Иуда Тайной вечери - Лео Перуц

- Вы за кого меня принимаете? - возмутился Бехайм. - Чтобы я да не сумел дать отпор этаким уловкам? Взимать деньги - часть моей профессии, как растирание красок - часть вашей. Если б я этого не умел, какой был бы от меня прок?

Он поднял свой плащ, осмотрел его, тщательно расправил, провел ладонью по дорогой меховой опушке, смахивая застрявшие соломинки, потом взял берет, который д'Оджоно ночью нахлобучил на голову деревянному св. Себастьяну, и подошел к окну взглянуть на погоду.

Окно выходило в узкий двор, поросший чахлой травой и окруженный дощатым забором, с конюшней в дальнем конце. И в этом дворе Бехайм, к своему удивлению, увидал Манчино: вооружившись ведром и скребницей, тот чистил пегую лошадь, вторая - буланая - была привязана рядом. Манчино трудился с превеликим усердием и не поднял головы, а Бехайму вновь почудилось, будто много лет назад он уже видел это угрюмое, изборожденное морщинами лицо. Но он не стал задерживаться на тусклом огоньке воспоминания, все его мысли были о девушке, из-за которой они с Манчино накануне вечером повздорили, незнакомка предстала перед ним как наяву улыбаясь и потупив взор, шла она по улице Святого Иакова, и Бехайм погрузился в мечты.

Что, если, мелькнуло у него в мозгу, спуститься сейчас к Манчино и отдать ему платочек, пускай вернет ей... она, конечно же, вспомнит, кто подобрал эту вещицу. А когда я снова ее встречу, она остановится или улыбнется мне мимоходом, ведь в Милане девушкам позволительны кой-какие вольности в общении с мужчинами, и я скажу... Да, но что я скажу-то?

- Что Мне и Тебе, Жено?

Бехайм резко повернулся и, точно здесь произошло что-то необъяснимое, не мигая воззрился на д'Оджоно, который громко произнес эти слова: художник будто прочел у него на лбу вопрос и ответил по своему разумению.

- Что такое? Как это? - хрипло выдавил немец. - Что вы имеете в виду, о какой жене говорите?

- Сударь! - отозвался д'Оджоно, не прерывая работы. - Этими словами Спаситель обратился на браке в Кане Галилейской к Своей Матери: Что Мне и Тебе, Жено? Смотри Евангелие от Иоанна, в самом начале, глава вторая, ну а я придаю Спасителю на картине аккурат такую позу и жест, будто Он и произносит эти самые слова.

- Вот оно что. Так написано в Евангелии, - Бехайм облегченно вздохнул. - А вы знаете, сударь, там внизу, во дворе, один из ваших приятелей, тот, что вчера в "Барашке" грозил мне кинжалом.

- Кто грозил вам кинжалом? - осведомился д'Оджоно.

- Вы зовете его Манчино, а как он зовется по-настоящему, мне неведомо, - сообщил Бехайм.

- С него станется, - сказал д'Оджоно. - Ежели освирепеет, так и на лучших друзей идет с чем ни попадя, натура у него больно горячая. А в здешнем дворе его можно видеть об эту пору каждое утро, он чистит скребницей и выгуливает лошадей хозяина "Колокольчика", уж с кем-кем, а с лошадьми он обращаться умеет, Манчино этот, тем и зарабатывает себе суп на завтрак да несколько сольдо, которые проматывает потом с девками в публичных домах. Мы зовем его Манчино, потому что настоящего своего имени он сам не помнит, и, как говорит мессир Леонардо, вообще диковинная штука, что из-за повреждения мозговой субстанции человек способен начисто забыть свою прошлую жизнь...

- Об этом я вчера во всех подробностях слыхал от трактирщика, перебил его Бехайм. - А теперь мне пора идти. Спасибо вам, сударь, за ваши благие дела, я никогда их не забуду, желаю вам также успеха в ваших трудах, и обдумайте хорошенько мой совет, вам это пойдет на пользу. Надеюсь, мы еще увидимся - в "Барашке" или когда я приду за моим дукатом, а пока, сударь, с богом, прощайте!

Он взмахнул беретом и вышел, затворив за собою дверь, на чьей наружной стороне брат Лука, не получивший от д'Оджоно двух карлинов, написал углем: "Здесь живет скряга".

- Делайте свою работу хорошо, чтобы потом не услышать жалоб, благодушно произнес Бехайм, обращаясь к Манчино, ибо полагал, что это самый подходящий способ завязать разговор с трактирным и конюшенным поэтом, который занят чисткой лошадей.

Манчино поднял голову, увидел, кто перед ним, слегка скривился, но все же учтиво сказал:

- Доброе утро, сударь! Ну как, довольны ли вы ночлегом?

- Мне посчастливилось куда больше, чем я заслужил и мог надеяться. Не прояви художник, что живет наверху, - Бехайм показал пальцем на окно д'Оджоно, - христианского милосердия, нынче утром меня бы выудили из сточной канавы.

