Танковый прорыв. Советские танки в боях 1937—1942 гг. - Михаил Свирин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На следующий день, согласно рапорту Евтухова, командир их роты Беляев[131] послал его танк и танк командира другого взвода Лыскина в оливковую рощу для поиска и уничтожения танков противника. «Нам мешало сплошное оливковое дерево. Оно дает удобное место для маскировки танков. Я боялся этих деревьев, но не спасся, зацепился стволом пушки за это дерево и сломал поворотный механизм башни. Мы решили ехать на базу заменить механизм и обратно на фронт. В этот момент остальные танки ожидали появления танков противника».[132]
Параллельно с этим танк Билибина и танк Пахомова принимали участие в атаке, которая надолго запомнилась танкистам. Пытаясь найти какую-то управу на танки при сложности транспортировке противотанковой, а тем более зенитной артиллерии[133] марокканцы решили залезть на оливковые деревья и оттуда забрасывать республиканцев бутылками с «коктейлем Молотова». Эту идею можно считать предельно неудачной, потому что при первой угрозе танки (в количестве двух штук)[134] обстреляли рощу с безопасного расстояния из пушек и пулеметов. Во всех отчетах, посвященных этому событию, говорится, что танкисты с удовольствием наблюдали, как марокканцы падают с деревьев, словно груши.
После этой атаки танк Билибина уже один повстречал танки Лыскина и Евтухова, возвращавшиеся с базы после ремонта танка последнего. Три наши танка пошли в атаку и подбили один итальянский танк. Его прицепили к танку Лыскина, и тот поволок его к себе в тыл. Оставшиеся два танка боялись покинуть свои позиции, предполагая, что пехота оставит свои окопы, если они уедут на свою базу. Активную стрельбу танки не вели, а лишь время от времени постреливали в строну врага – тем не менее этого хватало пехотинцам для того, чтобы не бежать. Противник вел по окопам и по танку стрельбу из пулеметов и ружей, которая, естественно, вреда машине не приносила. В четыре часа сломался и ушел на базу танк Билибина, у которого отказала пушка.
«В шестом часу я заметил в стороне противника дым и произвел два выстрела в этот дым и прекратил стрелять. Наблюдаю за этим дымом. Через двадцать минут из этого дыма случился взрыв. Поднялись вверх какие-то тряпки, загорелось пламя. Пехотинец мне говорит, что это горит фашистский танк. Еще через минут двадцать седьмого часа подошел к моей машине пехотинский командир и предложил мне продвинуться вперед на двести метров. Я ему ответил: „в атаку одной танкой не ходят, а у меня пулемет не работает. Но трапахарм". Он мне угрожает пистолетом и стал врать, что там, дескать, ранен наш капитан, нужно его выручить, я поверил, посадил его на танк и поехали наперед, проехали двести метров. Тут раненых не оказалось, а оказалось, что противник открыл по нам ураганный противотанковый огонь. Оружейным огнем заставили слезть с танка пехотного командира, и мы завернули кругом. Ушли».[135]
После ухода танка пехота бросила свои окопы и «не спеша драпанула».[136] С базы уже в темноте были высланы несколько танков, которые вернули пехоту в ее окопы и восстановили прежнее положение.
На следующий день взвод Билибина продолжал свои действия в том же ритме. В этот день он был прикомандирован к батальону имени Тельмана. Несколько дней боев с танкистами уже научили пехотинцев взаимодействовать с ними в обороне хотя бы на самом элементарном уровне. Советским экипажам было показано расположение своих и чужих окопов, наиболее опасные направления с точки зрения атаки. Окопы батальона располагались на опушке той же оливковой рощи, вокруг которой вчера шли ожесточенные бои. На этот раз взвод Билибина смог выставить всего два танка. Через некоторое время у одного из них, как и накануне у танка Евтухова, заклинило башню, и он поехал на базу ремонтироваться.[137]
Оставшийся танк Билибина встретил с короткой дистанции атаку пяти танков «Ансальдо». Танки итальянцев подходили к окопам батальона с разных сторон, наступая вдоль посадок оливковой рощи. Первыми их заметили пехотинцы в окопах, так как вид для командира танка заслонялся оливковыми деревьями.[138] Заметив, что «пехота драпанула»,[139] танк выехал вперед и столкнулся нос к носу с итальянцами. Первым заметил противника механик-водитель и успел предупредить командира. Наш танк ехал вдоль окопов с левого фланга на правый, ведя огонь по появляющимся за оливами танкам итальянцев. Противник, видимость у которого тоже ограничивалась оливковыми деревьями, отвернуть уже не успевал. В результате короткого боя было подбито два танка противника. Один сгорел, а второй перевернулся и был утащен в тыл пехотой, которая, заметив удачные действия танкистов, вернулась в свои окопы.
