Бунтарка - Бенуа Дютертр

Директор по программам недавно созданного кабельного канала позвонил Элиане, поздравил ее и предложил встретиться, когда она приедет в Париж. Элиана старательно готовилась к этой встрече, смотрела программы «Другого канала», характер которых вполне соответствовал ее устремлениям: сюжеты и дебаты на высоком культурном уровне, современный стиль, открытость для женщин, молодежи, различных меньшинств. Она послала видеокассету с записями своих лучших репортажей, приложив к ней машинописное пояснение. Время оказалось самое подходящее. Инвесторы старались занять позиции на рынке частного телевидения. Директор искал неизвестную ведущую, чтобы запустить новую общественно-политическую программу. При встрече они обнаружили, что оба любят Рембо, в молодости симпатизировали гошистам и боролись с фашистской угрозой. Был подписан договор. Возвратясь в Амьен, Элиана уволилась с «Франс-3 – Пикардия».

В октябре «Другой канал» выпустил первую передачу «Бунтарей». Каждую неделю Элиана Брён с кем-нибудь беседовала в течение часа. Теперь она уже присутствовала в кадре, единственная героиня собственной передачи, вся в черном, суровое угловатое лицо. Она настолько умело подчеркивала свои черты не слишком обильной косметикой, что высокомерное выражение окончательно преобразовало невыразительный облик бывшей юной христианки. От передачи к передаче она расширяла репертуар мимики: строгое, озабоченное лицо, морщина на лбу, когда она в недоумении; поджатые губы, недовольный взгляд, когда то, что говорит гость, ей не нравится; полузакрытые глаза, на губах улыбка, когда она ощущает уверенность в себе. Слушая ответы, она прерывала их своими комментариями. Достаточно было понаблюдать за ее мимикой, чтобы понять, заслуживает ее собеседник похвалы или же, напротив того, осуждения.

Отзывы в прессе на ее «Бунтарей» были благоприятные. Многие критики рекомендовали эту передачу, где «говорят без спешки». Элиана уже представляла себе, как ее станут переманивать другие каналы, но почти сразу на этом все и остановилось. Вот уже четыре года она живет в Париже с сыном Артюром. У передачи был очень ограниченный круг зрителей, и программный директор усиленно уговаривал ее предложить новый проект. У Элианы начались приступы тревоги, она боялась потерять постоянную работу. Чтобы отодвинуть катастрофу, она приглашала на передачу влиятельных журналистов, представителей власти, публиковавших эссе, романы, исследования. Пресса по-прежнему рассыпалась в похвалах, однако аудитория передачи не увеличивалась.

Когда ВСЕКАКО купила «Другой канал», Элиана опасалась, что десантируется батальон деловых людей с их холодной логикой рентабельности. Она заранее пыталась сопротивляться, разоблачая в эфире «лживую логику рейтинга», затем усилила свои нападки на правых, что должно было бы привести к шумному ее увольнению и приземлению на каком-нибудь другом канале. Отвечая на ее тревоги, ПГД ВСЕКАКО заверил, что у него нет намерений вмешиваться в работу «Другого канала». Он купил этот канал, «потому что верит в него» и всего лишь хочет дать «команде великолепных профессионалов средства, чтобы делать свое дело».

Ситуация вроде бы стабилизировалась, однако Элиана все так же снимала скромную квартиру. Артюру только что исполнилось тринадцать, и скоро ему нужно будет начинать серьезно заниматься. Мечтая втихомолку о комфорте, Элиана регулярно выступала против астрономических гонораров диджеев, хотя не прочь была бы получать такие же. Чтобы несколько увеличить свой месячный доход, она приняла предложение одного издателя, чьи книги нередко рекомендовала телезрителям. Она получила аванс, извлекла свою работу о Флоре Тристан и стала перекраивать ее в биографию. Работа продвигалась медленно, но Элиана очень рассчитывала на эту книгу, надеясь представить себя как интеллектуалку, и тут-то как раз похвала Марка Менантро придала ее журналистской карьере новый импульс.

2

Дверь кабинета была закрыта. Элиана читала в «Who's Who?» справку, посвященную Сиприану де Реаль. Человек, старавшийся весь вечер развлекать ее, был сыном генерала. Он родился в 1940 году, окончил юридический, получил степень лиценциата, жил в окрестностях Парижа в усадьбе Ла Юлотт с женой и пятнадцатилетней дочерью. Она перелистывала толстенный красный томище и, переходя от справки к справке, установила генеалогию рода де Реаль и уже добралась До кузенов, выпускников Политехнической школы, и дяди, члена Жокей-клуба, когда дверь внезапно распахнулась и появилась ассистентка с чашкой чая. Пойманная с поличным за изучением путеводителя по высшему обществу, Элиана бросила на повышенных тонах:

– Черт побери! Нельзя ли не мешать мне, когда я вся в работе?

