Лед и пламя - Маргит Сандему

— Святой Георгий? — сказал он. Он был очень высок и пугающ со своими темными волосами, закрытым лицом и черной одеждой. Ей, стоявшей на коленях, он показался особенно величественным.

— Да, я…

О, теперь она снова, конечно оказалась дурой.

— Меня, впрочем, зовут Вильяр Линд из рода Людей Льда.

— Извините, — пролепетала она испуганно. — Я путаю вас с другим, кого знаю.

— Со святым? Ты — младшая сестра фру Сигне, не так ли?

— Да.

Она поднялась с земли и сделала книксен.

— Белинда. Он кивнул.

— Как я вижу, ты говорила с могилой. Это единственное место, куда ты можешь пойти?

— Да. И не только здесь. Единственное на свете. Мне так ужасно не хватает сестры. А именно сейчас все так запуталось. Так трудно узнать, чего она хочет. Как мне поступить.

Устрашающего вида фигура присела на кладбищенскую ограду.

— А что именно так запутанно?

— Все. Мне так хотелось приехать сюда и ухаживать за дочкой Сигне. И это получается прекрасно, я думаю, что Ловиса любит меня, но… все остальное…

Знаком он предложил ей сесть рядом с собой. Она поблагодарила и изящно присела.

— Вы тоже навещаете здесь дорогого друга? — спросила она смущенно.

— Нет, не совсем так. Но мне нравится приходить сюда. У меня такое чувство, будто я вступаю в контакт со многими моими предками, которые покоятся вокруг.

— Так чудесно, — восхищенно прошептала Белинда. — Мне тоже так кажется. Я чувствую связь с Сигне. Мужчина внимательно разглядывал ее в полумраке.

— Расскажи теперь, что же так запутанно в Элистранде!

Она вздохнула.

— Я такая глупая. Безнадежно. Я сбиваюсь с ног и работаю, как лошадь, но все получается не так. Ясно, что фру Тильда раздражается из-за меня. Они же так добры, что предоставили мне возможность тут жить. А я делаю все не так.

— Мне кажется, ты сказала, что прекрасно справляешься с ребенком?

— Это так. Но…

— Ты же должна была стать няней для ребенка?

— Да. Но ведь нужно же понять, что фру Тильда хочет, чтобы ей немного помогали. Так что я и ее камеристка. И это прекрасно…

— Нет, постой, теперь ты угодничаешь! Ты не должна этого делать.

— Угодничать?

— Да. И почему ты говоришь так странно?

— Неужели?

— Да. Это звучит неестественно.

Белинда была озадачена.

— Но так говорила Сигне!

Его лицо чуть смягчилось, выразив сочувствие.

— Значит, ты полагала, что всем понравишься?

— Да, потому что Сигне ведь всем нравилась. А я делаю все так, как делала бы она. И я думаю, как она. Но как я ни стараюсь, это не получается.

— Ну, разумеется, нет! Ты не можешь жить жизнью другого человека. Ты — Белинда, разве ты этого не понимаешь? Я не знаю тебя, но каждый человек имеет собственную ценность. Ты тоже. Именно собственная ценность — самое прекрасное в человеке, ты не должна лишать ее себя!

— Но мне кажется, это так неправильно, что чудесная ослепительная Сигне совершенно исчезнет. Нет, я не могу этого объяснить. Я глупа.

— Мне кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду. И ты совершенно права, нужно подхватывать и продолжать лучшее, что было у тех, кто умирает. Но то, что ты взяла, не лучшее, что было у Сигне. Ее голос в твоем горле становится искусственным. Ты не должна не дать умереть тому хорошему, что было в ней, а не ее жестам или манерам.

Белинда всхлипнула:

— Мне так жаль ее. Такая молодая — и лежит в холодной могиле!

Его голос прозвучал сухо и рассудительно.

— Сигне повезло, что жизнь была к ней щедра. Она была всеми любима и имела успех. Нередко может оказаться полезным повстречаться и с трудностями. Тем, кто облагодетельствован судьбой, трудно пережить более суровые времена.

— О, но вы не знаете! Я нашла сегодня ее дневник. В последнее время она была страшно расстроена.

— Вот как?

— Да. В нем написано, что ее муж, Герберт Абрахамсен, обнимал других дам и давал им пирог и все такое.

— Пирог?

— Так там написано. О посторонней даме, которая спросила Сигне, знает ли она, как много других женщин вкусили его пирога.

Сначала Вильяр Линд посмотрел на нее с недоумением, а затем вынужден был отвернуться.

— Я понимаю, что Сигне была несчастлива. Да, ты права. И у нее были, видимо, какие-то проблемы со своей свекровью?

— О, да! Сначала я не поняла, что имела в виду Сигне, потому что она написала о драконе и всяком таком. Я подумала о настоящих драконах и святом Георгии, но затем поняла, кто это был. Вы знаете, кто.

— Что ты сделала с дневником?

— Положила обратно туда, где нашла. В потайной ящик. К сожалению, я не успела прочитать последние страницы, но там осталось немного, это я видела.

Он немного помолчал. Его черные волосы развевались на ветру.

— Ты замерзла?

— Нет, нет! Ах, как мило, что вы об этом спросили!

Вильяр вздохнул при виде такой униженности.

— Не показывай дневник никому!

— Разумеется, нет! Они же могут разозлиться на Сигне, ведь она написала такое.

— Сигне, пожалуй, справится, — пробормотал он. — Но ты сама? Как тебе живется в Элистранде? Добры ли они к тебе?

— Да, да, они все добры, только я глупа. Но теперь я так запуталась…

— Что ты имеешь в виду?

— Не знаю, как бы поступила Сигне. Я имею в виду, насчет ее мужа. Он… он…

— Что?

— Ему… нравится дотрагиваться до меня. И хотя я не хочу обидеть Сигне, я не люблю этого. Я считаю, что он был мужем Сигне, и это ведь ужасно, что я должна убегать, как только он появляется поблизости. Потому что я этого не люблю. В то же время, я полагаю, и Сигне, возможно, не понравилось бы, что он дотрагиваться до меня, или… нет, я не знаю, что делать.

— Ты должна слушаться своего внутреннего голоса, Белинда, а он кажется довольно разумным. Ты должна бежать, дитя, бежать от него прочь и как можно дальше!

Она просияла.

— Я действительно должна это сделать? Ах, как хорошо! И это было именно то, о чем я теперь подумала, прочтя дневник. Наверное, Сигне не хотела бы, чтобы он обнимал других женщин и все такое. — «Все такое» было стандартным выражением Белинды, когда запаса слов ей не хватало.

Стемнело, но в сумерках она еще могла разглядеть черты лица Вильяра. Они были резкими и холодными, однако, она не испытывала страха. «Странно, — подумала она, — лицо господина Абрахамсена гораздо мягче, но мне от него становится немного страшно (прости, Сигне, я не должна была бы об этом думать, во всяком случае, здесь!)».

— А вы сам? — спросила она по-детски. — Говорят, будто вы немного странный. Но я этому не верю. Тут он взглянул на нее, и улыбнулся чуть сердито.

— Я… немного… другой. Немного не от мира сего. Точно так же, как и ты.

То, что он приравнял ее к себе, тронуло ее и почти привело в восторг. Она блаженно, широко улыбнулась.