Слуга Божий - Яцек Пекара

— Пятьсот добавлю как премию, — ответил он. — От чистого сердца.

В следующие два часа купец, как я и просил, отыскал для меня шестерых здоровяков, вооруженных молотами, секирами и ломами. Согласно закону и обычаю я привел их к присяге как временных функционеров Святого Официума. Не сомневался — будет им что рассказывать до глубокой старости. Но решил, что неплохо бы подпустить в их будущие рассказы нотку драматизма. Я сказал:

— С этого момента, как временные функционеры Святого Официума, вы подпадаете под юрисдикцию Инквизиториума.

Не поняли меня. В моей речи было слишком много слов настолько длинных, что, пока их произнесешь, можно выпить кружку пива. Потому решил объяснить им все с помощью понятных слов.

— Если не выполните приказы, будете убиты. Кому повезет — сразу. Кому не повезет — после допросов.

Ухмылки их погасли, как срубленные саблей фитильки свечей. Именно на такую реакцию я и рассчитывал — и был доволен, что не ошибся.

— Вперед, господа, — приказал я им.

Выступая против Гриффо Фрагенштайна, я действовал согласно закону. Но понимал: истовые блюстители порядка при желании сочли бы мои поступки не лишенными ошибок. Например, сперва я должен был сопоставить показания Гриффо с показаниями Захарии. Действительно ли больной узник говорил правду? Может, лишь свято верил в собственные слова, которые родились из бреда, вызванного горячкой и болезнью? Но даже если я поверил сыну Клингбайля, все равно сперва должен был отправиться к бургомистру и начать официальное дознание. Отчего я так не сделал? Ну, во-первых, я верил в правдивость показаний Захарии. И вовсе не оттого, что был человеком наивным, легковерным и добродушным (хотя мы, инквизиторы, и суть бальзам на ранах мира). Верил его словам, ибо истинный слуга Божий обязан доверять интуиции, полагая, что она — истинный дар Господа. Во-вторых, знал, что ангажированность бургомистра и неторопливость административных процедур приведут лишь к тому, что Гриффо получит время на противодействие. Я не нарушил закон, а лишь немножко прогнул его под себя. Но вот если бы Фрагенштайн оказался честным обывателем, а признания Захарии — бредом сумасшедшего, то… Боже, смилостивься над бедным Мордимером.

Владения Фрагенштайна охраняла калитка в каменной стене, хватило всего нескольких ударов тяжелыми молотами, чтобы расчистить нам дорогу. Но я знал, что с входными дверьми будет куда сложней. Когда гостил здесь впервые, заметил, насколько они солидны — сделанные из толстенных балок, укрепленных железом. Да и окна на втором этаже — очень высоком втором этаже — закрывали на ночь, притворяя крепкие ставни. Здесь следовало применить сообразительность, а не слепую силу. Потому я взял колотушку и постучал. Раз, второй, третий. Наконец изнутри раздались шаги.

— Чего? — Голос был сонный и крайне недовольный.

— Именем Святого Официума, открывай! — закричал я.

Воцарилась тишина. Я не думал, будто тот, за дверью, решил, что это чьи-то глупые шутки. Попытка выдать себя за функционера Инквизиториума карается кастрацией, сдиранием кожи и сожжением на медленном огне. В связи с означенным выше фактом такие отважные шутники встречаются крайне редко.

— Спрошу у моего господина. — На этот раз голос уже не был ни заспанным, ни недовольным.

— Если не отворишь двери, будешь обвинен в соучастии в заговоре, — сказал я громко. — Будешь подвергнут пытке и сожжен!

Дал ему минутку, чтобы осознал значение моих слов.

— Считаю до трех, после чего прикажу выбить двери, — предупредил его. — У тебя есть семья, парень? — спросил ласковым тоном и скомандовал. — Раз!

Услышал скрип отворяемых засовов. Усмехнулся: — Два!

Двери заскрипели.

— Три!

Напротив стоял седобородый и седовласый мужчина — стоял и с нескрываемым испугом всматривался в меня. Я переступил порог.

— Бог с тобой, добрый человек, — похлопал его по плечу. — Проведи-ка меня к господину Гриффо.

— Но господин теперь спит… — простонал он.

— Разбудим его, — пообещал я ласково и слегка подтолкнул. — Веди, — приказал.

Фрагенштайн должен был нас услышать. Может, стук в дверь, а может, еще раньше, когда выбивали калитку. Так или иначе, он собрал вокруг себя некоторое число слуг (я слышал громкие голоса) и забаррикадировался с ними в комнатах второго этажа. Я знал, что могут там обороняться довольно долго, был также уверен, что Гриффо сумел уже выслать кого-то за помощью. Может, к бургомистру, а может, к отцу. Городская власть не смогла бы сделать ничего, а вот если бы граф прислал отряд солдат… Теоретически они должны были тотчас перейти под руку Официума, но практически их прибытие означало бы серьезные проблемы. А я не хотел проблем в этой и так уже не самой простой ситуации. Утешало одно: Фрагенштайн, сопротивляясь, подтвердил свою вину. Поскольку человек, у которого совесть чиста, принимает инквизиторов с сердечной улыбкой на устах. А не убегает тайным ходом, прячась за вооруженными слугами.

— Гриффо Фрагенштайн, — заорал я. — Именем Святого Официума, требую отворить дверь!

И я сделал это вовсе не для того, чтобы переубедить хозяина. Он ведь знал, с кем имеет дело. А вот своим людям мог рассказать, что на него напали грабители или банда, нанятая кем-то из конкурентов. Даже мирных людей можно склонить к сопротивлению неизвестным нападающим. И намного сложнее склонить их к сопротивлению инквизиторам. Из-за дверей послышался ропот нервных голосов.

— За выдачу Гриффо Фрагенштайна назначена внушительная награда, — сказал я громко.

И не обманывал их. Тот, кто выдаст своего господина, будет благословлен во время святой мессы, и мы станем искренне молиться за его прощение. Разве есть награда большая?

Гомон голосов из-за дверей перешел в шум драки.

— Таран сюда! — Я громко отдавал приказы. — Живьем никого не брать! Лучников — под окна!

Теперь укрытие Гриффо напоминало гнездо рассерженных шершней.

— Открыва-а-аем! — донесся до меня отчаянный крик. Я надеялся именно на такое решение, и интересно мне было одно — где сам Фрагенштайн?

Отодвинули запор, и я шагнул внутрь. В комнате было шестеро мужчин. Здесь могли бы обороняться едва ли не вечность, разве что взяли бы их огнем или голодом. Они же покорились самому звуку слов «Святой Официум». Сейчас все стояли на коленях под стеной.

— Господа, поднимитесь, — попросил я ласково. — Ведь никто не обвиняет вас в грехах вашего принципала. Скажите мне только одно: куда он делся?

Ответом было молчание.

— Ну что же, — сказал я. — Хотел быть вежливым. Но раз так…