Злой рок Пушкина. Он, Дантес и Гончарова - Павел Щёголев

В сравнении с такими представительницами высшего света, как А. О. Смирнова, Е. М. Хитрово, графиня Фикельмон или Карамзины, Наталья Николаевна была слишком про­ста, слишком «безобидна», по ироническому выражению Е. М. Хитрово. Впрочем, справедливость требует упомянуть, что Наталья Николаевна пробовала писать стихи, но Пушкин отнесся сурово к ее попытке: «Стихов твоих не читаю. Чорт ли в них,— и свои надоели»,—писал он жене.

Вспоминается рассказ А. О. Смирновой о жизни Пушки­на в Царском. По утрам он работал один в своем кабинете наверху, а по вечерам отправлялся читать написанное к А. О. Смирновой; здесь он толковал о литературе, развивал свои литературные планы. А жена его сидела внизу за книжкой или за рукодельем; работала что-то для П. В. Нащокина. С ней он о своем творчестве не говорил. Дочь Н. Н. Пушкиной, А. П. Арапова, в воспоминаниях о своей матери, объясняя отсутст­вие литературных интересов у своей матери, ссылается на то, что Пушкин сам не желал посвящать жену в свою литератур­ную деятельность. Но почему не желал? Потому, что не было и не могло быть отзвука. «Наталья Николаевна была так чуж­да всей умственной жизни Пушкина, что даже не знала назва­ний книг, которые он читал. Прося привезти ему из его биб­лиотеки Гизо, Пушкин объяснял ей: «4 синих книги на длин­ных моих полках».

Если из писем Пушкина к жене устранить сообщения фак­тического, бытового характера, затем многочисленные фра­зы, выражающие его нежную заботливость о здоровье и мате­риальном положении жены и семьи, и по содержанию остаю­щегося материала попытаться осветить духовную жизнь Н. Н. Пушкиной, то придется свести эту жизнь к весьма узким гра­ницам, к области любовного чувства на низшей стадии разви­тия, к переживаниям, вызванным проявлениями обожания ее красоты со стороны ее бесчисленных светских почитателей. При чтении писем Пушкина, с первого до последнего, ощуща­ешь атмосферу пошлого ухаживания. Воздухом этой атмосфе­ры, раздражавшей поэта, дышала и жила его жена. При скудо­сти духовной природы главное содержание внутренней жиз­ни Натальи Николаевны давал светско-любовный романтизм. Пушкин беспрестанно упрекает и предостерегает жену от ко­кетничанья, а она все время делится с ним своими успехами в деле кокетства и беспрестанно подозревает Пушкина в изме­нах и ревнует его. И упреки в кокетстве, и изъявления ревно­сти — неизбежный и досадный элемент переписки Пушкиных.

Покидая свою жену, Пушкин всегда пребывал за нее в бес­покойстве — не только по обыкновенным основаниям (быть может, больна; быть может, материальные дела плохи!), но и по более глубоким: не сделала ли она какого-либо ложного шага, роняющего ее и его в общем уважении? А ложные шаги она делала — и нередко; то в отсутствии Пушкина дружится с графинями, с которыми неловко было кланяться при публике, то принимает человека, который ни разу не был дома при Пушкине, то принимает приглашение на бал в дом, где хозяйка позволяет себе невнимание и неуважение. Еще сильнее волновало и беспокоило Пушкина опасение, как бы его жена не зашла далеко в своем кокетстве. «Ты кругом виновата <...> кокетничаешь со всем дипломатическим корпусом». «Смотри, женка! Того и гляди, избалуешься без меня, забу­дешь меня — искокетничаешься»... «Не стращай меня, женка, не говори, что ты искокетничалась»... «Не кокетничай с Собо­левским»... «Не стращай меня <...> не кокетничай с царем, ни с женихом княжны Любы»... Такими фразами пестрят письма Пушкина. Один раз Пушкин подробно изложил свой взгляд на кокетство: «Ты, кажется, не путем искокетничалась. Смот­ри: не даром кокетство не в моде и почитается признаком дурного тона. В нем толку мало. Ты радуешься, что за тобою, как за сучкою, бегают кобели, подняв хвост трубочкой и по­нюхивая тебе задницу; есть чему радоваться! Не только тебе, но и Парасковье Петровне легко за собою приучить бегать холостых шаромыжников; стоит разгласить, что-де я боль­шая охотница. Вот вся тайна кокетства. Было бы корыто, а свиньи будут. К чему тебе принимать мужчин, которые за то­бою ухаживают? не знаешь, на кого нападешь. Прочти басню А. Измайлова о Фоме и Кузьме. Фома накормил Кузьму икрой и селедкой. Кузьма стал просить пить, а Фома не дал. Кузь­ма и прибил Фому, как каналью. Из этого поэт выводит сле­дующее нравоучение: красавицы! не кормите селедкой, если не хотите пить давать; не то можете наскочить на Кузьму». Смягчая выражения, в следующем письме Пушкин возвраща­ется к теме о кокетстве: «Повторю тебе помягче, что кокетст­во ни к чему доброму не ведет; и хоть оно имеет свои прият­ности, но ничто так скоро не лишает молодой женщины того, без чего нет ни семейственного благополучия, ни спокойст­вия в отношениях к свету: уважения». В кокетстве раздража­ла Пушкина больше всего общественная, так сказать, сторона его. Интимная же сторона, боязнь быть «кокю» не волновала так Пушкина. Эту особенность взглядов Пушкина на кокетст­во надо подчеркнуть и припомнить при изложении истории столкновения его с Дантесом.

У Пушкина был идеал замужней женщины, соответствие которому он желал бы видеть в Наталье Николаевне, — Тать­яна замужем.

Она была не тороплива.Не холодна, не говорлива,Без взора наглого для всех,Без притязаний на успех,Без этих маленьких ужимок,Без подражательных затей...Все тихо, просто было в ней.Она казалась верный снимокDu comme il faut...С головы до ногНикто бы в ней найти не могТого, что модой самовластнойВ высоком лондонском кругуЗовется vulgar.

«Кокетничать я тебе не мешаю, — обращался Пушкин к жене,— но требую от тебя холодности, благопристойности, важности — не говорю уже о беспорочности поведения, ко­торое относится не к тону, а к чему-то уже важнейшему». И еще: «Я не ревнив, да и знаю, что ты во все тяжкое не пус­тишься; но ты знаешь, как я не люблю все, что пахнет мос­ковской барышнею, все, что не comme il faut, все, что vulgar... Если при моем возвращении я найду, что твой милый, про­стой, аристократический тон изменился, разведусь, вот те Христос». Но, несмотря на то, что жизнь в петербургском свете сильно преобразила московскую барышню Гончарову, ей было далеко до пушкинского идеала. Ложные шаги, кото­рые ей ставил в строку Пушкин, снисходительная податли­вость на всяческие ухаживания делали этот идеал для нее недостижимым.

Как бы в ответ на постоянные напоминания мужа о ко­кетстве, Наталья Николаевна свои письма наполняла изъ­явлениями ревности; где бы ни был ее муж, она подозрева­ла его в увлечениях, изменах, ухаживаниях. Она непрестан­но выражала свою ревность и к прошлому, и к настоящему.