Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) Иосиф Виссарионович Сталин - Михаил Мухин

Выше мы уже говорили, что в мае 1941 г. Сталин принял пост главы советского правительства – Совнаркома. Очевидно, это решение было напрямую связано со стремительно накаляющейся международной обстановкой. Война была уже на пороге, поэтому Сталин стремился максимально упрочить систему управления страной, завязав на себя как можно больше властных вертикалей.

Ворошилов, Молотов, Сталин и Ежов на канале им. Москвы.

Прежде чем начать рассказ о военных годах, следует осветить еще два очень важных и изрядно замусоленных в публицистической литературе сюжета. Разумеется, первым тут будет миф о недоверчивом Сталине, который пренебрег сведениями разведки. По мнению многочисленных «разоблачителей», Сталин несет персональную ответственность за внезапность для Красной Армии нападения вермахта, ибо разведка предупреждала советское руководство о вторжении, но Сталин разведке не поверил и продолжал надеяться на миролюбие рейха. Что ж, давайте этот вопрос рассмотрим подробнее. Действительно, в последние предвоенные месяцы Москва регулярно получала сообщения от агентов «Старшина» (обер-лейтенант Харро Шульце-Бойзен, работавший в генеральном штабе люфтваффе), «Корсиканец» (Арвид Харнак, научный советник министерства экономики), «Рамзай» (Рихард Зорге, корреспондент ряда германских газет в Токио), «Ариец» (Рудольф фон Шелиа, сотрудник германского МИДа) и ряда других о приближающемся нападении Германии на СССР. Но именно множественность таких сообщений и вызывала оправданные сомнения в Кремле. Как мы знаем, изначально вторжение в Берлине намечалось на май, но затем несколько раз переносилось, пока не была окончательно установлена дата 22 июня. Помимо этого, руководство вермахта придавало особое значение соблюдению секретности и дезинформированию противника, поэтому ряд сведений, полученных из открытых источников или по закрытым каналам, прямо противоречили алармистским депешам. Наконец, следует учитывать, что информация, попадавшая в руки разведчиков, по определению была обрывочна и фрагментарна. Никто не давал младшему офицеру из штаба ВВС доступа к планам вермахта в целом, а уж скромный советник министерства экономики или корреспондент в Токио и вовсе должны были опираться на намеки и случайные проговорки своих более информированных собеседников. В результате на стол Сталина регулярно ложились разведсводки, в которых говорилось: «вторжение состоится в начале следующего года» (осень 1940 г.), «в мае 1941 г.» (начало 1941 г.), «в конце мая» (19 мая 1941 г.), «во второй половине июня» (30 мая 1941 г.) «15 июня» (1 июня 1941 г.), «с минуты на минуту» (16 июня 1941 г.). Однако один «контрольный срок» истекал за другим, а вторжения все не было и не было. Ничего удивительного, что чем дальше, тем меньше Сталин доверял таким сообщениям. Следует учитывать, что на Сталине, как на единовластном властителе СССР, лежала чудовищная ответственность, причем именно в те последние предвоенные месяцы последствия ошибки могли стать поистине фатальными. С одной стороны, в Москве было известно, что даже в условиях уже идущей войны с рейхом Англия и Франция рассматривали возможность оказания военной помощи Финляндии в ходе советско-финской войны и авиаударов по бакинским нефтепромыслам в 1940 г. Поэтому замирение Лондона с Берлином в случае начала советско-германской войны выглядело вполне вероятным, особенно в свете вылета в Англию Рудольфа Гесса – личного эмиссара Гитлера. Таким образом, любая активизация советских войск на Западном направлении («русские готовятся к войне!!!») грозила спровоцировать Германию на сближение с Великобританией. С другой стороны, массовая мобилизация – это весьма дорогое удовольствие для экономики страны. Изъятие из производственного сектора сотен тысяч рабочих рук, мобилизация в армию значительной части лошадиного поголовья и большинства тракторов грозили срывом посевной кампании во всесоюзном масштабе. Война то ли будет, то ли нет, а вот если не посеять хлеб в срок – новый голод, сопоставимый с катастрофой 1932 г., будет точно. Таким образом, Сталин должен был принимать решение о дате начала всеобщей мобилизации и концентрации войск на западных границах в условиях скудных и противоречивых сведений и на фоне неоднозначной внешне– и внутриполитической ситуации. Вряд ли его стоит упрекать в совершении каких-то фатальных ошибок. Объективные условия попросту не давали ему шансов на проведение более оптимального (исходя из знаний XXI века) курса.

Сталин: «Наши люди являются нашим самым ценным капиталом». Мюнхен, 1935 г. Нацистская карикатура.

