Город динозавров - Дмитрий Емец

Глава 7

ЛЕТАЮЩИЙ ЯЩЕР

Настоящий ученый не задаст вопроса: «Зачем скрещивать пингвина с чемоданом?» Он спросит: «Как?»

Через несколько дней, ближе к вечеру, в квартире появился Фритт. Он выглядел смущенным и прятал что-то под плащом.

– Что там такое? Выкладывай! – потребовала мама.

Папа вздохнул, раздвинул на груди плащ, и мы увидели птенца летающего ящера. Он крепко вцепился в подкладку тремя длинными пальцами с когтями, которые росли на передних лапах. От четвертого – непомерно длинного мизинца – тянулась кожистая перепонка. Морда у ящера была вытянутой, с крепким коричневым клювом. Когда он разинул клюв, показался ряд острых зубов треугольной формы. Этот «птенчик» напоминал птеродактиля, если бы не длинный хвост с ромбовидным окончанием, служащий для изменения направления полета. Хвост оказался для меня самой верной подсказкой.

– Знаешь, кто это? – спросил папа.

– Рамфоринх, – уверенно ответил я.

Папа взглянул на меня с уважением.

– Точно, – кивнул он. – «Рамфоринх», именно так было написано на образце клетки. А я думал, ты скажешь: птеродактиль.

– С хвостом? – улыбнулся я, пользуясь случаем продемонстрировать свою осведомленность. – Птеродактиль отличается от рамфоринха отсутствием хвоста с ромбовидным окончанием. Есть, конечно, и другие морфологические отличия вроде строения челюсти или длины крыла, но не буду о них упоминать.

– Если ты такой умный, может, скажешь, чем питается эта зубастая канарейка? – усмехнулся папа. – Клонирование закончилось всего три часа назад, но она успела извести меня своим визгом.

Немедленно, подтверждая слова папы, рамфоринх издал пронзительный писк, похожий на крик чайки. Я точно не помнил, что едят летающие ящеры, хотя по когтистым задним лапам и острым зубам было ясно: овощи и фрукты нашему птенчику предлагать бесполезно.

– Попробуй рыбу! – предложил я неуверенно.

И действительно, когда мы принесли из кухни размороженную треску, он разинул клюв, оказавшийся достаточно вместительным, и заглотил всю рыбину целиком. На какое-то время его шея раздулась, как горло удава, поймавшего кролика.

– Он не подавится? – забеспокоилась Нюсяка, жалея малютку рамфоринха, но не решаясь взять его на руки из-за острых когтей и зубастого клюва.

Но волновалась она напрасно – рамфоринх не подавился. С минуту он висел на папином плаще неподвижно, выпучив глаза, после чего вновь ощутил голод и разразился требовательным криком.

Тираннозавр Шпрот стоял рядом с нами, переводил взгляд с нас на птенца и с птенца на нас, не понимая, что за существо мы притащили в дом и почему оно вопит.

– Нельзя сказать, чтобы Шпрот был очень ему рад. А странно: они ведь ровесники, из одной эпохи! – сказала мама.

– Из одной эпохи? Как бы не так! Рамфоринх на десять миллионов лет старше. Ты считала бы своим ровесником человека, который старше тебя на десять миллионов лет? – иронически спросил папа.

– Главное не годы, а на сколько лет себя чувствуешь! Тело старо, а дух молод! – обиделся дедушка Апрчун, не любивший разговоров о возрасте и отказавшийся отмечать прошлой весной свой двухсотлетний юбилей.

С подозрением, свойственным амфибии, которая недоверчиво относится ко всему, что живет не в воде, дедушка разглядывал летающего ящеренка. Но стоило ему приблизиться, как малютка рамфоринх сделал неуловимый выпад головой, и зубастый клюв, проникнув в горлышко банки, схватил любимую пиранью Апрчуна. Дедушка не успел ничего сделать, как рамфоринх ловко подбросил рыбу вверх и проглотил, широко раскрыв клюв. Пиранья мигом оказалась в желудке.

Дедушка молча посмотрел вначале на ящера, потом в свою пустую банку, горько пошевелил губами, повернулся и зашлепал в ванную. Малютка рамфоринх щелкнул пустым клювом и с видом победителя покосился на нас, словно спрашивая: «Видали?»

– Рамфоринхи питаются рыбой. Готов в этом поклясться! – уверенно сказал папа.

– Бедный дедушка, он так любил свою кусачку! – расстроилась Нюсяка и наморщила нос, собираясь заплакать, но передумала и заявила: – А вообще-то она была противная!

Так у тираннозавра Шпрота появился конкурент, младший брат, который отнимал у старшего часть родительского внимания. Через какое-то время мы обнаружили, что рамфоринх – вовсе не брат, а сестра, или, как смешно объясняла Нюсяка, не «птенец, а птенчиха». Она же придумала имя для нашего летающего ящера и назвала ее Рамой. Имя сразу прижилось, потому что оно звучало похоже на «рамфоринха», но произносить его было гораздо проще.

