Жажда жить: девять жизней Петера Фройхена - Рейд Митенбюлер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Закончив совместные с Гарольдом Шерманом эксперименты с ЭСВ, Уилкинс отправился в «духовные искания». Вместе с доктором Уильямсом Сэдлером, который был уважаемым психиатром и обычно разоблачал так называемых медиумов и экстрасенсов, он вступил в общество под названием «Форум», где исследовали труднообъяснимые эзотерические феномены. Одним из самых важных проектов этого общества было расшифровать слова одного из пациентов Сэдлера, который иногда впадал в транс и начинал говорить о происхождении человечества и его месте во Вселенной. В итоге «Форум» постановил, что пациент передаёт сообщения от коллектива духов под названием «Серафим прогресса и сверхчеловеческое планетарное правительство Урантии»: по их мнению, это были некие обитатели космоса, которые исследуют Вселенную и разные миры. Члены «Форума» опубликовали результаты своих «исследований» в книге «Урантия», объемом 2097 страниц. Кратко изложить её очень трудно, лишь отметить, что в ней причудливо сошлись элементы земной науки, философии и религии (в большинстве своём иудеохристианских направлений). Уилкинс всюду носил с собой том «Урантии» и заявлял, что это его священная книга[44]. Позже он связывал свои духовные искания с карьерой полярного исследователя, и Фройхен, хоть сам был и агностик, наверняка одобрил бы эту связь. «Те из нас, кто побывал на дальнем краю Земли, не могут не чувствовать Бога, – говорил Уилкинс. – Когда люди в одиночестве шагают через пустынные приполярные просторы, у них масса времени на размышление. И в этих краях мы чувствуем, как велик Бог».
31 августа Фройхен и его спутники встретились в аэропорту Айдлуайлд неподалёку от Нью-Йорка. Балхен, Макмиллан и Уилкинс приготовились к экстремально низким температурам: они все были одеты в тёплые куртки и везли с собой в багаже дополнительную одежду. Уилкинс щеголял по-мультяшному необъятными белыми сапогами, похожими на воздушные шары, которые сам сконструировал для мороза. Фройхен же подошёл к путешествию как минималист и взял с собой только лёгкий рюкзак: долго собираться и продумывать путешествие было не в его правилах. Остальные дразнили его, шутили, что в таком крохотном рюкзачке едва поместится «одна рубашка и один носок», не больше. Макмиллан наверняка вспоминал, как Фройхен повёл его через залив Мелвилл, не прихватив даже компаса: можно извинить его удивление, что Фройхен умудрился прожить такую долгую жизнь.
Перед взлётом Фройхен отвёл себе минуту, чтобы написать письмо своей внучке Наваране, которую назвали в честь его любимой жены. Он писал внучке каждую неделю, но на сей раз выпал особенный случай, потому что у Навараны был день рождения. После Фройхен выпил чашку горячего шоколада, как всегда делал, чтобы отпраздновать дни рождения и другие памятные даты. Когда остальные исследователи и Томас дождались его, все погрузились в самолёт.
2 сентября путешественники прибыли в Анкоридж, Аляска, приземлившись на военной авиабазе Эльмендорф. Навстречу им высыпала толпа желающих получить автограф Фройхена (то же самое случилось во время пересадки в Сиэтле). Его знали в основном по победе в «Вопросе на 64 тысячи долларов» – не по Датской экспедиции, не по путешествию вместе с Кнудом Расмуссеном через гренландский ледяной щит, не по пятой Тулевской экспедиции или ещё каким-либо его исследовательским или писательским достижениям. Однако Фройхен всё равно не возражал: он стоял в гуще толпы, как звезда на красной дорожке, жизнерадостно раздавал автографы и болтал с поклонниками.
На Аляске деревья начали покрываться багрянцем: кончалось лето. Фройхену нравилась эта пора, когда так красиво лился солнечный свет. Он сказал Балхену, что ему не терпится увидеть, как этот особенный осенний свет играет на полярном льду. Макмиллан согласно кивнул.
Путешественники собирались переночевать на базе в офицерских комнатах, расположенных в здании, которое прозвали «Шато». У входа их встретили несколько служащих, одетых в форму, и предложили поднять багаж в комнаты. Фройхен оказался единственным, кто не принял этой любезности. Рюкзак его был совсем небольшой, и странно было давать кому-то ещё нести его.
Под ногами путешественников скрипели ступеньки. Они были удивительно крутые, и Фройхен запыхался: ещё одно напоминание, что он стареет. Фройхен остановился перевести дух и сказал Балхену и Томасу, что скоро вернётся. Те кивнули, и Фройхен заковылял по коридору к себе в комнату. Только что перевалило за половину шестого. Солнце склонялось к горизонту, заливая землю ещё одним особенным светом – тем, что предвещает лиловые сумерки. Несомненно, Фройхен залюбовался этим светом, войдя в комнату. Ведь это было последнее, что он увидел, прежде чем грудь его неожиданно стеснило.
Внизу Балхен и Томас услышали приглушённый звук падения. Бросившись вверх по скрипучей лестнице и ворвавшись в комнату Фройхена, они нашли своего друга распростёртым на полу, протез его неуклюже торчал из штанины. Он лежал неподвижно. С ним случился обширный сердечный приступ, и он скончался на месте. Рядом с ним на полу валялся его крохотный рюкзак, над которым все потешались по дороге сюда. Такой маленький рюкзак для такого большого путешествия! Но теперь казалось, что иначе и быть не могло: Фройхен всюду ездил налегке и сейчас пустился в путь, для которого багаж не нужен. Он был неутомимым странником – и теперь отправился за горизонт этой жизни, в жизнь следующую.
Эпилог
После смерти Фройхена прах его развеяли над Туле. Это кажется правильным: Фройхен всегда дорожил Туле, где стал тем человеком, каким его узнал мир. Теперь он навсегда останется здесь – однако кажется, что на самом деле ветер подхватил его прах и понёс над водой, дальше путешествовать по планете. О его смерти объявили газеты по всему миру, и после многочисленных слухов о его кончине, которые иногда всплывали в разные периоды его жизни, на сей раз они не лгали. В американских некрологах говорилось, что Фройхен, победитель на программе «Вопрос на 64 тысячи долларов», был, оказывается, ещё и полярным исследователем. Подобный выбор слов напоминает, что слава непостоянна и капризна. Со временем Фройхен ушёл из памяти и остался только в кое-каких старых вещах: в стопке пыльных книг, на пожелтевших газетных вырезках,
