Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) Иосиф Виссарионович Сталин - Михаил Мухин

Разумеется, в такой ситуации всякие разговоры о хозрасчете и самоокупаемости государственных трестов теряли смысл, поэтому одним из важнейших аспектов «Большого скачка» стала перестройка системы управления крупной индустрии. Хозрасчетные тресты и синдикаты упразднялись, а их предприятия стали управляться напрямую профильными наркоматами, причем число промышленных наркоматов начало стремительно увеличиваться. Постепенно процесс огосударствления охватил и мелкую промышленность, что символизировало окончательный слом НЭПа. А так как главным приоритетом сталинской индустриализации была именно тяжелая промышленность, обеспечивавшая создание отечественной оборонки, ситуация с товарами широкого потребления резко осложнилась. Основная масса хлеба шла на экспорт – ведь страна нуждалась в валюте для закупок оборудования. В результате и с продовольствием ситуация обострилась донельзя. В 1929 г. советское правительство было вынуждено пойти на беспрецедентную меру – в мирное время ввести в стране карточную систему нормирования. Карточки не позволяли получить продукты и товары потребления бесплатно – деньги для покупки все равно требовались, но цены по карточкам были ниже коммерческих, и кроме того, хотя бы теоретически, карточки давали право на гарантированное приобретение товара. Увы – это право было нередко только теоретическим. Очень часто карточки не отоваривались. В магазины, в которых товары все же находились, моментально выстраивались грандиозные очереди, или, как тогда говорили, хвосты. В крупных городах появился особый промысел – занимать место в очереди, а потом продавать его желающим. Как отмечали современники: «Если хорошо «постоять», так можно и не работать!» На производстве появилось и начало шириться движение ударников – рабочих, существенно перевыполнявших норму выработки. Особый импульс росту числа ударников придало то, что ударники получали особые карточки, которые должны были отовариваться вне очереди.

Картина, получившая в народе название «Два вождя после дождя». И. В. Сталин и К. Е. Ворошилов в Кремле. Художник А. Герасимов.

В 1932–1933 годах стремление вывезти на экспорт как можно больше зерна привело к чудовищному голоду, охватившему Украину, Казахстан и наиболее густонаселенные области России. В результате этих трагических событий, по разным оценкам, от голода погибли от 4 до 7 миллионов человек, а с учетом демографических последствий – еще больше. Да, 1930-е годы были временем титанических свершений, но – и великих трагедий тоже. Советский Союз очень дорого оплатил свой «Большой скачок». Преодолеть социально-экономический кризис удалось лишь к середине 1930-х годов. В 1934 г. в СССР была отменена карточная система (правда, цена на хлеб в государственной торговле была существенно поднята), а в 1935 г. Сталин позволил себе произнести хрестоматийное «жить стало лучше, жить стало веселей». Что ж, он был прав – по сравнению с кошмаром 1932–1933 годов жизнь в стране явно пошла в гору. Тут главное было не вспоминать про уровень жизни в период НЭПа.

Практически во всех бедах и трудностях СССР в эти годы было принято обвинять «вредителей», всячески сопротивляющихся построению социализма в стране. Естественным шагом в свете этого было развертывание систематической борьбы с различными внутренними врагами. Политические репрессии случались и в годы НЭПа, но именно для времен «Большого скачка» они стали постоянной и неотъемлемой чертой времени. Огромная масса заключенных дала стране значительный резерв практически бесплатной рабочей силы, поэтому в 1930-е годы ГУЛАГ стал существенной производительной единицей страны. Заключенные строили каналы, дороги и заводы. Несколько раз Сталин запускал процесс ограничения террора, отправляя за решетку наиболее скомпрометировавших себя исполнителей и отводя от себя обвинения в кровопролитии. Первая такая волна пришлась на 1934 г., когда Сталин создал комиссию для расследования многочисленных жалоб на злоупотребления в ходе следствия по делам «вредителей». Комиссии были даны достаточно жесткие инструкции: «очистить ОГПУ от носителей специфических следственных приемов и наказать последних, «невзирая на лица». Однако убийство Кирова в том же году привело к новому раскручиванию маховика массовых политических репрессий. В 1935 г. были расстреляны сотни бывших оппозиционеров, которых обвиняли в подготовке террора против советского руководства. Все эти процессы были, безусловно, сфальсифицированы, но свою задачу выполнили – обществу была внушена идея, что экономические трудности – это результат злонамеренной деятельности «вредителей» и шпионов, а не ошибок советского руководства. В 1936 году вал репрессий вроде бы пошел на спад, а ставший символом репрессий нарком внутренних дел Г. Ягода был отстранен от должности. Но в 1937–1938 гг. деятельность карательных органов приобрела такой размах, что этот период в отечественной историографии принято называть «Большим террором». В 1938 г. Сталин вторично остановил машину репрессий, отправив напоследок на расстрел руководителей НКВД прошлых лет.