Ассистентка, удивленная ее раздраженным тоном, стала оправдываться:

– Но ты же сама попросила меня принести чаю…

– Так надо стучаться, прежде чем входить!

На «Другом канале» все обращались друг к другу на «ты». Элиана отмечала, как растет ее влияние. Пресс-атташе осаждали ее, писатели мечтали о приглашении к ней на программу, сын генерала старался ее обаять… И при всем этом приходилось быть с подчиненными запанибрата, и это было как каторжное ядро, которое волочишь за собой всю жизнь, потому что веришь в равенство. Если бы Марк Менантро конкретизировал свои предложения, она в корне изменила бы стиль работы! Но одновременно с этой мыслью пробудилась другая, пугающая: «Что у нее потребуют за эту должность special adviser? На что она может согласиться, не отказываясь от своей независимости?»

После празднества на Капри ПГД улетел на своем персональном самолете. Элиана возвратилась на корабль, а Сиприан в отель, пообещав позвонить ей в Париже. Во время обратного пути между Неаполем и Марселем на корабле были отмечены кое-какие перемены. Наемные работники ВСЕКАКО теперь уже не обращались к ведущей «Бунтарей» как к такой же служащей, как они сами. Слух о ее повышении разошелся очень быстро, да и в поведении Элианы тоже произошли определенные изменения. Раньше она не расставалась с членами своей группы, а теперь открыла в себе чувство социальной ответственности. Пренебрегая своими коллегами из массмедиа, она больше внимания уделяла завитой секретарше, не опасаясь за некоторую неясность своего собственного статуса. Во время трапез она переходила от стола к столу, проявляла одинаковую симпатию по отношению ко всем.

Оставив за кормой небоскребы Монте-Карло, теплоход плыл вдоль берега Кап-Ферра с его виллами и дворцами. Элиана вспоминала каникулы своего детства: кемпинг в Лаванду, аперитивы в «Рикар» вместе с соседями по кемпингу. Она ненавидела ту обстановку, глядя на виллы, где в более справедливом мире могли бы жить ее родители. Теперь же на палубе «Queen of the Sea», где матросы устанавливали стойки для завтрака, она с ностальгией мысленно возвращалась к детству, закалившему ее характер. Она научилась сражаться; ей повезло, и она обязана утвердить свой стиль без всяких комплексов, стиль провинциалки, ставшей парижанкой, презирающей должности и пренебрегающей сильными мира сего.

Раздраженная «тыканьем» ассистентки, Элиана поставила «Who's Who?» на полку, и тут зазвонил телефон.

– Принцесса Элиана?

Голос Сиприана и его льстивость, вечно смахивающая на балагурство.

– Вы предпочитаете ужин при свечах и под скрипку в русском ресторане или большой классический стиль у Ласера?

Элиана рассмеялась:

– Ничего не скажешь, вы умеете обольщать!

– Я хочу познать сердце свободной женщины! Хочу знать, как она примется за преобразование ВСЕКАКО в доселе небывалую транснациональную компанию.

К комплиментам Элиана оставалась безразличной, но обращение на «вы» действовало на нее как возбуждающий укол. Сиприан после возвращения из Италии уже несколько раз звонил ей; он догадывался, что журналистка в него влюблена, но у него хватало такта не форсировать события. Можно было подумать, что он звонит ради удовольствия. Они смеялись, как дети, над «Rimbaud Project» и вздором, который нес Менантро. Разговор с бароном отвлекал ведущую «Бунтарей» от профессиональных забот. Сегодня утром, например, было долгое обсуждение: уместно ли приглашать алжирского офицера, разоблачавшего репрессии, проводившиеся армией, в которой он служил. Элиана думала, как вести себя перед камерами: демонстрировать некоторую симпатию, поскольку это как-никак бунтарь, или быть холодной, так как разговор все-таки пойдет с раскаявшимся палачом.

– Мы могли бы и просто поужинать в парижском кафе, – уточнил свое предложение Сиприан.

– Если вам позволит ваша жена.

– Вижу, вы неплохо осведомлены… Но в действительности мы с ней живем раздельно.

– Так выходит, сегодня вечером вы свободны для меня?

Преисполненная робости, она ожидала этого свидания, как впервые влюбившаяся девочка. В полдень она сбегала к парикмахеру и попросила его подправить прическу, и чтобы волосы были мягче и волнистей.