Остальные танки, пользуясь тем, что для их поражения нашим танкистам потребовалось бы курсировать вдоль опушки рощи, повернули обратно и скрылись в ней. Преследовать противника одинокий танк Билибина не мог, так как это означало оставление окопов без присмотра танка. Кроме того, в роще одинокий танк был удобной добычей для марокканцев, вооруженных канистрами с горючей жидкостью и орудиями ПТО.[140]
Вообще день 15 февраля был кризисным моментом операции и самым тяжелым для республиканской обороны. У обеих сторон уже не осталось сил. Войска вымотались. Очень сказывалось нехватка артиллерии у той и другой стороны. Особенно пострадала отличная марокканская пехота и пехота иностранного легиона.[141] Ей приходилось лезть вверх по склонам на хорошо подготовленные республиканские позиции.
К концу дня обе стороны резко сбавили интенсивность боев. Наступление на Харамском фронте провалилось, принеся Франко лишь тактические выгоды. Однако сражение еще не кончилось. Инициатива стала переходить к республиканцам. Они, хотя и были предельно вымотаны, стремились сбросить уставших франкистов в Хараму. Сил для хорошо подготовленного наступления не было. Просто в череде атак и контратак с обеих сторон большую роль стали играть действия республиканцев.
На этом этапе изменилась роль танков. Теперь они, также будучи рассредоточены на мелкие группы, были вынуждены поддерживать контратаки республиканской пехоты. Рассредоточенные танки становились легкой добычей артиллерии. Начальство бригады стояло перед нелегкой дилеммой: либо сократить танковый резерв, необходимый для нормального поддержания устойчивости фронта и массировать танки, либо бросать танки в бой мелкими отрядами в надежде, что их атаки если и не возьмут какую-то высоту, то просто ослабят противника за счет эффективных действий танковых экипажей. Обычно у руководства бригады брала вверх осторожность и ответственность. В результате сразу возросли потери среди танкистов. Для примеров действий небольших танковых групп в атаке остановимся на разборе пары случаев.
17 февраля с целью прекратить бомбардировки шоссе Мадрид—Валенсия и обезопасить переправы на реке Мансанарес была проведена локальная контратака в этом секторе.
«В 9 часов 17.02.1937рота получила приказ перейти реку вброд и атаковать совместно с пехотой с запада высоту 669. В дальнейшем выйти на Мараньоса и уничтожить на переднем крае незначительные силы пехоты и уничтожить 2 зенитные пушки. По выполнению задачи возвратиться на свои исходные позиции.
[…]
Атака танков была сразу встречена артиллерийским огнем фашистов из районов Мароньоса и из района Эми-та де лос Ангелес. Не доходя 300–500 метров до высоты 669, танки открыли огонь по противнику из пушек и пулеметов. Не доходя 200 метров до указанной высоты, по танкам открыли огонь 8 противотанковых пушек с высоты 669. Так как мы не имели поддержки со стороны нашей артиллерии, то вынуждены были отойти. Несмотря на это, фашисты подбили 2 наших танка. Убили 3 человек, один ранен, два спаслись. Танки сбили 2 противотанковые пушки фашистов, и пехота заняла северо-западный скат в^ьсоты 669. Малый эффект танковой атаки есть результат отсутствия информации о противнике, противотанковой обороне противника и отсутствия поддержки атаки со стороны нашей артиллерии».[142]
Другой пример, который хорошо передает атмосферу тех боев:
«21.02.1937 комдив Вальтер решил произвести нашей частью атаку на высоту 680. В 13:00 танки получили приказ атаковать совместно с пехотой указанную высоту. В 13:15 7 танков выступили с исходных позиций в направлении высоты 680.
[…]
Не доходя около 700 метров до оливковой рощи, что у высоты, один танк вышел из строя – сжег главный фрикцион, и один танк сбросил гусеницу, в результате чего скатился по откосу в лощину на пехоту и без буксира одеть гусеницу не мог. Тут же сбросил гусеницу еще один танк, экипаж которого, Данилов и Шамболин, несмотря на сильный оружейный и артиллерийский огонь фашистов по этому танку, быстро одели гусеницу. И танк присоединился к остальным четырем танкам. К оливковой роще у высоты 680 вышли пять танков. Три из них при развороте на камнях сбросили гусеницы. Сброс гусениц был тяжелый, потому что пришлось для того, чтобы одеть гусеницы, один танк поднимать на домкраты, а другой танк буксировать на лучшую местность. Одевание гусениц заняло около двух часов. Два танка вышли в оливковую рощу и открыли огонь по траншеям фашистов на высоте 680. По ним сейчас открыла огонь противотанковая артиллерия и через пять минут подбила оба танка. Один танк получил пробоину в вершине вертикально в место телескопа, в результате был смертельно ранен командир взвода Эудженио Риэстр и ранен в левую руку командир башни Антонио Диас. Танк загорелся, и экипаж из него выскочил. Командир взвода через десять минут скончался. Механик-водитель не пострадал. Второй танк получил снаряд в маску установки, и пушка вышла из строя. Экипаж не пострадал. Как только кончили рваться снаряды в горящем танке, он тут же был взят на буксир. Затушив несколько огонь землей, танк был отбуксирован на исходную позицию, где последствия были ликвидированы за 20 часов. Танк пришлось буксировать двумя танками, так как местность гористая, а горящий танк, естественно, не имел никакого управления. Отсутствие артиллерийского и пехотного огня по противотанковым пушкам фашистов не дали возможность атаковать фашистов всеми тремя танками и танки отошли на исходную позицию в 17:00.
