КРУК - Анна Бердичевская

Он посидел молча на стуле спиной к Чанову, кашлянул вежливо и спросил:

– Причастился, Андреич?

– Типа того, – негромко подтвердил Чанов.

И они вышли из пирамиды.

Оказалось, что Хапров про эти объекты знал, они появились в конце восьмидесятых, какой-то спятивший физик сагитировал свое спятившее начальство построить эти секретные пирамидальные будки на окрестных изломах земной коры. С целью тайного оздоровления и подзарядки человечества, а также еще с какими-то целями, совершенно необъяснимыми на простой человеческой речи и, возможно, тоже секретными.

Чанов с Хапровым продолжили путь. В оставшиеся полтора часа молчаливой езды Чанов в общих чертах завершил начатое в будке построение Гуманитарной теории пирамиды.

Прежде всего, он постулировал, что пирамида – это чувство. Отчетливое, цельное, чистое чувство.

Пирамида, исторический феномен, магический кристалл… Мощь и надежность воплощались в ней. И что-то еще, неназываемое. Все пирамиды от древнеегипетской до финансовой порождают энтузиазм простоты, регулярность распределения масс и энергий, упорядоченность связей, восторг внутренней справедливости. Это как раз неофит Чанов и познал в деревянно-алюминиевом остроконечном объекте: пирамида держала в себе; в ней было хорошо. И в пирамиде ты как бы участвуешь в какой-то очень важной затее. Ты чувствуешь, что – нужен.

Ключевое слово – нужен. Не слаще ли оно, чем слово – свободен?..

И ведь абсолютно то же происходит в пирамиде финансовой. Нужен! – совершенно бескорыстно и благородно. Какая там жадность! И даже денежный интерес – он общинный, общественный. То есть и не шкурный совсем, не подлый… А с другой стороны: вот ты денежки в пирамиду вложишь, место им и себе найдешь, и суетиться-то больше – не надо. Все. Свободен! От денег свободен, от ответственности за них. А они меж тем растут, пусть и тайно, незаметно глазу. Именно как капуста в огороде. Но и это меркантильное обстоятельство – непрерывный и бесхитростный рост капусты – не в силах было отменить тот факт, что истинное чувство штука бескорыстная до полной бессмысленности. И, согласитесь, чувство – сильнее разума и особенно здравого смысла. Тем более пока чувство свежо, да еще овладело массами…

Так думал молодой историк. И продолжал мечтать свой научный анализ.

Империи, царства, рейхи – пирамиды. Они вбирали в себя миллионы людей, таких разных и вроде бы живых, подробных, строили их по ранжиру, вставляли в нужное место… А мелкие подробности граждан в пирамиде всегда и непременно опускаются.

Точнее – отсекаются…

Гигантские кристаллы бескорыстного чувства при всей их фантастичности частенько держались веками. А царство Египет не только пирамиды породило, но и само тысячи лет было пирамидой.

Потому что пирамида – красота и величие… У нас здесь строго… У нас здесь порядок… всеобщее единение… пусть даже и некоторый ужас…

Однако чувство чувством, но снова о здравом смысле. Пирамиде свойственно расти. Это, кстати, и доказывает, что большинству живых особей в пирамиде быть объективно лучше, чем вне ее. Они в нее радостно лезут со всех сторон и выстраиваются и множатся в порядке живой очереди… Однако очевидно также, что если пирамида (имперская или финансовая) наберет критическую массу, она непременно рухнет под собственной тяжестью. Стало быть, поглядывать надо, как эта махина расположена в пространстве, прочно ли она сидит на заднице, достаточно ли эта задница широка. Или пирамида уже потихонечку развернулась и стала не туда торчать, да еще и вращаться как юла – под действием космических, историко-экономических, еще каких-то, психических, что ли, или вихревых электромагнитных, а также сексуальных сил?.. И вот она уже разрослась до безумия и торчит не ввысь, а вверх тормашками! Вертится, балансируя на наглой своей верхушечке, на властном мозжечке (а нормальных мозгов в ней нету, есть только сам закон пирамиды). Именно мозжечок и затеял когда-то строительство этого кристалла. Затеял, кстати, исключительно для своего собственного обеспечения. Материального либо сакрального, не важно… Уж там-то, именно в простом (как выпивать на троих) мозжечке, в маленькой, навсегда недоразвитой головке, в самой вершинке – кто-то, возможно, чует, как обстоят дела, и намеревается смыться, надув свою тесную компанию по вершинному выпиванию. Или, допустим, не надувать своих, а благородно смыться всем троим вместе… Когда вращение дойдет до точки крушения, сама верхушка, самая ее головка – оторвется и улетит, высосав из пирамиды мед жизни до капли, а «нижние ярусы», состоящие из неповинных и вполне себе хороших людей, сбросит, как отработавшую ступень ракеты… И – все!.. Или не поспеет сбросить, не объявит вовремя о банкротстве, не уйдет в отставку, не соберется эмигрировать в Аргентину, впасть в запой… Вот тогда головка великого рейха, грандиознейшей из пирамид – провалится в душный бункер, где отвратительнейшим образом застрелит себя и детей своих… или съест крысиного яду. Но это крайние и редкие случаи. Которые, впрочем, известны истории…

