Шахматная доска - Саша Филипенко

Представители «Пинтела» просили подождать. Еще немного. Какие-то люди постоянно то вбегали, то выбегали из студии. Что-то передавали Паркеру и спрашивали его. Отвечали на вопросы журналистов и вновь убегали. Компьютер висел. Вот уже пятнадцать минут. Не думал, но висел. Для самой умной на свете машины это было что-то вроде комы. Паркер нервничал, и сотни людей в десятке комнат делали все от них зависящее, чтобы заставить «Нью Кинга» играть. Его упрашивали и перегружали, запугивали и, словно человека, умоляли ожить.

Гаспаров смотрел на пешку. Долго. Он знал, что вот-вот ее уберут. Она исчезнет, как исчезали тысячи солдат его великой армии. Компьютер сделает ход, про себя говорил Г аспаров, Паркер махнет рукой, клетка станет пустой. и все изменится. Я поведу в счете. 2:0.

Кто-то дал сигнал. Зал оживился. Зашелестел. Компьютер вернулся. «Нью Кинг» проснулся. Вновь. Он был готов к игре.

Гаспаров знал историю о гроссмейстере, который заснул прямо во время шахматного турнира, но теперь он не мог о ней думать, компьютер делал ход, и шахматист возвращался к игре.

Паркер не взял пешку. Когда рука американца потянулась за другой фигурой, Гаспаров непонимающе посмотрел на него.

«Что он делает?» — подумал Анни и, не выдержав, вопреки всем правилам, спросил:

— Вы уверены?

— Что вы имеете в виду?

— Вы делаете странный, нелогичный ход.

— Что вы себе позволяете!

Никакой ошибки не было. «Нью Кинг» в самом деле решил не брать пешку. Машина совершала неестественный шаг, и Гаспаров не мог поверить собственным глазам. «Нью Кинг» не просто отказывался взять пешку, но совершал поступок, на который машина не могла решиться. План рушился. На глазах. Компьютер перехватывал инициативу, и человек проигрывал. Гаспаров еще мог бы побороться, но теперь, впервые в жизни, впервые за долгие годы изнурительных шахматных турниров, он был выбит из седла. То, что сделал «Нью Кинг», противоречило всему, что знал Гаспаров. Солнце было круглым, земля была круглой, его звали Анни; когда шел дождь, крыши были мокрыми и так далее. Компьютер не мог, не мог не взять пешку в такой ситуации. Стив Паркер улыбался партнерам.

На традиционной послематчевой пресс-конференции Гаспаров не мог найти себе места. Еще никогда, никто и нигде не видел его таким растерянным. Именно таким его хотели видеть после посадки в Нью-Йоркском аэропорту, именно таким он был сейчас. Словно пытаясь что-то стереть, будто бы ощущая эхо горячей, хлесткой пощечины, как заколдованный, Гаспаров водил ладонью по щеке. Водил и водил, водил и водил. Он не понимал, совсем не понимал, ничего не понимал.

Как, как машина могла сделать такой ход? Как?

Журналисты задавали вопросы, и, наверное, он что-то отвечал. Слепили фотовспышки, перед глазами стояла пешка. Гаспаров вспоминал глупейший взгляд Паркера. Взгляд человека, который играл и не осознавал, что в шахматах порой жизненно важно НЕ брать фигуру. Лицо человека, который просто двигал фигуры. Актер, который, ничего не смысля в игре, с легкостью обыгрывал самого сильного шахматиста планеты. Машина не взяла пешку, и Гаспаров не находил тому объяснения. Этот поступок симулятора оставался за гранью человеческого понимания. Процессор не мог себя так вести. Паркер улыбался, но не понимал, что компьютер совершил что-то невозможное.

Вечером, когда все вопросы были заданы и все акции проданы, совершенно один Анни стоял у окна. В другой комнате постоянно трещал телефон. Кто-то говорил, но Гаспаров не слышал.

В таком состоянии прошли двадцать четыре часа. Третья партия была сыграна вничью. На автомате. Гаспаров провел ее словно компьютер. Он не думал, он просто решал задачи. Его мозг был миллионом ячеек. «Число, хранящееся в ячейке 6809, прибавить к числу, хранящемуся в ячейке 4302, результат поместить в ту ячейку, где хранилось последнее из чисел».

Еще одна пресс-конференция, еще одна тысяча вопросов — и ни одного ответа. Гаспаров все так же гладил себя по щеке, и ненавистная пешка никак не стиралась из памяти.

Лимузин важно двигался в сторону гостиницы, а человек на заднем сидении не мог понять: что помешало компьютеру съесть пешку? Что помешало, что помешало взять, взять эту чертову пешку? Авеню за авеню Гаспаров смотрел на улицу, но ничего не видел. Если бы кто-нибудь следующим утром попросил его описать возвращение домой, он бы ничего не смог сказать. Человек, который держал тысячи партий в голове, не видел улиц и людей.

