Главный финансист Третьего рейха. Признания старого лиса. 1923-1948 - Яльмар Шахт

Я говорил ясно и отчетливо и начал уже выражать неодобрение нападок партии на масонов и евреев, когда обергруппенфюрер СС Бах-Зелевски и два его компаньона в эсэсовской форме поднялись со своих мест среди слушателей и стали пробираться к выходу. Я оторвался от текста и хотел было сказать: «По коридору, господа, вторая дверь справа», когда вспомнил, что выступаю перед микрофоном. Поэтому перестал обращать внимание на уходящих господ и закончил речь без перерыва. Когда я покинул подиум, чтобы вернуться на свое место, мой сосед, гауляйтер Эрих Кох, заметил:

— Братец, братец, тебе предстоит тяжелый путь. (Monchlein, Monchlein, du gehst einen schweren Gang.)

Я пожал плечами и утешился мыслью, что оказался в доброй компании с Мартином Лютером. В то же время осознал, что отныне буду считаться открытым противником партии.

Сразу после церемонии открытия я продиктовал письмо Гиммлеру, главе СС, протестуя в самых энергичных выражениях против поведения его обергруппенфюрера в присутствии исполняющего свои обязанности министра рейха и требуя его увольнения. Через несколько недель я с удовлетворением узнал, что господин Бах-Зелевски, хотя и не был наказан по-настоящему, все же был переведен в Силезию.

Теперь на сцену выступил Геббельс. Содержание моей речи ему, конечно, передали. Ее трансляция по радио была свершившимся фактом, но еще возможно было предотвратить ее публикацию в газетах. Речь все же появилась в прессе, с купюрами всех резких фрагментов.

Я не собирался принять эту изуродованную версию своего выступления и напечатал 10 тысяч копий его в Имперском банке. Затем выложил их на стойки наших отделений по всей стране. Спрос на копии был поразительным. Пришлось печатать их выпуск за выпуском — каждый в 10 тысячах экземпляров. Они расходились среди публики, постепенно достигнув общего числа 250 тысяч экземпляров.

На речь обратила внимание почти каждая зарубежная газета. Лондонский Economist писал: «Нельзя сомневаться в смелости господина Шахта… Стрелы, нацеленные на него руководством нацистской партии, пролетели в опасной близости от цели. Кенигсбергская речь в прошлое воскресенье представляла собой яростную контратаку на партию».

Датский же поэт Кай Мунк писал: «Дайте нам закон для евреев в нашей стране — вот нынешний лозунг Шахта, звучащий на всю Германию и являющийся прямым вызовом Геббельсу. Шахт или Геббельс, выбор между этими двумя именами. Кем и каким будет Гитлер, зависит от этого выбора».

Как известно, речь фон Папена в Марбурге привела к его временному аресту во время путча Рема в 1934 году, хотя он не имел к нему никакого отношения. Меня интересовало, что готовится лично для меня за кенигсбергскую речь. Я подверг критике идеи партии и ее представителей. Снесут ли они ее безропотно?

Имея в виду экономическую политику в представлении газеты Volkischer Beobachter, авторитетного партийного органа, я критиковал отсутствие в ней оценки трудностей наших финансовых проблем: «Какие усилия следует приложить в финансовой и экономической сферах для решения этой задачи — вот о чем не имеют ни малейшего представления эти легкомысленные дилетанты. Крупная газета, например, упоминает новую идею дать технической науке приоритет над бизнесом, согласно которой бизнес следует принудить идти в ногу с развитием технической науки, даже если ему суждено будет задохнуться в этой гонке. Автор, видимо, полагает, что астма является особым стимулом для роста производства. Какое сердце трепетно не откликнется на такие фразы: «Флаг значит больше, чем банковский счет» или «Нация, а не национальная экономика имеет первостепенное значение». Такие сентенции обезоруживающе точны, но какая от них польза для экономиста в практической работе? Когда я недавно привлек внимание к тому, что в германскую экономику не следует вносить смятение, я прочел, что вопрос о мере, рассчитанной на смятение национальной экономики, является признаком либерализма. Мое предположение, что способность нашей нации к самозащите предполагает концентрацию всего — а под всем я имею в виду наши экономические и финансовые усилия, — отмели замечанием, что в настоящее время только старые бабки спрашивают с испугом: кто заплатит за все это? Рискуя получить ярлык старой бабки, я хочу подчеркнуть со всей убежденностью, что вопрос о том, как реально осуществить задачу, порученную нам, вызывает у меня серьезное беспокойство. Приукрашивать серьезность задачи, стоящей перед Германией, несколькими дешевыми фразами не просто бессмысленно, это ужасно опасно».

В сфере внешней политики я также сделал серьезное предупреждение партийным шовинистам: «Нужно подчеркнуть, что самоуважение требует уважения к другим; что следование собственным традициям и обычаям не подразумевает презрения к традициям и обычаям других; что признание достижений другого народа служит росту собственных достижений. И что единственный способ победить в экономической конкуренции состоит в повышении качества производства, а не в использовании насилия и обмана».

Любопытно, что партия никак не отреагировала официально на мою кенигсбергскую речь. Не было предпринято никаких попыток предотвратить распространение ее 250 тысяч печатных копий. Нигде не было опубликовано никаких опровергающих статей.

Примерно через неделю после Кенигсберга мне пришлось встретиться с Гитлером по другому поводу. Он старательно избегал критических замечаний в адрес моей речи, из которой процитировал лишь одно предложение: «Господин Шахт, вы были совершенно правы, когда сказали в Кенигсберге, что мы «все в одной лодке».

Это укрепило во мне убеждение, что я должен продолжать свою агитацию в пользу умеренной и честной политики, и я убедил Гитлера предоставить мне возможность выступить по проблемам финансовой и валютной политики перед высшим партийным руководством на предстоящем партийном съезде. Я надеялся произвести хотя бы часть впечатления, которое оказал несколькими выступлениями на слушателей Военной академии, когда настойчиво доказывал, что существуют естественные лимиты для вооружения Германии со стороны ее ограниченных экономических возможностей.

17 сентября 1935 года с согласия Гитлера я выступил по данной проблеме на партийном съезде в Нюрнберге в присутствии гауляйтеров, рейхсляйтеров и других высших партийных чинов. Я указал, что финансовая помощь рейху со стороны Имперского банка должна уменьшиться и что дальнейшее вооружение должно финансироваться за счет налогов и кредитов. По проблеме сырья я подчеркнул, что восемьдесят три процента нашей внешней торговли обеспечивается за счет бартера, то есть товары обмениваются на товары, и что только семнадцать процентов нашего экспорта дают нам свободно конвертируемую валюту. Этот процент я определил как совершенно неадекватный. Отметил, что другие страны уже снабдили нас товарами в кредит на стоимость 500 миллионов марок, нам остается расплатиться с ними экспортными товарами промышленного назначения. Наконец, я еще раз указал на ущерб, который наносят нашему экспорту крайности партийной политики.