Голубые дороги - Виктор Митрошенков

Губенко поймал себя на том, что ждет, когда назовут его фамилию, и, почувствовав неловкость, поспешно вышел из зала. Постоял в пустом фойе, поднялся по боковой лестнице на второй этаж, остановился перед первой попавшейся на глаза картиной с одним желанием — успокоиться, понять то, что происходит в душе. Обычная зависть, желание быть первым? Или стремление постичь все тайны пилотажа, подчинить себе небо, как мечтал еще в детстве?.. Антон не слышал шагов, резко обернулся на знакомый голос.

 — А ведь вы, Губенко, тоже ударник. Настоящий, я бы сказал, артист в воздухе. Только вам мешает одно…

Перед Антоном стоял командир эскадрильи майор Иванов.

 — Это говорите вы? — спросил Губенко, еще не осознав — радоваться этому или печалиться. — Что же мне мешает?

 — Вы летаете для самого себя, вот что, — сказал Иванов. — Вы и дисциплину рассматриваете как балласт опять же для себя. А ведь кругом вас люди. Кругом товарищи, для которых ваш пример может оказаться гибельным. Скажите мне, в чем дело? Хотите больше пилотировать — я разрешу, только так, чтобы не смущать других. Хотите показать себя — дадим вам. задания посложнее. Только возьмите себя в руки, помните, что вы в Красной Армии… — Иванов посмотрел на часы. — Скоро перерыв. Садитесь. Вы часто слышите: берегите самолет. Да, мы не можем без нужды рисковать самолетом, тем более не в праве рисковать жизнью летчика. Летчик создается годами. Он впитывает в себя лучшие достижения науки, культуры, техники. Когда мы начинали революцию, у нас не было своих самолетов, теперь они у нас есть. Разве думал я, командир эскадрона, менять коня на самолет? Но меня послали комиссаром в авиационную часть. Мог ли я отказаться? Я большевик. Партия ставит задачей создать первоклассный воздушный флот, и мы, коммунисты, должны быть впереди…

Иванов вдруг повернулся к выходящим из зала, окликнул негромко:

 — Анечка!

Когда к нему подошла девушка, представил Антону:

 — Анечка, это Губенко. Займите его, а у меня дело. Простите.

 — Здравствуйте, товарищ Губенко, — сказала Аня, подавая руку.

 — Здравствуйте. — Губенко встал. — Антон, Антон Губенко.

 — Я слышала о вас. О вас много говорят — и хорошего, и плохого. О людях посредственных, ординарных не сплетничают. Вы, говорят, талантливый летчик.

 — Ну, что вы, Аня! Это зря.

 — Может быть. Ведь я вас не знаю. Так о вас говорят. Я очень люблю талантливых людей.

 — Значит, их у вас много?

 — Нет, мало. Пожалуй, вы первый.

Девушка вела себя свободно: возможно потому, что была красива. А он терялся, не знал, о чем говорить. Аня так неожиданно появилась перед ним, и главное — она понравилась ему.

Аня смотрела на него чуточку капризно.

 — Вы мне что‑нибудь расскажете из своих тайн?

 — Да, со временем.

 — Ну, я хочу сегодня, сейчас.

 — Сейчас не могу.

 — Не можете?

 — Не хочу.

 — Но почему?

 — Я должен подумать. С вами надо быть осторожным, — пошутил Антон.

Губенко думал над словами командира. Пытался оценить их, сделать выводы. Может, он действительно летает для себя? Нет! Но так можно расценить его поступки, потому что он рвется вперед. Конечно, у него есть и самолюбие, и гордость и… черт знает еще что!.. Надо доложить командиру о своих планах. Поддержит? Антон вспомнил, как недавно он пошел на вынужденную посадку из‑за того, что техник перекрыл кран бензобака. Топливо, оставшееся в карбюраторе и амортизационном бачке, израсходовалось, и мотор заглох. Обошлось без поломок, причину установили, и Антон в тот день все‑таки летал, но на разборе Иванов за небрежность и халатность, не принимая в расчет отличные результаты полетов, объявил ему арест…

«И все‑таки командир прав», — думал Антон, припоминая, что иногда тяготится приказаниями, поступившими неожиданно, изменениями по погодным условиям в распорядке дня. При таких обстоятельствах он становится несдержанным, грубым. Почему? Он был занят своими делами, реализацией своих планов, и что‑то помешало их осуществлению. Нужно все менять! Учиться летать — основная программа года.

Однако жизнь неожиданно внесла свои коррективы. Антона вызвал командир эскадрильи. Разговор начался с того, о чем Губенко не мог даже предполагать.

 — Анна Дмитриевна, — сказал Иванов, — все время спрашивает о вас. Что знаю — говорю, но, вероятно, вам лучше самому рассказать о себе.

 — Вероятно, товарищ командир. Но я… решил не встречаться с Анной Дмитриевной.

 — Это ваше право, но все‑таки почему?

 — Она очень красива.

 — Так это хорошо.

 — Нет, это плохо. Я ведь не очень красив.

Иванов весело рассмеялся.

 — Ну–ну, действуйте. Боритесь. А в общем‑то никуда вы не денетесь от нее. Она действительно красива. Я хотел вам сказать, что, между прочим, у нее нелегкая судьба. Она родилась в большой многодетной семье. Отец — железнодорожник, в прошлом партизан, заслуженный и храбрейший человек. Знаком я с ним, Дмитрием Карповичем, по партизанским делам. Они коренные дальневосточники, люди работящие, крепкие.

Антон думал об Ане. Он полюбил ее, хотя не признавался в этом даже себе. Он избегал с ней встреч. Но, как говорят, судьбе было угодно снова свести их. Встретились они случайно в городе.

 — Антон?! — воскликнула Анна, искренне радуясь встрече. — Я вас не видела целый месяц.

Воскресный день они провели вместе. Через месяц поженились.

Осенью 1931 года как лучший летчик Антон Губенко демонстрировал свое пилотажное мастерство на окружных соревнованиях. Там он познакомился с Анатолием Серовым. Эта встреча положила начало большой дружбе. За достижения в боевой учебе его назначают командиром звена. Аттестуя Губенко, командир отряда капитан Фирсов писал:

«По характеру упрям, самолюбив и впечатлителен. Обладает хорошей силой воли. В действиях решителен. Много и успешно работает по воспитанию звена, о своих подчиненных проявляет большую заботу. В воздухе не замечено ни одного случая недисциплинированности, что было частым явлением раньше. Хорошо подготовлен теоретически по моторам и самолетам. Звено по огневой подготовке имеет оценку «отлично». Сам является прекрасным примером в технике пилотирования и огневой подготовке. Инструктор парашютного дела. Занимаемой должности командира звена вполне соответствует. Может быть выдвинут на должность командира отряда в очередном порядке».

Казалось, все складывалось хорошо, и вдруг…

Произошла авария самолета Ивана Фролова. Виновником ее назвали командира звена старшего лейтенанта Губенко.

На комсомольском собрании разбирали персональное дело комсомольца Антона Губенко.

Разговор был нелицеприятный. Кто‑то внес предложение об исключении из комсомола. Снова жаркие споры, убедительные доказательства «за» и «против».

Антон слушает, опустив голову, не веря, что это о нем, что решается его судьба.

 — Губенко зазнался. Ведет себя высокомерно с товарищами, груб с начальниками. Он не желает считаться с утвержденными планами по боевой и политической подготовке. Он стремился навязать свой особый план, сбить привычный нам темп, а этим самым помешать росту летного мастерства, повышению боевой готовности. Вряд ли надо говорить о положении на Дальнем Востоке, недавний конфликт на КВЖД призывает нас к бдительности.

Следующим выступает Пекарский:

 — Мы давно хотели поговорить о моральном облике Губенко. Нельзя сказать, что все у него плохо и что он состоит из одних недостатков. У него имеются положительные качества, которые комсомол сумел, несмотря, видимо, на его внутреннее сопротивление, ему привить. Но сейчас идет речь о недостатках, которые мешают ему и нам.

Губенко — нелюдим, замкнут. Иногда эти чудачества он объясняет своей личной загруженностью, самостоятельной работой над собой. У него нет друзей, есть лишь небольшой круг единомышленников. В него он вовлек и нашего дорогого Ивана Фролова, чуть–чуть не ставшего жертвой правонарушений Губенко. А не покажется ли вам странным еще и такой факт: он женат на самой красивой и самой уважаемой женщине нашего города. Почему вдруг она избрала его, явно недостойного себе? Он подло обманул ее, создал условия, при которых она была вынуждена выйти за него. Он добивался этого особенно усердно, когда узнал, что она является родственницей нашего командира Иванова. Кстати, ее бывшая фамилия тоже Иванова…

С задних рядов резко крикнул Петренко:

 — Я не прошу, я беру слово. — Петренко сильно волновался. Громадный, он шагал через весь зал, всей своей мощью демонстрируя воинственность. — Мне чудится, что дело тут липовое, организованное недругом либо дураком. Тихо! Я защищаю не Губенко, не его честь, она, кстати, не замарана, я защищаю советскую авиацию, право летчика на эксперимент, на безграничную перспективу в боевом отношении. Он, Губенко, борется не за себя. Он великий летчик. Он еще это докажет не раз, его узнает вся наша страна.