Проигравший.Тиберий - Александр Филимонов

Перед тем как уехать на Капри, Тиберий был вынужден задержаться в Италии и даже приблизиться к Риму на расстояние, разрешенное предсказаниями Фрасилла. В Фиденах, городке на Тибре, неподалеку от Рима, произошло несчастье, сводное с тем, что постигло самого Тиберия на вилле «Грот», и, возможно, личные переживания помогли ему проникнуться сочувствием к пострадавшим. В Фиденах, во время гладиаторских боев, обрушился весь огромный амфитеатр. Задавлено насмерть было больше двадцати тысяч зрителей, а вот все гладиаторы, находившиеся на арене и обязанные погибать, остались живы. Тиберий разрешил всем родственникам погибших обратиться к нему за помощью. Это стоило ему более восьми миллионов сестерциев, да еще он выкупил у ланист счастливчиков гладиаторов и даровал им волю.

Некоторых из этих гладиаторов, бывших раньше свободными римскими гражданами, а потом отданными ланистам за долги и серьезные преступления, нанял к себе на службу Сеян. Он пообещал им, что теперь они смогут зарабатывать гораздо больше, чем орудуя мечами и трезубцами на аренах.

Он отобрал самых безжалостных, подробно расспросив о каждом из бывших хозяев. Этим людям Сеян собирался поручать самые неприятные и щекотливые дела.

Остров Капри был любимым местом Тиберия уже много лет и, наверное, удовлетворял его представлениям об идеальном убежище от трудов, забот и всяческих волнений. Здесь всегда было хорошо — и летом и зимой. Со всех сторон остров обрывался в море отвесными скалами, и на нем была единственная, очень удобная небольшая бухта — сюда причаливали корабли с посетителями (теми, кому позволял Сеян), продовольствием и почтой. Тиберий сразу, как только прибыл сюда и поселился на одной из двенадцати своих вилл — самой роскошной, называемой «Ио», — тут же занялся благоустройством своего быта.

Первым делом с острова были удалены все местные жители — им было предложено уехать и даже выдавались неплохие отступные деньги. По старому обычаю здесь еще оставалась военная школа для греческих юношей-эфебов. Но к моменту приезда Тиберия и они уехали. Вся центральная часть острова была покрыта чудесными лесами, с чистыми, в цветах, полянками, журчащими ручьями с кристальной и холодной водой, маленькими пещерками, где, наверное, когда-то жили нимфы, — все это было превращено в заповедник, и доступ туда имели только германские дозоры, сам Тиберий и те, кого он собирался здесь поселить.

А предназначен заповедник был для удовлетворения императорского сладострастия. Тиберий приказал построить там множество укромных местечек, которые он называл «Венериными». Там должны были жить его ненаглядные спинтрии — мальчишки и девчонки, обученные самым изощренным формам разврата и ни к чему на свете больше не пригодные. Тиберий поселил их по двое, по трое — в шалашиках, гротиках, пещерках и крошечных домишках. К каждому такому Венериному местечку вела хорошо расчищенная тропа — и император, гуляя по заповеднику, неизбежно натыкался на своих любимцев. Их было около сотни, но Тиберий, отличавшийся замечательной памятью, помнил всех в лицо, по именам и, так сказать, по способностям и достоинствам: он сразу запомнил, где какие спинтрии живут, и безошибочно попадал именно к тем из них, с кем ему хотелось побаловаться.

Для бесед, полезных уму и душе, у Тиберия был Кокцей Нерва. Его поселили рядом с главной резиденцией императора — виллой «Ио», — и, что самое удивительное, Тиберий часто предпочитал длительные разговоры с престарелым сенатором кувырканиям на траве с бесстыдными голыми подростками. А если бы Нерву спросили, какого он мнения об императоре, то честный, никогда не лгущий Нерва ответил бы, что такого собеседника, как Тиберий, внимательного и начитанного, он не часто встречал в жизни. Сам Нерва был доволен своей судьбой — здесь ему никто не докучал просьбами, не мешал писать книги по юриспруденции, раз в месяц из Рима исправно приезжал чиновник водяного ведомства, отчитывался, подробно записывал новые указания и с первым почтовым кораблем отплывал обратно. К прогулкам Нерва не был расположен, заповедником сладострастия не интересовался и о спинтриях ничего не знал. В Риме у него осталась семья, остались совсем взрослые дети — и Тиберий пообещал Нерве, что, когда тот соскучится, ему сейчас же будет предоставлен корабль. Пока же старому Нерве скучно не было.

