тем рыцарь просто молчал.

– Как его зовут, и что здесь делает рыцарь тевтонского ордена? – спросил монгольский хан через переводчика.

«Так это тевтонец, – подумал озадаченный механик, – а я-то никак вспомнить не мог, какие у них на бортах кресты, красные или черные. Получается черные».

Рыцарь медленно опустил свою белобрысую голову и перевел взгляд с неба на монгольского хана, сидевшего на лошади и возвышавшегося над ним, благодаря этому на добрых полтора метра. Словно вспоминая свое имя, рыцарь немного подумал и медленно, с расстановкой, проговорил одну длинную фразу на отрывистом немецком наречии. Григорий Забубенный, как ни напрягал память, ничего знакомого на слух не уловил.

– Его зовут Клаус фон Штир. Он рыцарь «ордена дома Святой Марии Тевтонской», – сообщил «венецианец», – находится в землях венгерского короля по личному поручению великого магистра ордена Германа фон Зальца.

– Каким поручением? – напрямую поинтересовался Тобчи, даже не пытаясь обмануть фон Штира и показать рыцарю, что ему абсолютно неинтересно, зачем он здесь оказался. Для монголов, славившихся своей хитростью, это было как-то слишком просто.

Забубенный даже удивился. «Да хрен он чего по своей воле скажет, – пронеслось в голове у механика, – по роже видно. Тут другими методами надо работать. С фашистами надо их же языком говорить. Гестаповским».

Однако Тобчи торопился снова выступить в поход. И теперь, после взятия замка, его ничто не задерживало. Только молчаливый тевтонский рыцарь.

– Этого тоже в обоз, – приказал, немного помедлив, монгольский военачальник, – Отвезем всех Субурхану. Там заговорят. А нам пора.

И соединенные русско-монгольские войска, перетряхнув замок от самого нижнего подземелья до самой высокой башни, и запалив его на прощанье, снова выступили в поход к лагерю Субурхана.

Время уже, по прикидкам великого чародея-механика, подходило к обеду. И Забубенный был бы не прочь перекусить хоть китайской лапшей, хоть холодной зайчатиной, но ему никто такой возможности не предоставил. Приходилось ждать до вечера. Поэтому Григорий взгромоздился на своего магического коня, тронул поводья и пристроился рядом с ханом Тобчи и его переводчиком-»венецианцем», который в своих одеждах смотрелся на лошади еще смешнее, чем пеший.