Глядя, как подрастающая Рама неуклюже планирует со шкафа на пол, меняя направление полета своим длинным хвостом, или терпеливо подкарауливает у дверей ванной в надежде слопать дедушкиных пираний, а рядом Шпрот с хрустом разгрызает толстенное говяжье бедро, я не верил, что прошло уже семьдесят миллионов лет с тех пор, как в результате катаклизма с поверхности планеты навсегда исчезли динозавры – морские, пресноводные, сухопутные, летающие или бегающие, хищные и травоядные. И спустя тысячелетия мост через времена перекинут, и у нас дома живут существа, появившиеся из глубин истории, свидетели прошлого планеты – эпохи колоссов и великанов.

Впрочем, и Рама, и тирекс Шпрот не ощущали себя созданиями давно минувшего и не несли груза миллионов лет. Часто они вели себя легкомысленно, как молодые и недавно появившиеся на свет существа. Рама никак не могла понять, что такое стекло, и билась в него, пытаясь вылететь на улицу, а однажды мы проснулись от жалобного вопля. Летающий ящер атаковал кактус, стоявший в горшке на подоконнике, и колючки впились ему в горло.

Шпроту нравилось рассматривать в зеркале свое отражение, он принимал грозные позы и щелкал устрашающе, очевидно, желая напугать неизвестно откуда взявшегося конкурента.

До окончания клонирования остальных динозавров оставалось около месяца, и мы все чаще задумывались, что будем делать с оравой гигантов. Все понимали, что не сможем их прятать и рано или поздно тайное станет явным.

Единственным, кого ничто не беспокоило, был наш папа. Его увлекал сам процесс клонирования новых динозавров из восстановленных хромосом, а остальное его не интересовало. Фритт даже к Раме и Шпроту потерял интерес и был занят остальными динозаврами, зародыши которых успешно подрастали в резервуарах с питательной смесью. Отец звонил каждый день по радиотелефону из ангара и спрашивал вскользь: «У вас все нормально? Отдыхаете?» А мама была готова его убить, потому что с Рамой и Шпротом наша жизнь превратилась в бесконечный процесс кормления.

«Для вашего отца наука – игра с непредсказуемым результатом», – недовольно ворчал дедушка. У Апрчуна прибавилось забот, главная из которых была защита пираний от Рамы, упорно считавшей их своей добычей.

Но однажды парочка домашних динозавров оказала нам хорошую услугу. Я и сейчас не могу вспомнить об этом без смеха, хотя тогда нам было совсем не смешно.

Я буду описывать все по порядку, лишь подожду, пока стена нашего дома перестанет вздрагивать. Сейчас об нее вздумал затупить рога трицератопс Альфонс, появившийся в Москве в числе многочисленных ящеров. Его дразнили братья-близнецы Фигасовы со второго этажа, швыряя сверху пакеты с водой. Эти Фигасовы когда-нибудь «дофигачатся», я им обещаю.

Глава 8

ДИНОЗАВРЫ, ИГОРЬ РЫЛОВ И МИШКА УРСУФЬЕВ

– Ваш динозавр не кусается?

– Нет, он сразу глотает!

Я регулярно фотографировал динозавров и снимал на видеокамеру, чтобы иметь полную картину развития этих гигантов. Чтобы не тратить времени на проявку и получать сразу готовые фотографии, щелкать динозавров мне приходилось «Полароидом». За месяц у меня накопилось сотни четыре редчайших снимков и десяток трехчасовых видеокассет.

Это было хорошее начинание, но я по собственной неосторожности едва из-за него не поплатился. У меня не было времени систематизировать фотографии и вкладывать в альбомы, они были разбросаны по всей комнате, лежали пачками на столе, стульях, шкафу и на полу среди блинов от штанги, мешков с песком для копирователя и прочего хлама. Сложности с наведением чистоты в комнате возникали и раньше, а с появлением «хищничков», как дразнила динозавров Нюсяка, я совсем забросил уборку и стал жить, как в хлеву. Однажды, заучивая для школы стихотворение Пушкина, я по рассеянности заложил страницу в книге снимком тирекса Шпрота, забыл фотографию вытащить и принес вместе с хрестоматией в класс.

На литературе я не открыл его из-за того, что мы с Ленкой Родионовой посылали друг другу записки. Вернее, Ленка писала мне длиннющие послания, подробно перечисляя свои переживания, сложности и метания, а я, чтобы не обидеть ее, каждый раз отсылал клочок бумаги с единственным словом «угу». Я давно заметил, что Ленка не любит чужих слов, а ценит лишь свои, и мои записки не отвлекали ее от собственных мыслей. Родионова любовалась лаконичностью моего «угу», и сердце ее пело, так как она решила, что я понял девичьи переживания и сложный внутренний мир.