Уж замуж невтерпеж - Надежда Тутова

Тихий шелест листвы, невесомое перешептывание трав, мягкие объятия добротного плаща, одинокая песня костра — вполне подходящая обстановка для пробуждения. Как же это Фларимон сподобился на такое благородство: развести костер и приготовить ужин без моего участия? И тут меня не то, что кольнуло, почти подбросило в воздух, и я резко поднялась с теплого ложа: я же у разбойников! Вспомнилось все: и утренняя нелепая ссора, и злые слезы обиды, и нежданная встреча на тропе, столь же нежданное утешение от разбойников. Вот только как я попала на поляну среди высоких елей — сторожил леса — не помню. Неужто сама дошла? Сомнительно! Нет, не так: неправдоподобно! Видимо, меня сюда отнес кто-то из разбойной братии. Но зачем столько трудов? Только чтобы убить меня подальше от дороги и тихо прикопать в лесу? Не слышала о такой деликатности бандитов. Тогда для чего? Надо бы выяснить, да страшно, поскольку может обо мне забыли, а я так нескромно напомню о своей персоне и нарвусь на новые неприятности.

Ум, опять привкус соли на языке… А что я хотела: здесь явно одна из основных стоянок разбойников, так почему бы тут не быть золоту. В конце концов, это разбойники…

А место красивое, величественное: вековые ели, гордо подпирающие темнеющее небо, будто задевающие красноватые облака, расцвеченные алым закатом — самого солнца не видно из-за деревьев, но его последние лучи легко скользят по пушистым бокам облаков, темно-зеленый ковер травинок, переплетенных меж собой умелой рукой Хозяйки Природы, кряжистые пни, как память предков, следящие за приемниками и сине-зеленым молодняком по краю поляны. Кажется, миг и из-за ели выйдет на поляну Старая Мать, с клюкой из рябины, мерно покачивая головой притихшим птицам, склонившимся в земном поклоне травам и цветам. Хотя я и верю во Всевышнего, создавшего этот мир, мне кажется, были и Иные… Не могу объяснить, не могу понять… В Солонцах пастыря нет, как и в пяти близлежащих деревнях. Зато буквально на перепутье дорог между ними стоит небольшой храм, весь такой беленький, светлый, с голубыми куполами. Тамошний настоятель — пастырь Никим — удивительный человек. Он частенько бывает у нас в гостях: любит поговорить с образованным и много повидавшим человеком в лице моего папа. Седые волосы до плеч всегда собраны в аккуратный хвост, борода и усы ухожены, но не как у франта (взять того же кузена Зивинта, который уход за собственными едва заметными даже не усами, а усиками и такой же жиденькой бородкой превратил в культ!), коричневая ряса, готовая к любым превратностям погоды, добротные сапоги в холодную и легкие сандалии в жаркую пору, но главное — ровный, покойный взгляд серо-зеленых глаз. Он всегда терпимо относился к чужому мнению, отличному от его собственного. Пастырь Никим никогда не поощрял, но и не пугал всеми муками ада за деревенские суеверия и поверья. Помню, как однажды при нем пастух из Колосиц молился Старой Матери в жуткую грозу, которую они пережидали в нашем доме (как пастух попал к нам — длинная и несущественная история). Пастырь не прервал его, не накричал, не проклял, даже не отвернулся. Он только в самые сильные раскаты грома касался плеча парня, успокаивая его. Уже потом, я подговорила старшего брата, чтобы он спросил у пастыря, почему тот позволил пастуху это сделать, самой было страшно, да и боялась, что не ответит. Смущаясь и заикаясь, Сарга обратился к Никиму. Его ответ меня поразил и навсегда запал в душу: "Господь един. Это люди пытаются его очеловечить, сделать похожим на себя, чтобы легче было обращаться, понимать… Главное — вера: верит человек в Свет, значит, верит во Всевышнего, как бы он его не именовал. А если веры нет, то пусть он даже трижды свершит паломничество по святым местам с именем Всевышнего на устах, будет всего лишь лицемером, обманывающим самого себя!"

От столь философских и неземных мыслей меня оторвало вполне реальное и не слишком благозвучное урчание голодного живота… моего… Похоже, все-таки придется покинуть столь уютное место и направиться на поиски пропитания. Страха уже не было: видимо не верилось, что я могу попасть в жуткую переделку. Что ж в любом случае, сменю ипостась и… Нет, убивать я не собираюсь, да и не умею. Просто в другой ипостаси пиктоли появляются особые силы: кожа становится грубей и плотней, как хороший эльфийский доспех, мышцы более подвижны и выносливы, кости крепче — одним словом отбиться и убежать сумею, и плевать на одежду. Ох, вот что странно: когда я утром натолкнулась на разбойников, у меня даже мысли не возникло смениться. Почему? Испугалась, что среди них окажутся более нервноустойчивые к моему виду, да еще и дееспособные, то есть способные кинуться с целью отправить меня на тот свет? Нет. Я вообще не думала ни о чем! И кто я после этого? Сама знаю: не слишком умная, а если хорошо подумать, то и без «слишком», если не сказать хуже…

Мой путь от лежанки до костра, где, судя по запаху, дошедшему до меня еще во сне, готовилось что-то серьезное, занял пару мгновений или семь шагов. Около большого котла, несравнимого с жалким подобием сего предмета в багаже Фларимона, суетился щуплый мужичок, ранее среди разбойников мной не замеченный. А может, мне все показалось или приснилось? Нет, переговаривающиеся неподалеку колоритные личности никем иными, кроме как разбойниками, быть не могут: разброд в одежде и огромные колюще-режущие предметы, сильно смахивающие на сулеймийские мечи (пристрастие у них к ним прямо-таки какое! А ведь сулеймийские мечи только в землях за Южным морем или в портовых городах на юге можно найти…), висящие на широких поясах — характерные признаки разбойной братии. Что ж, придется как-то находить общий язык, тем более что у нас есть одна общая тема: ужин, точнее его отсутствие! Мужички переговаривались вполголоса с какой-то не то обидой, не то безнадежностью.

— Эх, не надо было Кифога пускать к котлу! — с непередаваемой грустью выдал один разбойник.

— Да разве ж его удержишь? — философски заметил другой.

— И то верно, — обреченно согласился первый.

Меня так и подмывало подойти и поинтересоваться, что это они такие… даже слов подобрать не могу. Не зная как поступить, я буквально топталась на одном месте. Как при этом измудрилась найти сухую веточку и стать на нее, сказать не могу. Но ветка хрустнула и горестные взоры, чтобы хоть как-то отвлечься от наблюдения за приготовлением ужина, разбойников обратились ко мне. Ляпнуть что-то типа «Здрасте» не получилось, вяло помахать ручкой в знак приветствия тоже — застыла на манер статуи.

— Проснулась никак, — хмыкнул один, но активных действий не предпринял.

— Угу, — согласился другой, равнодушно оглядывая мою особу.