Слуга Божий - Яцек Пекара

Я обмер, но через миг лишь склонил голову.

— Ибо Он укрыл бы меня в скинии Своей в день бедствия, скрыл бы меня в шатре Своем, вознес бы меня на скалу,[8] — прошептал.

— Убирайся уже, — приказал он измученным голосом.

— Пока нет, — произнес кто-то.

Я резко обернулся. В углу комнаты, опершись на суковатую палку, сидел худощавый человек в грязно-черном балахоне. Каким чудом ему удалось незаметно пройти в Инквизиториум? А каким чудом войти в эту комнату и подслушать наш разговор?

— Добрый брат, ничего из того, что здесь происходит, тебя не касается. Пойдем, я прикажу накормить тебя, а потом, перед дальнейшей дорогой, наполним твою котомку мясом, хлебом и сыром.

Он взглянул на меня и усмехнулся:

— Большое спасибо, Мордимер, но я не питаюсь ничем, кроме Света.

Услышав те слова, хотел спросить, не отворить ли мне в таком случае ставни, не зажечь ли свечи, но, к счастью, не успел того сказать. Хайнрих Поммель упал на колени и ударился лбом в доски пола так сильно, что я побоялся, не пробьет ли дыру в подвал.

— Мой господин, — закричал он, — чем я заслужил такую честь?

— Ты — не заслужил, — ответил человек в балахоне.

Потом встал и приблизился к вашему нижайшему слуге, который глядел на все происходившее, словно баран. Положил руку мне на плечо — и я едва не согнулся под ее тяжестью. Теперь тот, кого я принял за нищего, не казался ни столь низкорослым, ни столь худощавым, как поначалу. Даже бедный балахон сменился снежно-белым плащом. А волосы его засияли, словно чистое золото.

— Мордимер, — сказал он. — Мой дорогой Мордимер… Ты и вправду не знаешь, кто я такой?

Не понимая, я посмотрел в его глаза и утонул в лабиринтах безумия, которые в них пульсировали. Не мог уже самостоятельно отвести взгляда, потому он ударил меня по щеке. Я вырвался из ловушки и шатнулся под стену.

— Не хочу тебя пугать, мой дорогой мальчик, — сказал он, и в голосе том я услышал нотку печали.

— Кто ты? — спросил я, удивляясь тому, насколько спокоен мой голос. Был удивлен, поскольку, кроме хорошо ощущаемой санации его силы, не различал никаких признаков, что сопровождали появление демонов. — Знай, что смело могу вспомнить слова Господа: Не бойся, ибо Я с тобою; не смущайся, ибо Я Бог твой; Я укреплю тебя, и помогу тебе, и поддержу тебя десницею правды Моей.[9]

Если бы мог, я выхватил бы из ножен меч, но не было у меня ничего, кроме укрытого за голенищем стилета. Достал его, понимая, как смешно выглядит этот жест. Но речь здесь шла не об оружии, а о силе веры, что направила бы острие.

— Трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит; будет производить суд по истине,[10] — крикнул я.

— Хорошо сказано, Мордимер, — признал он вежливо. — И то, что веришь, будто я демон, — это даже к лучшему.

— Есть у тебя времени на три удара сердца, чтобы ответить. Потом тебя убью, — сказал я спокойно и решительно.

Так спокойно и так решительно, чтобы скрыть собственный испуг. Испуг мышки, грозящей льву.

— Мое сердце никогда не билось, а ты не в состоянии был бы причинить мне вред, даже если бы я такое допустил…

— Это Ангел! — проверещал Поммель, не поднимая головы от пола. — Это Ангел! Сжалься надо мною, милостивый господин!

— С тобой мне не о чем говорить, — буркнул стоявший рядом со мной человек, и я внезапно понял, что рот Поммеля пропадает. Через миг на его лице между носом и подбородком нельзя было различить ничего, кроме ровной кожи.

— Ты и вправду Ангел? — спросил я, отступая на шаг и краем глаза посматривая на Поммеля, который отчаянно ощупывал лицо в поисках рта — и глаза его едва не вылезали от удивления.

— Я не простой Ангел, Мордимер, — ответил он. — Я твой Ангел-Хранитель. Я свет, которым ты разгонишь тьму, я капля воды, которая падет на твои жаждущие уста, я дыхание ветра среди жара пустыни, я слово надежды там, где забыли слово «надежда»… — Внезапно он вырос до потолка. Я прикрыл глаза, когда блеск поразил меня. — Я — Слуга Божий, Молот Ведьм и Меч. Проведу тебя меж Ловцами Душ и дарую жизнь среди Черной Смерти. Желаешь ли меня обнять, Мордимер?

— Нет, — сказал я, зная, что через миг гнев его падет на мою голову.

Я знал, что передо мной стоит демон, ибо такой человек, как я, не заслужил Ангела-Хранителя. Пытался меня соблазнить, ввести во грех гордыни, обмануть…

— А ведь не ошиблись в тебе, — он загремел, словно бронзовый колокол, — ты именно тот, кого я искал. Подойди, мое дитя. Теперь обниму тебя с истинной любовью. Уже не сгоришь в моем огне…

Он даже не стал ждать моего позволения. Его огромные, сияющие белизной крылья прикрыли меня, словно одеяло из горячего снега. Милые мои, Мордимер Маддердин не дурак, и знает, что снег не может быть горячим, ибо превращается в человеческой руке в воду. Ну и что до этого, если крылья Ангела казались созданными именно из раскаленных снежных полотнищ. Не делалось мне горячо, однако наполняли они жаром мои сердце, разум и душу.

Было это чувство пугающим и удивительным, несущим полную боли сладость. Я закрыл глаза и, видимо, порядком простоял в странном трансе, прежде чем снова их открыл. Рядом со мной никого не было. Ни человека в черном балахоне, ни Ангела с крыльями, сотканными из раскаленного снега. Лишь на полу осталось белое перо, но и оно через миг зашипело, а затем исчезло, оставив только выжженный след на дереве.

Я повернулся к Поммелю, чтобы взглянуть, что с ним происходит. Он уже нашел рот, сидел в углу комнаты с онемевшим от испуга лицом и водил пальцами по губам. Взглянул в мою сторону.

— Уезжай отсюда как можно быстрее, Мордимер, — сказал Хайнрих, и в голосе его звучали страх и злость. А может, также нотка зависти? — Забирай все эти деньги — и уезжай. Дам тебе письмо к епископу, только оставь нас в покое.

— Сделаю, как просишь, — кивнул я. — Желаю тебе счастья — и спасибо за все.

Он глянул на меня несколько более разумным взглядом. Вздохнул и встал с пола. Тяжело оперся о кресло. Пальцами левой руки провел по губам, словно проверяя, на месте ли.

— Я тоже желаю тебе счастья, Мордимер. Правда. Несмотря ни на что. — И я услышал искренность в его голосе. — Но не будет его ни тебе, ни тем, кто по неосторожности окажется на твоем пути…

— Почему же? — ужаснулся я.

Не ответил, но лишь перевел взгляд на выжженный в дереве след от ангельского пера. Потом взглянул на меня.

— Беда простым созданиям, когда окажутся они меж остриями умелых рубак, — процитировал он.

— Риттер, — узнал я машинально.