Опасался ли Сталин на самом деле тех легионов предателей, вредителей и шпионов, о которых неустанно твердила пропаганда 1930-х годов? Вряд ли. Он действительно тяжело переживал убийство Кирова – видимо, он питал к давнему соратнику теплые дружеские чувства. Однако никакого страха перед таинственными террористами он не испытывал. Весной 1935 г. он дважды с семьей катался на метро, причем эти увеселительные поездки не сопровождались каким-либо антитеррористическими мерами. Судя по описанию современников, основной задачей охраны во время этих поездок было уберечь Сталина и его родственников от ликующей толпы, которая из самых лучших побуждений грозила буквально задушить вождя в объятиях. Родственница Сталина Мария Сванидзе описывает этот эпизод так: «…Поднялась невообразимая суета, публика кинулась приветствовать вождей, кричала «ура» и бежала следом. Нас всех разъединили, и меня чуть не удушили у одной из колонн…Хорошо, что к этому времени уже собралась милиция и охрана». Затем Сталин вышел на перрон, а его родные предпочли остаться в вагоне, «напуганные несдержанными восторгами толпы, которая в азарте на одной из станций опрокинула недалеко от вождей огромную чугунную лампу…» В общем, как-то не вяжется такое поведение Сталина с образом запуганного террористической угрозой тирана, прячущегося за спинами армии охранников.

И тем не менее политические репрессии приобрели в этот период поистине грандиозный характер. Причины этого обсуждаются историками и поныне. Мнение сталкивается с контрсуждением, на каждый довод приходится по паре возражений… Автор этих строк позволит тут изложить ту версию, которая кажется ему наиболее правдоподобной. К концу 1930-х годов Сталин стал полновластным и несомненным руководителем страны. Не то что ни один из членов Политбюро, но даже и все Политбюро вместе взятое не обладало политическим весом, сопоставимым с авторитетом и реальными полномочиями Сталина. Однако, как уже говорилось выше, такое положение дел сложилось отнюдь не моментально, поэтому к 1936–1937 годам в руководстве страны было еще достаточно много людей, которые помнили Сталина всего лишь одним из членов Политбюро, а кое-кто и вовсе – одним из «триариев» Ленина, четко и послушно выполнявших поручения своего патрона. Да, это не высказывалось вслух, а уж тем более печатно, это не влияло непосредственно на расстановку сил, но память – она оставалась. Поэтому главной задачей «Большого террора» 1937–1938 годов было окончательно перевернуть страницу истории, вывести за рамки советской государственной машины всех, кто воспринимал Сталина не как единственно возможного вождя страны, а как наиболее хитрого и властного лидера, сумевшего выбиться из ряда себе подобных и встать над былыми соратниками. На место «старых большевиков» приходили сталинские выдвиженцы, целиком и полностью обязанные своим карьерным ростом Сталину и только ему. К 1940 г. 57 % секретарей обкомов и ЦК компартий союзных республик были в возрасте до 35 лет, то есть они уже попросту не помнили, как это было – «до Сталина». В 1925–1930 годах, когда разворачивались основные политические баталии в Политбюро, этим партийным функционерам было по 18–20 лет, поэтому их политическое становление происходило уже в годы безусловного доминирования генсека. Параллельно уничтожались и запугивались угрозой репрессий вообще все социальные, политические и национальные группы, представлявшие, с точки зрения Сталина, хотя бы потенциальную угрозу его власти. Не исключено, что на проведение «Большого террора» повлияло и обострение международной обстановки. С 1936–1937 годов в воздухе все более явно пахло порохом, мир шаг за шагом сползал ко Второй мировой войне, поэтому Сталин, вероятно, наряду с другими соображениями стремился заранее избавиться от потенциальной «пятой колонны». Одним из наиболее известных (хотя далеко на самым масштабным) эпизодов «Большого террора» стали массовые чистки в армии, приведшие к арестам нескольких тысяч офицеров, в том числе даже маршалов, отличившихся в годы Гражданской войны, – Тухачевского, Блюхера, Егорова.