Грань бездны - Роман Глушков

Внезапно один из кабальеро отделился от группы, подъехал к круглолицему и, тронув его за плечо, указал на каменную гряду – туда, откуда мы с Малабонитой недавно наблюдали за поселком. Капитан недовольно обернулся. Однако увиденное заинтересовало его настолько, что он поспешно развернул коня к холму и оставил меня без надзора. Я утер со лба пот и, не выпуская из руки монтировку, выглянул из трейлера…

Все, кто находился у «Гольфстрима», уже задрали головы и пялились на вершину гряды. Хотя ничего такого, чему и впрямь стоило бы удивиться или испугаться, там не происходило. Все оставалось по-прежнему, разве что теперь с холма за нами наблюдал одинокий зритель. Он сидел на камнях, обхватив руками подтянутые к груди колени, и преспокойно взирал свысока на царящую внизу суету. И человек этот не принадлежал к здешним Стервятникам, что было заметно даже издали.

Невозмутимый незнакомец являлся северянином, причем настоящим, а не из числа тех, кого сегодня принято так называть. Ныне любой, кто живет выше равнины Кабо-Верде, автоматически причисляется к северянам. Тот же Гуго де Бодье, например, хотя отправь его на настоящий север, он околеет там от холода за считаные часы. А ведь еще во времена моего отца все было иначе. Попробуй-ка назови себя в приличном обществе северянином, если ты родился южнее каньона Чарли Гиббса! В лучшем случае засмеют, в худшем – намнут бока так, что навек отшибут охоту паясничать.

Теперь за каньоном Чарли Гиббса не осталось ни одного поселения. Когда растаяли гренландские льды, жители Аркис-Свальбарда, Аркис-Будира и еще полудюжины северных городов очутились перед дилеммой, идти им дальше на север – туда, где, вероятно, еще стекали с Великих плато ручьи последней талой воды, – или мигрировать южнее, поближе к гидромагистралям – наезженным маршрутам антарктических водовозов. Выбор быстро решился в пользу второго варианта. Будь у этих стойких людей Чистое Пламя, возможно, они поступили бы иначе, но без огня выше Исландского плато выжить чертовски трудно…

Сидящий на холме незнакомец был потомком тех мигрантов, что полвека назад пересекли каньон Чарли Гиббса и расселились вдоль всего Срединного хребта. Только эти люди имели своеобразную моду разгуливать по центральной Атлантике в одних коротких, чуть ниже колен, широких штанах и босиком. Во-вторых, после переселения на юг прежде бледная, обветренная кожа северян густо покраснела от солнца и загрубела еще больше. Следящий за нами субъект мог бы, наверное, встать на фоне заката и полностью слиться с ним, как хамелеон на песке.

И в-третьих, прическа этого типа была характерной для истинного северянина: наголо бритая с двух сторон голова с оставленной посередине неширокой полосой зачесанных назад волос. Довольно густых и длинных, собранных на конце в тугой пучок. Вдобавок ко всему волосы незнакомца были ярко-рыжие, а сам он – низкорослым, но весьма широкоплечим и кряжистым. Наверняка в детстве его заставляли ежедневно таскать тяжести, что являлось у северян распространенной воспитательной практикой. Короче говоря, более типичного их представителя я не встречал уже очень давно.

Рядом с краснокожим крепышом стоял воткнутым в песок большой щит – прямоугольный, чуть выпуклый и, судя по всему, цельнометаллический. В самом его центре торчал тупоконечный набалдашник, а выше его имелась узкая смотровая щель. Поставь сидящий северянин щит перед собой, и он полностью скрыл бы от нас своего хозяина. Но тот и не думал таиться. Напротив, явно стремился попасться всем на глаза и добился своего. На его правом запястье была намотана длинная железная цепь, конец которой пришелец забросил за плечо. Присмотревшись, я отметил, что, несмотря на могучее телосложение, он уже не юн. Скорее всего, моложе пятидесятилетнего Гуго, но явно постарше меня. А по роду занятий – ищущий работу, наемный караванный охранник. И впрямь, кому еще, кроме наемника, взбредет в голову таскаться по хамаде с тяжелым боевым щитом?

Заметив рассевшегося неподалеку зрителя, круглолицый кабальеро замешкался. Не испугался, нет – кого эти головорезы по-настоящему боялись, так только дона Балтазара и Владычицу Льдов. Просто капитан гвардейцев, как и я, так же внимательно разглядывал незнакомца. А разглядев, поинтересовался:

– Эй, бродяга, чего тебе надо?

– Пока ничего, – отозвался тот, не переменив позы. – Просто сижу и смотрю. Очень хочу узнать, чем закончится ваш разговор.

Им приходилось говорить громко, поскольку их разделяло около полусотни шагов. Голос у северянина был низкий и рокочущий, как урчание горного льва. И пусть тон незнакомца не был воинственным, в его словах слышалось не то предостережение, не то даже скрытая угроза. Кабальеро тоже это почувствовали и, последовав примеру капитана, извлекли из седельных кобур пистолеты.

– А ну проваливай отсюда! – сострожился круглолицый. – То, что здесь происходит, – не твое собачье дело! Пошел вон!

– Может, и не мое, – пожал плечами краснокожий. – А может, очень даже мое. Тебе-то откуда это известно?

– Попридержи язык, profano bastardo! – рявкнул капитан, натянув поводья, поскольку от его гневного крика лошадь под ним обеспокоенно заходила. – Да ты хоть знаешь, с кем разговариваешь?!

– Знаю, – как ни в чем не бывало подтвердил северянин. – Вы – те самые шестеро южан, которые прибыли в поселок на рассвете и выспрашивали насчет буксира «Гольфстрим». Видать, грозные вы шишки, раз Фарух при вашем появлении так перепугался, а эти ребята… – он указал на меня, замершего с монтировкой в руке у заднего борта трейлера, – позволяют вам хозяйничать у них на бронекате, как у себя дома. Судя по вашему гонору и резвым лошадкам, вы – из Кавалькады. Однако, глядя на ваши гнусные рожи, я вижу, что имею дело с грязным отребьем, а не с кабальеро…

Вообще-то северяне – жизнелюбивые и не склонные к самоубийству люди. Но этот тип, похоже, слишком устал от жизни и решил распрощаться с ней по-геройски – пасть в бою с достойным врагом. Иную причину, по которой крепыш напрашивался на драку с превосходящим по силе противником, я назвать затруднялся.

Гвардейцы отреагировали на столь дерзкое оскорбление незамедлительно. Гнать коней на кручу и марать шпаги в крови проходимца они отказались и поступили практичнее: угостили его залпом из пистолетов.

– Кончай его! – выкрикнул круглолицый и первым выстрелил в обидчика. Клацнули спущенные с замков пистолетные пружины, стеганули по ушам хлопки выброшенного из стволов сжатого воздуха, и шесть молниеносных пуль полетели в наглого северянина…

…И непременно изрешетили бы его, кабы он по-прежнему сидел на камне. Однако выстрелы еще не утихли, а доселе неподвижный крепыш уже находился за своим огромным щитом. В момент залпа я невольно моргнул, но именно этого мига хватило незнакомцу, чтобы увернуться от пуль. Половина из них просвистела над тем местом, где он только что был, а остальные звякнули о щит и отскочили от него, убедительно дав нам понять, из какого материала он склепан.

Истратив каждый по одной пуле, кабальеро могли сделать без перезарядки еще два таких залпа. И немедля их сделали, хотя с первого раза поняли, что пробить наемничье укрытие из пистолетов нереально. Однако что еще им оставалось, когда крепыш-коротыш подхватил щит и рванул с холма? И не на попятную, что выглядело бы в его случае разумнее, а прямиком на гвардейцев!

– Хэйл, Эйнар, Бьорн и Родериг! – громогласно проревел из-за щита идущий в бой северянин, следуя традиции и знакомя врагов с именами своих отца, деда и прадеда, что наверняка были при жизни такими же отъявленными сорвиголовами, как он. После чего не преминул представиться сам: – Хэйл, Убби Сандаварг! Стой, где стоишь! Мое слово!

Да уж, краснокожие парни знают, как надо орать, чтобы нагнать на противника жути! Хотя из всех, кто услыхал боевой клич Убби, по-настоящему испугались лишь те, кому он угрожал пока лишь гипотетически. То есть я, Долорес и Гуго. Гвардейцы же, расстреляв оставшиеся пули, обнажили шпаги и бросились перестраиваться в боевой порядок. Присматривающие за Малабонитой и де Бодье кабальеро оставили их и присоединились к собратьям по оружию. А неистовый Сандаварг (надеюсь, я правильно расслышал его героическую фамилию) несся на них вниз по склону, с каждой секундой разгоняясь все сильнее и сильнее.

Я находился за спинами всадников и видел в данный момент то же, что они: движущийся на нас широкий щит и мельтешащие под ним босые ноги его владельца. И теперь, когда черед стрелкового оружия миновал, противники готовились сойтись в благородной схватке… если, конечно, можно назвать таковой столкновение одного пешего воина с шестью конными. Но беря во внимание, кто из них являлся зачинщиком, этот бой являлся, на мой взгляд, достаточно честным.

Всадники решили дождаться, когда северянин сбежит к подножию. После чего им предстояло быстро расступиться и, пропустив разогнавшегося врага сквозь строй, исколоть его с двух сторон шпагами. Прыть, с которой несся под гору Убби, не позволила бы ему резко остановиться, да он, кажется, об этом и не помышлял. Что ж, прощай, сумасшедший храбрец! И вряд ли кабальеро запомнят выкрикнутые тобой имена, чтобы в память о тебе – павшем герое – назвать ими своих детей, как это принято в ваших краях…