Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы - Сергей Хрущев

Еще во время войны, в 1943 году, в эвакуации в Саратове, он предложил измерять ускорения летательного аппарата и по ним определять место, где он находится. Принцип сегодня широко известный, наверное, нет самолета, ракеты, космического корабля, подводной лодки и многих других, как их называют в академической науке, самодвижущихся устройств, на которых не стоял бы подобный прибор. В то время особого интереса предложение не вызвало, а один из будущих академиков и корифеев в этой области даже пошутил: «Что же получается, Ткачев, как барон Мюнхгаузен, пытается поднять сам себя за волосы?»

Шутка понравилась, ее часто повторяли. Когда же инерциальная навигация (такое наименование получила в мире наука, вылупившаяся из идеи Ткачева) кружным путем пришла из-за океана, ее реализацию в нашей стране поручили организации, которую возглавлял шутник.

Лев Иванович тем временем работал над новой идеей. В самом конце войны, в 1945 году, он предложил новую конструкцию гироскопа, в сотни и тысячи раз более точного, чем имелись тогда в мире. Я удержусь от объяснения принципов работы гироскопа, иначе книга начнет превращаться в научно-популярную. Скажу только, что без такого прибора не обходится ни одна система навигации. Не погрешу против истины — точность гироскопа в те годы стала проблемой, определяющей судьбу ракетной техники.

К сожалению, и новое предложение Ткачева не нашло воплощения. Гироскоп повышенной точности, его называли, в силу особенностей конструкции, поплавковым, пришел к нам уже на исходе 1950-х годов тоже из-за океана.

Лев Иванович принадлежал к типу людей, обреченных на неудачу в практических делах. Блестящая идея, опередившая свое время, никак не желала в его руках превращаться в осязаемый продукт. Даже через годы, когда у Ткачева, казалось, появились все возможности: мастерские, лаборатории, цеха, — дальше единичных экземпляров дело не шло. Для успешной организации производства требуется иной талант.

Мне Ткачев уделял особое внимание. Не стану льстить себе, относить его на счет моих способностей. Хотя я относился к тем немногим, кого всерьез заинтересовали его лекции. Льва Ивановича куда больше влекла фамилия. Ему представлялось, что с ее помощью он сможет наконец отыскать выход из тупика.

Общение с Львом Ивановичем принесло в мою жизнь много нового. Он познакомил меня с миром, в который мне вскоре предстояло войти. Ткачев запросто входил в двери научных институтов, разрабатывавших интереснейшие вещи: секретные системы управления огнем артиллерии, ракетами, кораблями. Порой в свои походы он захватывал с собой и меня, в одном НИИ ему за спирт механики изготавливали детали для нового прибора, в другом его приятель, начальник отдела, испытывал уже собранный гироскоп. Нормальная жизнь советского изобретателя.

В начале 1958 года, когда до выпуска оставалась всего пара месяцев, Лев Иванович рассказал мне, что познакомился с очень интересным человеком — главным конструктором ракетного вооружения подводных лодок. Ткачев предложил съездить к нему. Организация располагалась неподалеку, в одном из подмосковных ситцевых городков, в Реутове.

Я уже говорил, что с раннего детства флот манил меня. От предложения я пришел в восторг, одно меня останавливало: насколько это удобно, ведь я студент, а там… Главный конструктор. Ткачев разубеждал меня: он очень простой и милый человек, с удовольствием примет нас. Тем более они уже обо всем договорились.

Как выглядят ракетные и авиационные конструкторские бюро, я себе представлял, побывал с отцом у Королева и Мясищева. Огромные, во много этажей, застекленные цехи, светлые залы конструкторских бюро. Гладко заасфальтированные дворы и много цветов.

На сей раз мы попали в иной мир. Как только свернули с шоссе, пошли ухабы, колдобины, автомобиль преодолевал их с трудом. Наконец мы у цели. Небольшой трехэтажный цех с пристроенными к одной стене так называемыми бытовками. Рядом еще какое-то помещение, похожее на сарай. Там размещался сборочный цех — святая святых конструкторского бюро. Территорию окружал деревянный забор.

В ворота нас пропустили беспрепятственно, предъявлять документы, выписывать пропуска, как это бывает обычно в подобных организациях, не пришлось. Поднявшись на третий этаж, мы попали в залитый светом большой зал, плотно заставленный столами и кульманами. Людей немного, рабочий день кончился. Слева в стене неприметная дверь, за ней небольшая скромная приемная. Лев Иванович приветливо здоровается с секретарем, осведомляется, здесь ли хозяин.

— Вас ждут, — отвечает она с улыбкой. Зовут ее Зоя Дмитриевна. Она проработает с главным, затем генеральным конструктором до самой его смерти. Впереди еще целая жизнь.

Заходим в кабинет. Он тоже невелик, видно, в конструкторском бюро на счету не то что каждый квадратный метр, каждый квадратный сантиметр. На стене черная доска, рядом на полочке лежат мелки, совсем как в институтской аудитории. На доске какие-то полустертые наброски и формулы, сразу видно, она тут повешена не для мебели. У доски средней величины стол для заседаний, большой сюда не втиснешь. На стенах — красочные плакаты. Они меня очаровали: невиданные подводные лодки с какими-то трубами; из труб вылетают ракеты с маленькими сильно скошенными назад крылышками. Непривычные — сначала и не поймешь, в чем дело.

Увлекшись плакатами, я проглядел хозяина. Только услышав откуда-то сбоку: «Здравствуйте, как доехали?» — повернулся на голос.

Из-за небольшого полированного стола, освещенного настольной лампой с зеленым абажуром, вставал улыбающийся еще не старый человек с гладко зачесанными назад редкими волосами.

— Познакомьтесь, главный конструктор Владимир Николаевич Челомей, — представил Лев Иванович, он себя в этом кабинете чувствовал как дома.

— Хрущев… Сергей, — запинаясь от смущения, выдавил я.

Мы пожали друг другу руки. Знакомство состоялось. Владимир Николаевич начал расспрашивать меня об институте, поинтересовался темой моего диплома, курсами лекций, увлечениями. Я подробно отвечал, постепенно натянутая настороженность ослабевала. Я чувствовал себя все свободнее. Незаметно разговор свернул к гироскопам. Тут инициативу перехватил Лев Иванович. Все, что он рассказывал, я знал и слушал Ткачева вполуха. Меня интересовали плакаты. Осторожно, краем глаза, чтобы не нарушить приличия, я косился на диковинные рисунки, пытался разобрать сделанные черной тушью надписи.

Хозяин кабинета заметил мое любопытство и достал из стола прозрачный плексигласовый цилиндр на невысокой подставке. Сквозь прозрачные стенки проглядывала та же, что и на плакатах, ракета, только с плотно прижатыми к туловищу крылышками.