Трактат не был занесен на глиняные таблички, пергамент, бересту или хотя бы в компьютер. Бумаги у Чанова и вовсе не водилось. Он и лекции не записывал, считая, что самое важное и так вспомнит, когда и если понадобится.

Рантье

Свой трактат он действительно вспомнил через короткое время, потому что понадобилось. В прекрасное апрельское утро 1998 года молодой историк наблюдал будущее, расположившись в кресле у телевизора. Шла заурядная информационная программа. И вот из своего покойного кресла, в котором еще папа Чанов перед телевизором сиживал, Кузьма услышал и увидел, как субтильный молодой человек, в очочках, начинающий лысеть, лишенный иллюзий, но не лишенный отрицательного обаяния и чувства юмора, вынырнул как бы прямо из бесконечных коридоров финансовой пирамиды ГКО[9]. Он говорил о благе народа и государства… И тут Чанова осенило: «Вот этот, очень даже способный, совсем новый, недавно допущенный, умеющий так затейливо и складно врать с воодушевлением – он годится. Ведь так убедительно обещает, что дефолта не будет… что сам пирамиду и разрушит… именно объявив дефолт». Так подумал молодой историк древнего мира. И не ошибся! Уже в мае из возникших напряжений и суеты совершенно очевидным Чанову стало: пирамиду совсем уж перекосило. Пора сматывать удочки. К середине июля Чановым были распроданы все имевшиеся в наличии матрешки, розданы все долги, аннулированы все дела и куплены на все обналиченные рубли доллары. Он запер их в ржавом металлическом ящике, в котором отец когда-то хранил секретные документы своего НИИ Физики РАН.

Затем Чанов-младший преспокойно уехал в Крым копаться с любимым профессором в серой глине Евпатории, легко превращавшейся под лопаткой археолога в пыль веков. В августе 1998 года, когда рубль рухнул, а доллары, запертые в отцовском ящике, вознеслись, Чанов стал богаче раз в пять или шесть.

Большие деньги его никак не взволновали, скорее озаботили. Он знал – их необходимо обслуживать. А для обеспечения праздности, которую Кузьма привык считать самым безвредным образом жизни, нужны не слишком большие деньги, но регулярные. И он решил стать рантье. У Флобера он про это читал или у Стендаля? Не у Мопассана же. Хотя, почему бы и нет…

Тут, кстати, за Покровскими воротами, в тишайшем переулке возле церкви шестнадцатого века, двое его арбатских знакомцев присмотрели и задумали арендовать полуподвал со стенами полутораметровой толщины. Денег дал Чанов. Отремонтировали офис без особых еврозатей, в древнесоветском стиле, но дверь вставили бронированную и с двумя телекамерами. Завезли корейские компьютеры, еще кое-какое дорогущее немецкое железо и стали гнать пленки для офсетной печати.

Типография

«МАРКО ПОЛО»

Вывод пленок

– полууставом написал на липовой доске Степан Петрович Хапров. Доску для вывески Чанов привез ему под Истру, в домашнюю мастерскую. Мастер предварительно ее как следует отшкурил, отлевкасил до алебастровой плотности и, согласно иконописному канону, загрунтовал яичной темперой собственного изготовления. Потом они с Чановым пообедали борщом и чекушкой водки. А под вечер уже, и очень быстро, Хапров написал вывеску. И вдруг, озорно и легко, несколькими взмахами колонковой кисточки – нарисовал вверху маленького, с воробья, шестикрылого Серафима. Снял доску с верстака и закурил «Кэмел». Поглядел, сощурив глаз, на Чанова и со значением произнес:

– Поклон от попа Гречину!

– Чего-чего? – переспросил Чанов.

– Того! Сам мне про грамотки берестяные рассказывал и полный их список оставил. А есть среди них и такая: «Поклон от попа Гречину. Напиши для меня двух шестокрылых ангелов на двух иконках деисуса. А Бог вознаградит или сладимся». О цене, значит, сладимся! Так что за «шестокрылого» – гони надбавку!..