Фрасилл тоже имел здесь прекрасные условия для проживания и занятий астрологией. Тиберий был его посетителем каждый день — особенно в первые месяцы, пока еще не обрел покой и уверенность. За долгие годы, что Фрасилл знал Тиберия, он научился тонко чувствовать, что нужно хозяину — иногда нужно было и немножко попугать его, потому что одни хорошие предсказания вызывали у Тиберия подозрение. Впрочем, предсказанные ужасы были, как правило, мелкими — например, однажды Фрасилл сказал, что сенат отменит назначенный Тиберием налог на недвижимость, сочтя его слишком высоким, но потом все же согласится. Или: такого-то числа Тиберию вдруг предписывалось сидеть дома, так как вне его стен есть опасность поражения ударом молнии. Все, что относилось к предсказаниям, так сказать, основополагающим, было на должном уровне. Все так же, как и раньше, Фрасилл настаивал на том, что император переживет его, что все враги его падут — и закончат дни в муках, что империя не подвергнется разрушительным стихийным бедствиям и народным волнениям, пока жив Тиберий. Это устраивало обоих — как Тиберия, так и самого Фрасилла. За время сытой и блаженной жизни на острове Фрасилл чересчур растолстел, отпустил для важности длинную седую бороду и волосы, носил амулеты и магические знаки из серебра и золота. Ему разрешалось ненадолго покидать Капри, правда под охраной, и посещать знакомых в Риме и других городах. По возвращении Фрасилл докладывал Тиберию о каждом своем шаге — и император мог сравнить его показания с донесениями тайных агентов Сеяна, следивших за передвижениями астролога. Без наблюдения его отпускать было нельзя — ведь в Италии до сих пор действовал закон Тиберия против магов.

Для чтения и занятий литературой он выбрал возвышенное место на скале над морем. Здесь, под высоким тенистым дубом, стояла удобная скамеечка, невысокий столик для письма, рядом — навес, где можно было спрятать написанное на случай внезапного дождя. Охрана располагалась вдалеке, за кустами, чтобы не мешать вдохновению своего господина.

На этом месте, вскоре после приезда Тиберия на Капри, произошел неприятный случай. Тогда здесь еще не было скамеечки, и Тиберий только присматривался к окрестностям — достаточно ли они поэтичны, как вдруг услышал, что его окликают.

Он резко обернулся на незнакомый голос, с внезапным испугом осознав, что германцы далеко — сам только что отослал их в сторону, желая попробовать здешнее одиночество на вкус. И увидел какого-то совсем здесь неуместного человека, одетого в лохмотья, с большим мешком в руках. Что было в этом мешке? Орудие убийства? Человек, несомненно, знал, кто стоит перед ним. Он размахивал свободной рукой и вопил во весь голос:

— Привет тебе, цезарь император! Подожди меня! Не уходи! Я тебе сейчас что-то покажу!

Тиберий продолжал пятиться, не сводя глаз с мешка, пока человек не вытащил оттуда за жабры огромную — в Риме за такую дали бы не меньше двадцати тысяч — краснобородку. Это, конечно, был рыбак с Соррентского мыса, приплывший на здешние уловистые глубины — там, на побережье, еще не знали, что ловить рыбу возле Капри теперь будет запрещено.

Рыбак, с гордым видом повертев краснобородкой перед остолбеневшим Тиберием, бросил ее на траву — щедрый бедняцкий подарок, от всего сердца — к ногам императора.

— Это тебе, цезарь! — воскликнул он, — Эх, и намучился же я с ней, пока в лодку втащил! Думал — не справлюсь. А потом вижу — вроде ты на скале стоишь. Ну, думаю, это добрый знак. Не иначе тебе, Капитон, — это я Капитон, — морской владыка велит передать подарок земному владыке! Я к скале причалил — и полез, ну, думаю, не дадут упасть-то. Еле влез, — улыбнулся рыбак, явно довольный фигурой красноречия насчет морского и земного владык, которую придумал, наверное, пока карабкался. — Так что прими подарок, цезарь!

Тиберий смотрел то на краснобородку, еще слабо поводившую жабрами, то на счастливое лицо рыбака, которое меняло выражение на недоумение — по мере того как за своей спиной Тиберий слышал приближающийся топот германцев.

Еще мгновение — и рыбак был крепко схвачен и ударами древком копья в живот согнут перед императором в три погибели. От боли он хрипел, не в силах больше ничего сказать в свое оправдание. Тиберий молчал, но еще не мог успокоиться.

Он вдруг подумал, что Капри вовсе не такое безопасное место, как ему казалось раньше. Если этот рыбак смог взобраться по скале — то смогут и другие, уже не такие простаки, как он. Гнев ударил в голову. Тиберий выговорил, не разжимая зубов: