Там, где течет молоко и мед (сборник) - Елена Минкина-Тайчер

Помнится, разгневалась она, разгневалась, как никогда в жизни! И перед Давидом стыда не оберешься. Сколько сил и денег вложил старший брат в этого паршивца, а он шутки шутит, насмехается над всей семьей! На другой же день отправилась Мира Абрамовна на станцию и купила своему мамзеру обратный билет. Да еще и наказала: «Пока диплом доктора не получишь, чтоб духу твоего здесь не было! И ни про каких твоих жен и девиц слышать не желаю!»

Конечно, в гневе она сказала, в сердцах, а он, дурачок, поверил. Четыре года носу не казал! Правда, письма присылал регулярно и учился, учился на совесть, это уж ей знакомые сообщали. Но главного-то Мира не узнала – он ведь и вправду женился, ее дорогой мальчик! Тайком от матери, без денег, без жилья. И сообщил только после получения диплома. Красиво так написал – мол, не волнуйтесь, дорогая мама, наказ Ваш выполнил, на врача выучился, приезжайте в гости, – на диплом поглядеть и заодно на нового внука. Оказывается, он без пяти минут отец, жена – на последнем месяце!

Вот такая-то радость! Сыночек ее младший – и врач с дипломом, и уважаемый семейный человек. И жена, говорят, хорошая добрая девочка, из семьи порядочной. Верочка Зак. Уж не того ли Хаима Зака родственница, что подарил им на свадьбу рюмки и ложки? Свято хранит Мира Абрамовна заветный сундучок, но уже давно решила, как распорядиться наследством! Двенадцать рюмочек на шестерых детей легко делятся, каждому по две штучки. Чтоб хранили память о семье и своим детям рассказывали. А ложки старшей дочери отойдут, Рахели. Так еще покойный Иосиф мечтал.

А что ж, вполне может Верочка оказаться родственницей наших Заков. Говорят, их пять или шесть братьев было. И все солидные уважаемые люди, только мечтать можно о такой родне! А отец их, старший Зак, вроде клад нашел, еще по молодости, до женитьбы. Отсюда и богатство, и детям хорошее воспитание. Все может быть на белом свете. Вот ей, Мирке, тоже от бабушки богатство досталось, кому рассказать – не поверят! Только где теперь ее богатство, помогло ли любимым братьям?

Ох, как сердце бьется! А что удивительного, семьдесят миновало, пора и честь знать. Нет, что ни говори жизнь ей, Мирке Блюм, выпала очень счастливая. И муж уважительный, и дети прекрасные. Хоть и мечтала она когда-то об учебе, о гимназии, а Господь еще лучше распорядился! Дети за нее выучились, да так выучились, кого ни возьми – главный инженер, врач, два офицера – гордость не только для матери, всей стране украшение и польза! И девочки не отстали – Сонечка хоть и вышла замуж за солидного человека, а учебу не бросила, теперь работает зубным доктором в самой Москве, девочку растит. И старшенькая Рахель при трех детях, а курсы библиотечные окончила, кружок по ликвидации неграмотности ведет, вместе с мужем-переплетчиком народную библиотеку организовали на селе. Все устроены да счастливы, слава Богу, можно и помирать.

Одна только мука гложет сердце Миры Абрамовна, одна тревога будит по ночам – братья! Три любимых братика, родные головушки. И ведь сама допустила горькую потерю, вечную разлуку. Не позвать, теперь, не окликнуть! Да и живы ли вовсе?

А случилась та история перед самой войной. Или не перед самой, а еще в тринадцатом году? Кто теперь подскажет! Помнит только Мира Абрамовна, как пришел ее младший любимый брат Арончик, туча тучей пришел, аж глаза ввалились, и стал шастать из угла в угол, пугая маленькую Сарочку.

– Нету, нету будущего в этой подлой стране, – стонал он, размахивая руками, – одна медаль на класс, они же нарочно издевались, одна медаль на класс!

Мирка не в первый раз слушала жалобы брата и горевала с ним вместе. Потому что не приняли Арона в университет. Ни его, ни двух других сыновей Абрама Раппопорта. Не удалось им окончить училище с золотой медалью, а без медали какая дорога еврею?

– Что, лавку открывать? – кричит Арончик. – Сапоги чинить?! Нету, нету будущего!

Помнится, душа ее рвалась на части. Мало того что самой Мирке не случилось попасть в гимназию, сколько ни мечтала, но ведь не сбылась и мечта их покойной мамы Рахели, благословенна ее память! Не попали мальчики в университет, ни один не попал, такое вот горе. Но что делать, где найти выход?

– Есть выход! – вдруг говорит Арон, и глаза его загораются. – Америка! Нужно уехать в Америку! Нам всем троим нужно уехать!

Ах, как испугалась тогда Мирка! Даже слушать не хотела. Где она, эта Америка, как туда добраться, как устроиться?

