Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы - Сергей Хрущев

Хозяин кабинета заметил мое любопытство и достал из стола прозрачный плексигласовый цилиндр на невысокой подставке. Сквозь прозрачные стенки проглядывала та же, что и на плакатах, ракета, только с плотно прижатыми к туловищу крылышками.

Владимир Николаевич жестом заправского фокусника поставил загадочный цилиндр на стол и приступил к рассказу. Начал он с немецких самолетов-снарядов ФАУ-1, с того, как они в конце войны наводили ужас на лондонцев. Далее хозяин подчеркнул преимущество крылатых ракет, тогда их называли «самолеты-снаряды», перед баллистическими. За счет подъемной силы крыла они способны при значительно меньшем весе везти на себе более тяжелый груз. Челомей сделал паузу, и я, воспользовавшись ею, не вытерпел и продемонстрировал свою эрудицию: англичане очень быстро приспособились сбивать ФАУ-1, а баллистическая ракета неуязвима. Владимир Николаевич не стал меня опровергать, наоборот, добавил, что у них есть и еще один очень крупный недостаток — крылья доставляют массу хлопот при транспортировке, размещении на носителях, особенно на подводных лодках. Поэтому крылатые ракеты возят, хранят без крыльев, прикрепляют последние перед самым стартом. Так поступают американцы со своими «Матадорами», состоящими на вооружении сухопутных войск, и «Регулусами», предназначенными для запуска с подводных лодок.

— Американцы смогли втиснуть на лодку лишь два «Регулуса», а для запуска приходится еще повозиться на палубе. А если шторм? Я уж не говорю, что в момент подготовки ракет к старту подводные лодки оказываются абсолютно беззащитными. Наши «Кометы» обладают теми же недостатками, — Владимир Николаевич сделал паузу, рассчитанную на осознание слушателями драматизма сложившейся ситуации. Далее он рассказал, как его мучило столь явное несовершенство конструкции, чисто физически он ощущал ее угловатость, нескладность. Решение пришло неожиданно. Владимир Николаевич поехал в командировку, кажется, в Ленинград. Поселили его в гостинице на последнем этаже, под самой крышей. По воле архитектора над обычным окном помещался еще круглый иллюминатор, как на корабле. Тут ему вдруг привиделась ракета, как птица из дупла, выпархивающая через эту круглую дырку и раскрывающая уже на свободе крылья для полета. Произошло это озарение где-то в 1954 году.

Дальше оставалось придумать конструкцию. Челомей взял в руки прозрачный макет, нажал небольшую кнопку, и у цилиндра спереди и сзади открылись крышки. Он потянул ракетку вперед, она заскользила по направляющим. Из трубы показался нос, потом подрезанные у самого основания крылья, плотно прилегающие к корпусу. Как только задняя кромка высвободилась из плена, они с легким хлопком распахнулись, приглашая к полету.

— Вот и все, — подытожил Челомей. — Правда, никто не верил, что такой трюк возможен. Специалисты, эксперты считали, что ракета не полетит, перевернется. Даже Туполев, к которому я обратился за советом, назвал мою идею цирком.

Поддержали изобретателя моряки, в случае удачи предложение Владимира Николаевича сулило им немалые выгоды. Они добились у начальства разрешения на эксперимент. Здесь, в этом заброшенном, почти бесхозном корпусе создали конструкторское бюро и опытное производство. Практически из ничего, на пустом месте.

— В прошлом году провели первый опытный пуск в Фаустово под Москвой. Полет длился всего несколько секунд, требовалось убедиться самим и доказать сомневающимся, что так называемый цирковой эффект не блеф, а плод точного инженерного расчета. Ракета вылетела из трубы, раскрыла крылья и, чуть покачнувшись, спланировала к опушке леса. Так она научилась летать, — продолжил свое повествование Владимир Николаевич.

Первым его поздравил приехавший посмотреть на диковину Андрей Николаевич Туполев. Он, казалось, искренне радовался, что его пессимистические пророчества не оправдались.

— Теперь мы на коне, — подвел итог Челомей. — Планы обширные, предстоит вооружать и подводные лодки, и надводные корабли.

Владимир Николаевич широким жестом как бы провел по плакатам. По его словам, на лодках можно размешать столько ракет, сколько требуется, ведь труба-контейнер легко вписывается в конструкцию. Она и хранилище, и пусковая установка. При желании ее можно перезаряжать, загонять в нее ракету, как обычный снаряд в пушку. Еще одно преимущество: в трубе ракету не мочит дождь, не посыпает снег, она надежно укрыта. От флота поступило несколько заказов на ракеты, стреляющие из надводного положения и из-под воды, поражающие цели на берегу и корабли в океане. Под новое оружие уже переделываются старые дизельные лодки, строятся новые атомные гиганты.

Челомей предложил мне на его фирме заняться системами управления ракетами. Только что для этих целей организовали специальную лабораторию.

Я пришел в восторг — это именно то, о чем я мечтал. Не раздумывая, я согласился. Владимир Николаевич несколько умерил мой пыл: «Сначала посоветуйтесь дома».

Едва дождавшись отца, я стал взахлеб рассказывать ему о посещении конструкторского бюро. Я рассчитывал его удивить, но оказалось, он обо всем осведомлен. Челомей был у него на приеме в ЦК, показывал свою удивительную игрушку. Отец загорелся новинкой, просил держать его в курсе дела, при надобности не стесняться, звонить.

От отца я впервые услышал историю моего нового знакомого. Главным конструктором Челомей стал в конце войны, совсем молодым, ему едва исполнилось тридцать лет. Его увлечением, страстью еще со студенческих лет было изучение самых разных колебательных процессов. Особенно притягивали его феномены, не имеющие еще объяснения. Работал Челомей в институте, занимающемся авиационными двигателями. Там ему на пороге войны в голову пришла идея, как с помощью колебаний поднять в воздух летательный аппарат. Комбинация из трубы и перекрывающих ее хитрым образом заслонок получила название пульсирующего воздушно-реактивного двигателя.

Начались бесконечные эксперименты, далеко не всегда удачные. Часто двигатель не желал запускаться, порой его никак не удавалось остановить, нередко он просто взрывался. Но Владимир Николаевич не отчаивался, он верил в свою звезду. В 1944-м экспериментальный стенд все больше стал походить на нечто способное взлететь. Вот только на что поставить двигатель? Ответ пришел из-за линии фронта. Крылатые ракеты ФАУ-1 начали бомбить Лондон. Приводил их в движение немецкий двойник челомеевского изобретения.

Владимир Николаевич не знал, радоваться ему или огорчаться. С одной стороны, вот оно, бесспорное подтверждение его прозрения. Но как обидно видеть в чужих руках то, что, казалось, безраздельно принадлежит тебе одному. Дурные предчувствия оправдались. В последующие годы при упоминании о пульсирующем двигателе даже специалисты не сомневались: он пришел к нам от немцев.