Вторым мифом, который с удручающей периодичностью повторяется, стоит только завести речь о начале Великой Отечественной войны, является версия о якобы превентивном вторжении вермахта, который, дескать, успел упредить вторжение коммунистических орд буквально в последний момент. Собственно, впервые этот миф был озвучен уже в 1941 г. ведомством Геббельса, однако и в последнее время версия о превентивном вторжении повторяется раз за разом в различных околоисторических опусах. В общем-то, эта легенда настолько несерьезна и ненаучна, что вроде бы и тратить время на детальное разъяснение, почему именно «король – голый», жаль. Поэтому мы позволим себе рассмотреть этот вопрос очень кратко. Во-первых, германское командование начало разработку планов вторжения в СССР еще летом 1940 г., совершенно безотносительно какой-либо реальной или мнимой «советской угрозы». Так, уже 3 июня 1940 г. начальник штаба сухопутных войск Германии Франц Гальдер писал: «Оперативные вопросы: в настоящее время на первом плане стоят английская проблема, которую следует разрабатывать отдельно, и восточная проблема. Основное содержание последней: способ нанесения решительного удара России, чтобы принудить ее признать господствующую роль Германии в Европе». Во-вторых, до сих пор не найдено никаких официально утвержденных наступательных планов советских войск на 1941 г., а те документы, которые найдены, имеют характер предварительных набросков. В-третьих, даже если рассматривать эти наброски как официальные директивы, разработанные в ходе подготовки вторжения в Германию и подконтрольную ей часть Польши, то реальная дислокация советских войск на 22 июня 1941 г. совершенно не соответствует этим директивам! Можно спорить, были те планы наступательной войны официально утверждены или нет, но несомненно, что на практике эти планы и не начинали осуществляться.

И. В. Сталин, В. М. Молотов, К. Е. Ворошилов и Н. И. Ежов голосуют. 58-й участок, Ленинский избирательный округ, Москва. Фото П. Трошкин. 1937 г.

Итак, вечером 21 июня 1941 г. в Москву поступил доклад о том, что фельдфебель германской армии перешел границу и сообщил о том, что завтра немецкие войска начнут вторжение. В свете вышеизложенного, нет ничего удивительного в том, что Сталин отнесся к очередному алармистскому известию с изрядным скепсисом, и, хотя представители военного ведомства предлагали (по крайней мере так они сами пишут в своих мемуарах) предпринять ряд мер по подготовке к отражению неприятельского вторжения, Сталин решил ограничиться директивой, в которой войска предостерегались от неприятельских провокаций. Судя по всему, Сталин крепко надеялся оттянуть начало войны с Германией на как можно больший срок, желательно вообще на следующий год. Впрочем, как показали последующие события, даже если бы было принято предложение Жукова и Тимошенко о приведении войск в боевую готовность – это вряд ли на что-то серьезно повлияло бы. Директива, отданная поздно вечером, была доведена до войск только после полуночи, а немецкие войска перешли границу уже в 4 часа утра. Крайне сомнительно, что за эти 3,5–4 часа можно было бы радикально изменить соотношение сил на решающих направлениях. Но еще раз повторим – эта книга не об истории СССР и не об истории Великой Отечественной войны в том числе. Поэтому сосредоточимся в первую очередь на Сталине и его роли в войне.

Парад в честь Октябрьской революции 1940 г.

Нет сомнений, что известие о реальном начале германского вторжения стало для Сталина тяжелым ударом. Все надежды на то, что войну удастся оттянуть до 1942 г., завершить планы перевооружения и реорганизации армии, достроить оборонные заводы в восточных регионах СССР, – пошли прахом. Воевать следовало здесь и сейчас тем, что было в наличии. По свидетельству приближенных, некоторое время Сталин вообще пытался отогнать от себя мысль о начале войны, выдвигая версию, что, дескать, столкновения на границе – это самодеятельность германских генералов, а сам Гитлер, возможно, вообще не в курсе происходящего. Судя по всему, 22 июня Сталин попросту растерялся – он не знал, что делать. Даже обращение к стране о начале войны зачитал по радио не он, а Молотов. Однако Сталин не стал бы руководителем СССР, если бы не умел держать удар. Войну нельзя было выиграть, спрятавшись в кокон комфортных фантазий, поэтому достаточно быстро Сталин стряхнул с себя этот морок и занялся выстраиванием системы управления страной в новых условиях. Надо признать, что первый блин получился комом – во главе Ставки верховного главнокомандования, в состав которой вошли практически все члены Политбюро и Сталин в том числе, был поставлен нарком обороны Тимошенко. Формально это было логично и обоснованно – кому же, как не руководителю военного ведомства возглавлять высший орган руководством вооруженными силами? Однако на практике ситуация складывалась сюрреалистичная. Тимошенко по своему политическому весу явно не мог тягаться с партийными «тяжеловесами» из Политбюро, поэтому не он отдавал директивы членам Ставки, а они требовали отчетов от своего номинального руководителя. И уж тем более излишне упоминать, что Тимошенко ни при каких обстоятельствах не мог принимать решения через голову Сталина.