Он постоянно просчитывал вторую партию. Оказавшись в номере, он позвал секундантов и сказал:

— Вот, смотрите, я кое-что вспомнил. «Нью Кинг» двигает короля. В конце партии вы, наверное, уже были не так сосредоточены и устали. Я понимаю, вам было не до того, но взгляните, это же ошибка. Вот. Здесь можно.

— Погоди-ка.

— Видите?

— Здесь же ничья.

— Именно!

— Я мог поставить вечный мат.

— Но, Анни, почему компьютер совершил такой странный ход?

Гаспаров взялся за голову. Мысли, которые он пытался прогнать все эти дни, вновь возвращались к нему. Гаспаров понимал, что они разрушают его. Эти предположения совершенно не способствовали душевному равновесию. Мысль о том, что представители «Пинтела» жульничали, выбивала из колеи. Перед четвертым поединком он должен был убедить себя в том, что соперник играет честно. В противном случае «Нью Кинг» получал преимущество. Если бы Гаспаров хотя бы на секунду поверил в то, о чем думал, поражение стало бы неизбежным.

— Два странных хода за одну игру. Компьютер действительно провернул очень странную комбинацию. Теперь я могу говорить об этом с уверенностью! Теперь, когда мы еще раз просмотрели партию с холодными головами, нет никаких сомнений в том, что случилось что-то не то. Машина обязательно взяла бы пешку, и машина никогда, никогда бы не сделала этого хода.

— Они говорят о том, что симулятор просто стал гораздо сильнее.

— Я не верю.

— Но может, так и есть?

— Не думаю. Где книга, которую я читал в самолете?

— Какая?

— Кто-нибудь помнит, как называлась повесть, которую я читал в самолете?

— «Дебют»?

— Да, ты читал его, Миш?

— Нет.

— Саш?

— Нет?

— Ребята?

— Я — нет.

— И я. она же все время была у тебя в руках.

— Ее кто-нибудь видел? Где она?

— По-моему, в твоей гостиной.

— Нет, я видел ее в туалете.

— Да, точно, можешь принести ее?

— Да, секунду.

Гаспаров быстро пролистывал страницы. Одну за другой. По диагонали. Он хотел найти место, которое бы подтвердило его мысль:

«Магияр не понимал, что вторую половину встречи сражался не против знаменитого, блестяще игравшего в обороне Лепехина, но против актера из Санкт-Петербурга Александра Сергеевича Болеславского. Если бы венгр знал, что против него сидит человек, который за всю жизнь сыграл не более полусотни добротных любительских партий, игрок, который, как и многие другие непрофессионалы, переоценивал свои силы, он наверняка повел бы себя иначе. Магияр бросился бы в открытое, издевательское наступление. Но он не знал. Он видел перед собой соперника, которого уважал, более того, которого боялся. Две совершенно необъяснимые ошибки, которые несколькими минутами раньше допустил Лепехин, натурально мучили венгра. Он знал Лепехина, несколько лет следил за его игрой, изучал партию за партией. Магияр восхищался игрой Лепехина и теперь, когда осознавал, что не может ничего просчитать, что партия выиграна, сходил с ума. Все шло к тому, что русские будут разгромлены, и черные не могли в это поверить…»

— Я не играл против «Нью Кинга»! Нет! Просто где-то там, где-то в соседней комнате сидел человек.

— Анни.

— Неужели вы еще сомневаетесь в этом?

— Ну, это как-то.

— Не компьютер, но человек не съел пешку! Компьютер бы взял! Кто- то остановил машину и изменил ход! Это совершенно точно! Мне кажется, у меня есть идея. Нужно. Нужно позвонить в «Пинтел». Пусть представят нам протоколы игры. Пусть дадут распечатку, тогда мы поймем, как он считал. Говорю вам, проснитесь, машина не могла так мыслить!

По настоянию Гаспарова секунданты связались с «Пинтел». Связались с журналистами и знакомыми политиками. Прессе и представителям корпорации сообщили о том, что Гаспаров желает видеть протокол ходов. Нью-Йорк проснулся. «Пинтел» взял паузу на размышление и спустя час отказал.

— Анни, они не хотят давать протокол.

— Что значит, не хотят? Как это не хотят? Передай им, что в таком случае я откажусь выйти на четвертую партию!

— Ты уверен?

— Да, я уверен! Если ребята хотят играть в свою игру, то пусть сами в нее и играют! Без меня! Думают, меня так легко выставить дураком! Если через два часа я не получу протокол игры, завтрашний матч не состоится!