Происхождение партократии - Авторханов Абдурахман

«Дорогой Лев Давидович, Я пишу, чтобы рассказать вам, что приблизительно за месяц до смерти, просматривая вашу книжку, Владимир Ильич остановился на том месте, где вы даете характеристику Маркса и Ленина, и просил меня перечесть ему это место, слушал очень внимательно, потом еще раз просматривал сам.

И еще вот что хочу сказать: то отношение, которое сложилось у Владимира Ильича к вам тогда, когда вы приехали к нам в Лондон из Сибири, не изменилось у него до самой смерти. Я желаю вам, Лев Давидович, сил и здоровья и крепко обнимаю. Н. Крупская» (Л. Троцкий, Моя жизнь, ч. II, стр. 251–252).

Троцкий комментирует это письмо: «В книжке, которую В. И. просматривал, я сопоставлял Ленина с Марксом… Мне было отрадно, что Ленин незадолго до кончины со вниманием читал мои строки о нем, ибо масштаб Маркса был и в его глазах самым титаническим масштабом для измерения человеческой личности. С неменьшим волнением читал я теперь письмо Крупской. Она брала две крайние точки: октябрьский день 1902 года и конец декабря 1923 г. Между этими двумя точками прошли два десятилетия, сперва совместной работы, затем жестокой фракционной борьбы и снова совместной работы на более высокой исторической основе. По Гегелю: тезис, антитезис, синтезис. И Крупская свидетельствовала, что отношение ко мне Ленина, несмотря на длительный период антитезиса, оставалось «лондонским»: это значит отношением горячей поддержки и дружеской приязни, но уже на более высокой исторической основе. Даже если бы не было ничего другого, все фолианты фальсификаторов не перевесили бы перед судом истории маленькой записочки, написанной Крупской через несколько дней после смерти Ленина» (там же, стр. 252–253).

Но Троцкий умудряется допустить оплошность, которая в политике не может остаться безнаказанной. 21 января 1924 года Троцкий, находившийся в Тбилиси, в пути на курорт Сухуми, получил от Сталина зашифрованную телеграмму о смерти Ленина. На запрос Троцкого по прямому проводу Кремль ответил Троцкому, что похороны Ленина назначены на субботу (Ленин умер в понедельник) и что так как Троцкий «все равно не поспеет на похороны», то Кремль рекомендовал ему «продолжать свое лечение». Троцкий замечает: «На самом деле похороны состоялись только в воскресенье, и я вполне мог бы поспеть в Москву. Как это ни кажется невероятным, но меня обманули насчет дня похорон. Заговорщики по-своему правильно рассчитали, что мне не придет в голову проверять их…» (Л. Троцкий, Моя жизнь, ч. II, стр. 249–250).

Да, Троцкого обманули, но иногда случается и так, что обманывают того, кто сам хочет быть обманутым. Здесь же бросается в глаза, что Троцкий явно потерял масштаб расстояния: поезд Тбилиси-Баку-Москва пробегает это расстояние за три дня, а в распоряжении Троцкого было пять дней, если даже похороны назначены на субботу. Кроме того, военный министр мог быть доставлен в Москву и военным самолетом. При всех случаях, Троцкий должен был учитывать, что его отдых на солнечном южном курорте, когда в Москве, в лютую зиму, партия хоронит своего вождя, это как раз и было то, что нужно «тройке». Это физическое отсутствие Троцкого Сталин превратил в его политическое отсутствие у трона, которым сейчас овладела «тройка» и юридически. Экстренный пленум ЦК 21–22 января 1924 г., в отсутствие Троцкого, преемником Ленина на посту председателя Совнаркома СССР и РСФСР выдвинул «нейтрального» А. И. Рыкова, а преемником Ленина на посту председателя Совета труда и обороны (СТО) был выдвинут Л. Каменев. Это был результат явного компромисса внутри «тройки», так как члены «тройки» не могли договориться о выдвижении на пост главы правительства кого-нибудь из своей среды. Заодно было решено «укрепить» военное ведомство, которым руководил Троцкий. К уже ранее назначенному туда стороннику «тройки» Уншлихту теперь ЦК решил назначить первым заместителем Троцкого М. Фрунзе, сняв с этой должности давнишнего врага Сталина — Склянского.

Троцкий сообщает: «В Сухуми приезжала ко мне делегация ЦК в составе Томского, Фрунзе, Пятакова и Гусева, чтобы согласовать со мною перемены в личном составе военного ведомства. По существу это была чистейшая комедия. Обновление личного состава в военном ведомстве давно совершалось полным ходом за моей спиной… Первый удар пришелся по Склянскому. На нем прежде всего выместил Сталин свои неудачи под Царицыным, свой провал на Южном фронте, свою авантюру под Львовом» (Л. Троцкий, там же, стр. 253).