- А все потому, - заметил Манчино, - что для вас, немцев, все вина одинаковы. А ведь то, которым вас вчера потчевал трактирщик, кувшинами не пьют.

- Ваша правда, - согласился Бехайм. - Только разумение-то задним числом приходит. Нынче вы, однако, говорите со мною вполне здраво, а вчера напустились как безумец какой.

- Потому что вы вчера, - объяснил Манчино, - упорно не желали прекратить разговор о той девушке, хотя я настоятельно просил вас об этом. Я не хотел, чтоб мои приятели пронюхали о дружестве и симпатии, питаемых мною к сей юной особе. Они же станут насмехаться и не преминут ославить бедную девочку на весь город. Вот и запомните на будущее, сударь: при моих приятелях ни слова об этой девушке!

- Неужто? - удивился Бехайм. - А мне они показались вполне солидными и добропорядочными людьми.

- Они такие и есть, такие и есть! - воскликнул Манчино, придерживая за повод вдруг забеспокоившуюся пегую лошадь. - Вполне солидные и добропорядочные люди. Не в пример мне. Я-то сам никогда не был ни солидным, ни добропорядочным, чего уж тут. Словом, приятели мои считают, что девушка, которая водит со мной компанию и даже просто здоровается, непременно одна из тех, чью любовь можно купить за деньги.

- Сказать по правде, на такую она вовсе не похожа, - сказал Бехайм, погруженный в воспоминания о девушке. - А если б оказалась из таких сколько ни заплати, все было бы мало.

- Она красива и чиста, как розовый бутон, - объявил Манчино и опустил руку со скребницей в воду.

- И ростом высокая, и цвет лица у нее свежий, не какая-нибудь бледная немочь. Ничего не скажешь, девушка мне по нраву. Вы бы хоть намекнули, в которую церковь она ходит к мессе, а?..

- Значит, вы не только меня, но и Господа Бога сводником сделать решили? - вскипел Манчино.

- Сводником? - возмущенно воскликнул Бехайм. - Сударь! Имейте уважение к святым вещам! Надеюсь, мессу-то послушать не возбраняется? Или и тут от вашего брюзжания спасу не будет? Сводничество! С чего вы взяли? Я хочу вернуть ей платочек - она его утеряла, а я подобрал.

Он достал из кармана платочек льняного "боккаччино" и сунул его Манчино под нос.

- Да, платочек и правда ее, - Манчино осторожно взял платочек мокрыми пальцами. - Я сам подарил его ей на именины, со скляночкой душистой эссенции. Значит, она его обронила.

- Совершенно справедливо, и вы могли бы вернуть ей этот платочек, с приветом от того, кто шел следом за нею, - предложил Бехайм. - Не стану отрицать, я бы с удовольствием повидал ее снова, очень она мне понравилась, и как знать, может, я тоже ей приглянулся. Только вот исчезла в один миг что она себе думает? Что у меня есть время бегать по всему Милану, разыскивая ее? По всем церквам да рынкам? Нет, я в Милане делом занимаюсь, мне не до поисков, так и скажите моей Аннетте!

- Кому, вы говорите, я должен сообщить, что у вас в Милане дела? переспросил Манчино.

- Моей Аннетте, кому же еще, - ответил Бехайм. - Или ее зовут иначе? Могли бы в конце концов и назвать ее имя. Манчино пропустил эту просьбу мимо ушей.

- Значит, пойдете к Боччетте и потребуете свои деньги? - осведомился он.

- Да, пойду и потребую, - с апломбом подтвердил Бехайм. - Завтра или в какой-нибудь другой день пойду к нему и улажу это дельце. Что же до девушки, которую мне, надо полагать, увидеть не суждено...

- Вы ее увидите, - сказал Манчино, и печаль на его лице уступила место злости. - Да, ведь я этому не могу воспрепятствовать. И запомните, что я вам скажу: боюсь, для девушки это кончится плохо. Но тогда и для вас тоже, вот что я скажу. А может быть, и для меня.

5

Д'Оджоно сказал правду, дом "У колодца" выглядел до крайности запущенным, казалось, он уже много лет стоит пустой, необитаемый, крыша худая, балки прогнили, труба обвалилась, штукатурка на стенах облуплена, кладка вся в трещинах, и сколько Бехайм ни стучал и ни звал, дверь оставалась закрыта. И когда он этак вот стучал, и ждал, и звал, и стучал, и опять звал, и опять ждал, взгляд его ненароком упал на зарешеченное оконце над дверью, и в этом оконце он увидел лицо, оставлявшее впечатление такой же запущенности и обветшания, как и дом, небритое и нечистое лицо мужчины, который внимательно наблюдал, как он до крови разбивает себе пальцы о запертую дверь.

- Сударь, что это значит? Почему вы не отворяете? - возмутился Бехайм.

- А чего вы расшумелись, вдобавок на чужой земле, и вообще, кто вы такой? - в свою очередь спросил тот.

- Я ищу некоего Боччетту, - объяснил Бехайм. - Бернардо Боччетту. Мне сказали, его можно найти в этом доме.