Черный цветок - Ольга Денисова

Через два дня пришел Жидята, и рассказал о том, что узнал Полоз. Он говорил мягко, старался не напугать Жмура, и, наверное, не сказал и половины из того, что услышал. Но и этого было достаточно. Чаруша мыла посуду у плиты, и Жидята не обращал на нее внимания, пока она не уронила на пол миску, которая разлетелась по кухне мелкими кусочками. Девочка расплакалась так горько, что тому пришлось поить ее водой.

— Есенечка! — всхлипывала она, — Есенечка, миленький мой!

— Я думал, она так… приходит убирать, пока Надежи нет… — виновато сказал он Жмуру.

— Я его невеста! — выкрикнула Чаруша сквозь слезы.

— Невеста? — Жидята обнял девочку за плечо, — маленькая ты еще для невесты…

Потом лицо его потемнело, и он сказал:

— Никому не говори, что ты его невеста, поняла? Никогда и никому. И близко не подходи к главной площади, а лучше всего — сиди дома. И к Жмуру не ходи, он без тебя справится.

— А почему? — раскрыла рот Чаруша.

— Потому что если благородный Огнезар узнает, что у Есени есть невеста, ты тут же окажешься вместе с ним в застенке, поняла?

— Как это?

— Ты думаешь, зачем мы увезли из города его мать и сестер? Чтоб их не мучили вместе с ним. Ты бы смогла смотреть, как мучают твою мать?

Она покачала головой.

— И Есеня тоже не сможет.

Неожиданно Чаруша перестала плакать и поднялась.

— Я пойду к нему, — твердо и уверенно сказала она и начала одеваться.

— Куда? — растерялся Жидята.

— В тюрьму. Ведь если они будут мучить меня, то его будут мучить меньше, правильно?

Жидята устало вздохнул, накинул фуфайку и взял Чарушу за руку.

— Пойдем, — сказал он ей и вывел из кухни. Жидята выглядел таким решительным, что Жмур подумал, будто тот на самом деле хочет отвести девочку в тюрьму.

Но Жидята вернулся через полчаса, потрепанный, взъерошенный и, утирая пот со лба, невесело рассмеялся:

— Как она упиралась! Я тащил ее волоком полдороги. Сдал родителям, и велел беречь пуще глаза. Так она стекло выбила, отцу пришлось ставни закрыть. Если не удержат — на их совести будет, не на моей. Ну кто ж знал, что ей такое придет в голову?

Он сел напротив Жмура и посмотрел на него виновато.

— Я понимаю. Мы что-нибудь придумаем. Он не говорил тебе, где спрятал медальон?

Жмур покачал головой.

— Он для меня… Он сказал, что это для меня… Что бы я не был ущербным. Если бы я знал, что мой сын когда-нибудь… Жидята, он очень переживал, что его отец ущербный?

— Он тебя любит, Жмур. Ущербный ты или нет — он тебя любит.

— Ты помнишь? Как это было, ты помнишь? Я Рубца пожалел, не смог смотреть. А теперь мой сын… А я сижу здесь, и ничего не могу сделать. Если бы я мог стать ущербным еще раз, если бы я мог умереть!

На восьмой день к нему пришла стража, рано утром. На этот раз они не ломали дверей и забора, постучали и сказали, чтобы завтра к обеду он явился в тюрьму.

— Он… он умер? — у Жмура подкосились ноги. Его позовут. Чтоб забрать тело.

Но стражники ничего не ответили и ушли. Скорей всего, они и сами не знали, о чем шла речь, но Жмур решил, будто промолчали они, чтоб не брать на себя труд сообщить ему о самом страшном.

Он ходил по дому, натыкаясь на стены, обхватив голову руками, и не хотел верить своей догадке, когда раздался новый стук в окно. Жмур не запирал дверей, и вскоре в кухню зашел Жидята, а вместе с ним… не было никаких сомнений — Полоз. Он почти не изменился, только седина появилась в коротко стриженых волосах. Он все так же чисто брился, и глаза его смотрели так же не мигая. Как у змея.

— Здравствуй, Жмур, — Полоз смотрел прямо, открыто, и Жмур почувствовал, что его взгляд затягивает в себя, как в омут.

Они говорили с ним часа три или четыре. Они в чем-то хотели его убедить, они трясли его за плечи, они старались, а Жмур недоумевал: зачем все это? Он все понял с самых первых слов: он должен узнать, где Есеня спрятал медальон. И не говорить об этом Огнезару, потому что тот убьет его сына. Из-за того, что тот умеет варить булат.

— Жмур, ты должен быть хитрым, ты понимаешь меня? — Полоз сидел перед ним на корточках, смотрел снизу вверх и сжимал его плечи руками, — ты должен быть хитрым, ты должен обмануть благородного Огнезара. Ты, ущербный кузнец, подлорожденный, ты должен обмануть благородного господина, самого проницательного из всех благородных господ. Ты сможешь это сделать?

Потом перед глазами Жмура качалась змеиная голова, он проваливался в немигающие глаза змея, и плоский раздвоенный язык шуршал тихо и внятно:

— Ты не должен говорить Огнезару, где медальон.

Они говорили, о том, что через пять дней, нет, через четыре дня под стенами города соберутся все вольные люди Оболешья, чтобы освободить его мальчика из тюрьмы. Но для того, чтобы победить, нужен медальон. Медальон и нож.

Ножа им Жмур не отдал, но они и не настаивали, узнав, что нож спрятан надежно. Наверное, они выбрали не самый подходящий момент для беседы, потому что Жмур никак не мог взять в толк, чего они так боятся?

Он понял это на следующий день, когда оказался в застенке, перед благородным Огнезаром.

Жмур был в этом помещении двадцать лет назад, и с тех пор здесь почти ничего не изменилось. Он хорошо запомнил застенок — это было последним, что имело краски. Здесь он исполнил последнюю заповедь вольного человека.

Двадцать лет назад он ничего не боялся, и страшные орудия этого места вызвали в нем только легкую усмешку. Его не стали пытать — это не имело смысла. Он убил благородного господина на глазах у десятка свидетелей, его вина не требовала ни признаний, ни доказательств. Впрочем, тогда пытки его не пугали. Теперь же, глядя по сторонам, он чувствовал, как холодок бежит по спине.

Желто-серые стены сверху оставались светлыми, но чем ниже опускался его взгляд, тем темней были камни. Его пугал высокий сводчатый потолок, он догадался, зачем здесь высокий потолок. Небольшая жаровня с мехами, клещи, нисколько не похожие на кузнечные, железные прутья и мелкие продолговатые пластинки с ушками, наподобие тех, которыми клеймят скот. Веревки, плети, колодки… Кольца, заделанные в стену, бочка с водой и два ведра. И высокая перекладина, вмурованная в стены, под сводом.

Благородный Огнезар сидел за столом, и кивнул Жмуру, замершему у входа, на грубое деревянное кресло, стоящее напротив. С кресла свешивались ремни — для шеи, для пояса, рук — в трех местах. Наверное, оно предназначалось для других «посетителей». Жмур, до этого пребывающий в странном, полусонном состоянии, неожиданно пришел в себя. До этого он чувствовал только боль, как вдруг мозг его прорезала отчетливая мысль: он должен обмануть самого проницательного из всех благородных господ.