Это были, конечно, подкопы под самого Троцкого, чтобы предупредить потенциального Бонапарта, которым он и не собирался стать.

Пленум ЦК принял обращение «К партии. Ко всем трудящимся». В этом обращении, между прочим, говорилось:

«Никогда еще после Маркса история великого освободительного движения пролетариата не выдвигала такой гигантской фигуры, как наш покойный вождь, учитель, друг… бесстрашный ум, железная, несгибаемая, упорная, все преодолевающая воля, священная ненависть… к рабству и угнетению, революционная страсть, которая двигает горами, безграничная вера в творческие силы масс, громадный организационный гений, — все это нашло свое великолепное воплощение в Ленине…

Ленин умел, как никто, видеть и великое и малое, предсказывать громаднейшие исторические переломы и в то же время учесть и использовать каждую маленькую деталь; он умел, когда нужно, бешено наступать и, когда нужно, отступать, чтобы готовить новое наступление. Он не знал никаких застывших формул; никаких шор не было на его мудрых, всевидящих глазах…

В сокровищницу марксизма товарищ Ленин внес немало драгоценного. Именно ему рабочий класс обязан разработкой учения о пролетарской диктатуре, о союзе рабочих и крестьян, о всем значении для борющегося пролетариата национального и колониального вопросов и, наконец, его учением о роли и природе партии…

Никогда Ленин не был так велик, как в минуты опасности. Твердой рукой он проводил партию через строй этих опасностей, с несравненным хладнокровием и мужеством идя к своей цели. Ничего противнее, отвратительнее, гаже паникерства, смятения, смущения, колебания для Ленина не было» («ВКП(б) в рез.», ч. I, 1933, стр. 809–810).

Пленум ЦК поручил Сталину выступить на открывающемся 26 января 1924 года II Всесоюзном съезде Советов с речью «По поводу смерти Ленина». Произнесенная как проповедь священника с церковного амвона, речь эта была полна религиозной патетики и мистицизма, устанавливала новые каноны идолопоклонства партийных шаманов, взывающих к духу Ленина на церковном же языке. Сказывался бывший воспитанник духовной семинарии, но Сталин знал, что он делал. То была «политика дальнего прицела». Сталин сказал: «Мы, коммунисты, — люди особого склада. Мы скроены из особого материала. Мы — те, которые составляем армию великого пролетарского стратега, армию товарища Ленина…

Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам держать высоко и хранить в чистоте великое звание члена партии. Клянемся тебе, товарищ Ленин, что мы с честью выполним эту твою заповедь!» (.выделено мною. — А. А.). И таких «клятв» Сталин насчитал еще пять — о единстве партии, о диктатуре пролетариата, о союзе рабочих и крестьян, об укреплении и расширении СССР, об укреплении и расширении Коминтерна. Каждая «клятва» кончалась по одному и тому же канону: «Клянемся тебе, товарищ Ленин, что мы с честью выполним и эту твою заповедь!» (Сталин, Сочинения, т. 6, стр. 46–51).

Тот же II съезд, по предложению Сталина, подтвердил решение «тройки» не предавать труп Ленина земле, а, набальзамировав, поставить его как святыню в Мавзолей на Красной площади. Сам Сталин объяснил, почему атеиста и революционера Ленина набальзамировали, как древнеегипетского фараона: «Вы видели за эти дни паломничество к гробу товарища Ленина десятков и сотен тысяч трудящихся. Через некоторое время вы увидите паломничество представителей миллионов трудящихся… Можете не сомневаться в том, что за представителями миллионов потянутся потом представители десятков и сотен миллионов со всех концов света» (там же, стр. 51; выделено мною. — А. А.). Слова, которые Сталин ввел сейчас в большевистский жаргон, означали, по изданному Академией наук СССР «Словарю современного русского литературного языка»: «заповедь» — «библейское или евангельское изречение», а по Далю: «клясться» — «давать клятву, божиться», «паломник»-«богомолец, бывший на поклонении у гроба Господня». Сталин намеренно превратил мавзолей Ленина в «гроб Господень», чтобы его именем освящать свою будущую инквизицию. Ленин, конечно, хотел, чтобы ученики продолжали его дело, но едва ли он согласился бы на создание ему культа нового бога. Слишком хорошо знавший Ленина в этом отношении, Троцкий писал: «Отношение к Ленину, как к революционному вождю, было подменено отношением к нему, как к главе церковной иерархии. На Красной площади воздвигнут был, при моих протестах, недостойный и оскорбительный для революционного сознания мавзолей. В такие же мавзолеи превращались официальные книги о Ленине. Его мысль разрезали на цитаты для фальшивых проповедей» (Л. Троцкий, Моя жизнь, ч. II, стр. 257).