Невидимка с Фэрриерс-лейн - Энн Перри

Несколько минут Джунипер молчала, сосредоточенно нахмурившись. Томас ждал.

– Он, по-видимому, считал, что надо что-то срочно предпринять, – сказала она наконец, и тревожная складка залегла у нее между бровями. – И вряд ли бы пошел к Девлину О’Нилу, человеку, столь близко знавшему убитого, его другу, если бы сам не располагал какой-то новой информацией или свидетельствами. Я… просто увидела это по тому, как он держался. Ему стало что-то известно. – Она взволнованно посмотрела на инспектора. – И вполне естественно, что он не стал обсуждать это со мной. Подобное было бы нарушением тайны расследования. Да я и не знала всех подробностей того давнего дела. Мне было известно только то, о чем говорили в обществе. Ведь тогда все обсуждали убийство. Нельзя было встретиться с друзьями или знакомыми – в опере или на обеде, да и вообще где бы то ни было, – без того, чтобы разговор через считаные минуты опять не зашел об этом злодейском убийстве. То преступление вызвало ужасный гнев общества, мистер Питт, оно было ни на что не похоже.

Томас подумал о мрачной атмосфере страха и предрассудков, которую породила запятнанная кровью Фэрриерс-лейн и которая проникла даже в роскошные лондонские гостиные и респектабельные, с бархатной мебелью, клубы для джентльменов, где звенел хрусталь бокалов, где воздух был пропитан ароматом дорогих сигар.

– Уверяю вас, это было необычное преступление, – с нажимом проговорила миссис Стаффорд, словно полицейский сомневался в ее словах. – Никогда я не наблюдала взрыва такой ярости, не считая убийств в Уайтчепеле, конечно. Но, кроме того, в убийстве Блейна был элемент кощунства, которое приводило людей в исступление, и поэтому даже богобоязненные и милосердные люди не могли дождаться, когда же Годмена наконец повесят.

– 3а исключением Тамар Маколи.

– Очень неприятно думать, что мисс Маколи может быть права, да?

– Да, действительно, – сказал Томас сочувственно. – И думать об этом гораздо страшнее, чем о самом преступлении.

Она не поняла.

– Убийство Кингсли Блейна – смерть одного человека, – пояснил Питт с горькой улыбкой, – а, так сказать, убийство Аарона Годмена было медленной, юридически обоснованной, яростной местью, вызванной страхом, безумием, несправедливостью со стороны народа и его системы судопроизводства. То, что существуют преступники, есть печальный факт бытия всего человечества, но иметь такие законы, которые в критический момент подвергают непоправимому наказанию невиновного, чтобы успокоить наши собственные страхи, – это трагедия гораздо большего масштаба. Она значит, что все мы дали согласие на убийство, все мы им запятнаны.

Миссис Стаффорд была очень бледна, глаза у нее запали, шея напряглась.

– Мистер Питт, но это… это просто ужасно! Бедный Сэмюэл! Если он думал так же, если опасался ошибки, то неудивительно, что он так расстраивался.

– А он расстраивался?

– О да, он уже некоторое время был очень обеспокоен этим делом. – Она глядела на пушистый дорогой ковер под ногами. – Я, конечно, не уверена, но, полагаю, это была боязнь того, что мисс Маколи собирается оживить тот процесс в памяти общества и тем самым бросить тень на справедливость закона. Это, конечно, могло сильно беспокоить мужа. – Она взглянула Питту прямо в глаза. – А закон Сэмюэл любил и уважал. Он посвятил ему большую часть жизни и почитал его превыше всего. Для него закон был религией.

Питт заколебался. Мысль, пришедшую ему в голову, было затруднительно изложить так, чтобы не обидеть Джунипер.

Она же все смотрела на него, не отрывая взгляда, в ожидании ответа. В глазах у нее по-прежнему стоял страх.

– Миссис Стаффорд, – неловко начал Томас, – не знаю, как спросить вас об этом… Не хочу показаться невежливым, но… но возможно ли, что он… он собирался защитить доброе имя закона… в глазах общества… – и осекся.

– Нет, мистер Питт, – ответила она тихо, – вы не знали Сэмюэла, иначе вам никогда не пришлось бы спрашивать об этом. Муж был человеком абсолютной честности. Если бы он располагал доказательствами того, что Аарон Годмен не виноват, то немедленно обнародовал бы их, невзирая на свой пиетет к закону и судебным властям, заботу о добром имени какого-либо адвоката или судьи или даже беспокойство о своей собственной репутации. Если бы у него были подобные доказательства, он обязательно поставил бы о них в известность все общество. Вероятно, он подозревал что-то или кого-то, но теперь его нет, он ушел, и мы никогда не узнаем, что же это было за подозрение.

– Если только не пойдем по следам этого кого-то, – ответил Питт. – Если возникнет такая необходимость, я возьму это на себя.

– Спасибо, мистер Питт, – Джунипер заставила себя улыбнуться, – вы были очень любезны и деликатны, и я всей душой верю, что вы поведете дело наилучшим образом.

– Я, конечно, постараюсь, – ответил инспектор.

Он уже осознавал, что его расследование может ей не понравиться. В любом случае будет трудно выяснить, что же нового обнаружил Сэмюэл Стаффорд спустя столько лет после закрытия дела и что внушило кому-то такой сильный ужас, что тот счел необходимым убить судью. Питт смотрел на красивое правильное лицо Джунипер, на ее темные брови и вдруг в первый раз после того, как увидел ее в театральной ложе, заметил в ее глазах спокойствие; так она смотрела на сцену до трагедии с ее мужем. Томас даже ощутил некоторое чувство вины – ведь она в него поверила, а он сейчас сомневался в своей способности оправдать ее доверие.

Быстро распрощавшись с Джунипер, Питт покинул ее дом, дошел до остановки омнибусов и поехал в восточную часть города, к зданию суда, где служил Адольфус Прайс, советник суда Ее Величества. Оно располагалось неподалеку от Олд-Бейли. Обитое дубовыми панелями помещение конторы было заполнено суетливыми клерками и младшими служащими, чьи пальцы были испачканы в чернилах, а лица выражали озабоченность. К Питту, взирая на него поверх пенсне в золотой оправе, приблизился пожилой джентльмен величественного вида с седыми бакенбардами.

– Чем можем быть вам полезны, сэр? – вопросил он. – Или мистер… э…

– Питт. Инспектор Томас Питт с Боу-стрит. Я здесь в связи со смертью скончавшегося вчера судьи Стаффорда.

– Ужасная новость, – клерк покачал головой, – и очень внезапная. Нам было невдомек, что бедный джентльмен сильно болел. Такой удар… И в театре! Не очень подходящее место, чтобы покинуть сию долину слез, Господи помилуй. Но то, чего нельзя изменить, д о́лжно переносить с твердостью. Очень большое несчастье. Однако… – Он осторожно кашлянул. – Каким образом наша судебная контора может быть связана с сим печальным событием? Мистер Стаффорд был членом Апелляционного суда, а не адвокатуры, и в последнее время мы не обращались к нему ни с какими вопросами, в этом я совершенно уверен. Знать об этом входит в мои обязанности.

Питт решил переменить тактику.

– Но в прошлом вы имели с ним отношения?

Брови клерка удивленно взлетели вверх.

– Ну разумеется. Мы рассматриваем дела до поступления их в большинство судов, в том числе Олд-Бейли и Апелляционный. И, полагаю, так поступает каждая уважающая себя адвокатская контора в Лондоне.

– Я имею в виду дело Аарона Годмена.

Внезапно в конторе повисла тишина, словно дюжина скрипевших до того перьев внезапно остановилась; младший служащий, щелкавший на счетах, замер на месте.

– Аарон Годмен? Аарон Годмен!.. О господи, но ведь это было несколько лет назад – по крайней мере, лет пять… Но вы, конечно, совершенно правы. Наш мистер Прайс был обвинителем и доказал его виновность. Дело пошло на апелляцию – полагаю, на рассмотрение мистеру Стаффорду и другим. Обычно в заседании Апелляционного суда принимает участие пять человек, но вам об этом, разумеется, хорошо известно.

Юнец со счетами продолжил свое занятие, перья снова заскрипели, но среди клерков явно чувствовалось всеобщее стремление не упустить ни слова из разговора; все прислушивались, хотя никто не повернул головы и даже не взглянул на Питта.

– А вы случайно не помните, кто входил в число этих пяти?

– Не случайно, сэр, просто запомнил. Это сам мистер Стаффорд, мистер Игнациус Ливси, мистер Морли Сэдлер, мистер Эдгар Бутройд и мистер Грэнвил Освин. Да, верно. Я слышал, мистер Сэдлер ушел в отставку, а мистер Бутройд перешел в одну из палат Банковского суда. Но ведь это дело, конечно, уже не представляет интереса? Помнится, в апелляции было отказано. И не было – и нет до сих пор – никаких оснований для пересмотра приговора. Господи помилуй, ну конечно нет. Ведь суд проходил в обстановке строгого соблюдения законности, и каких-либо новых доказательств и свидетельств просто не может быть.