– Только там и можно устроиться, – шепчет Арончик, – как ты не понимаешь, глупая, только там и можно! Было бы чего бояться после нашей-то жизни. Америка – великая страна! И все, все равны, никакой черты оседлости! Сегодня ты чистишь ботинки, завтра – первый миллионер. Работай и себя не жалей – вот и весь закон. И в университет всех одинаково принимают, представляешь, хоть ты еврей, хоть француз! Сапожниковы уехали, – говорит Арончик, – Шульманы, Злотники! Нам бы только денег на дорогу, понимаешь, только выбраться отсюда…

И тут решилась Мирка, Мира Абрамовна Блюм, а правильно ли, один Бог рассудит. Да и что ей это ожерелье? Так, память о любимой бабушке. Но память не в ожерелье, а в сердце. Правда, думалось сохранить дочкам на черный день, все-таки богатство. А подумаешь, как бы лишней беды на них не навлечь? Вдруг рассорятся, или ограбит кто, или донесет недобрый человек.

Решилась Мирка, Сарина любимица.

– Бери, Арончик, – быстро шепчет она и сует брату в руки заветное ожерелье, – думаю, вам всем троим хватит на дорогу в Америку. Только в местечке никому не показывай, свези в Минск, к Мотлу Шапиро, он хорошую вещь не упустит, много может заплатить.

Вот так и случилось. Своими руками отправила братьев, разлучилась с самыми родными людьми! А ведь совсем близко были и равноправие, и университеты! Каких-нибудь пять лет до революции. И кто теперь помнит ее – жуткую, казалось, навсегда назначенную черту оседлости? Нету никакой черты! Все равны, как в самой лучшей Америке.

Нет, не доехали братья, как ни мечтай. За всю долгую жизнь ни разу не получила Мира Абрамовна письма или весточки. Правда, и другим соседям письма не доходили, но там целые семьи выезжали, не то что ее братишки, бесхозные да непрактичные. Все трое пропали, она сразу сердцем почуяла. Не зря младшего сына назвала именем любимого братика.

И вот тебе пожалуйста – маленький Арончик уже доктор! Ах, как она соскучилась по нему, родному мальчику, мамзеру своему ненаглядному!

Глава 10. Саша Каминский

– Нет, я просто не понимаю, как она поедет одна, – говорит мама, – ребенку еще нет восемнадцати! Ой, здравствуйте, Саша! Входите, пожалуйста, входите!

У нас гость, папин коллега и любимый ученик, Александр Яковлевич Каминский.

Красивое имя Александр. По-гречески значит – защитник. Но даже с буквой «л» чего-то не хватает. Может быть, ласки или любви?

Когда Саша входит в комнату, кажется, что внесли небольшой шкаф. Не большой, но и не маленький. Видно, Саше самому неловко, потому что он долго возится в прихожей, снимает свои слоновьи ботинки, раскладывает по карманам пальто огромные перчатки, аккуратно вешает шарф.

Саша вообще очень аккуратный и точный человек. Идеальные качества для хирурга, но немного утомительные для рядового человечества. Если мы приглашаем Сашу к семи, он приходит без одной минуты семь и потом долго стоит в прихожей, развешивая свой шарф и старательно не замечая, как мама сдергивает с головы бигуди, а я пролетаю из ванной в мокром халате.

– Входите, Саша, входите.

Саша входит в комнату, садится, аккуратно поддернув на коленях брюки, и молчит. Он вообще говорит мало и очень медленно, обдумывая каждое слово. Действительно, идеальный характер, особенно на фоне нашего семейства.

Однажды папа решил повесить полочку на кухне.

– Не нужен никакой мастер, – заявил он маме, – минутная работа!

Папа действительно молниеносно вбил два гвоздя и повесил полку.

– Вот видишь, – сказал он.

В ту же минуту полка упала и разбила тарелку.

– По-видимому, плохо гвоздь вбил, – извинился папа и выбрал гвозди покрупнее.

На этот раз полка продержалась минут десять, потом опять рухнула со страшным грохотом и придавила маме палец.

Дальше лучше не рассказывать. Полка летала по кухне, как птица, папа гонялся за ней с гвоздями и молотком, постепенно разбивая одну за другой любимые мамины тарелки, а за папой гонялась мама, горько стеная и вытирая полотенцем пот с натруженного папиного лба.

И тут появился Саша. Сначала он снял висящую на одном гвозде полку и аккуратно поставил ее в угол. Потом выстругал какие-то палочки, удивительно ловко поворачивая нож своими огромными пальцами. Потом он взял у мамы сантиметр и долго мерил стены, потолок и даже, кажется, пол. Мне стало скучно, и я ушла в комнату. Минут через десять Саша тоже вошел в комнату и молча сел, аккуратно поддернув брюки. Я помчалась на кухню. Полка висела строго параллельно стенам, как солдат в строю, в ведре лежали аккуратно сметенные осколки тарелок, а над ними прямо в воздухе парил веник.