История моей матери. Роман-биография - Семeн Бронин

— А я из-под Генуи, — сказал Бенито. — С побережья. Там многие говорят по— французски. Но не так, как вы. Вас, наверно, северяне учили?

— У нас была преподавательница из Парижа.

— Оно и чувствуется. Пойдете в порт?

— Обязательно!

— Составим вам компанию.

— Будете загружаться?

— Пшеницей.

— И привезли что-нибудь?

— Самую малость. Вино своим. Несколько ящиков. Потом разгрузим.

— Не объявили в таможне?

— Еще не хватало. Так — дружеская посылка. Но осторожность не помешает.

— Здесь филиал компании?

— Так точно. Не могут без итальянского пойла.

— Грузоподъемность две тысячи? — У нее со времени ознакомительных поездок по французскому побережью остались кой-какие познания на этот счет, и ей хотелось освежить их и заодно — ими похвастаться.

— Две с половиной.

— По судну кажется меньше.

— А машинное отделение — видите: расположено сзади? Так больше вмещается. Но для этого нужно сыпучий груз иметь: легче распределить вес, чтоб не кренило.

— Что она спрашивает? — спросил на итальянском Чарли, которому надоело молчать: его французский был самый простой и обиходный — для портовых девок, а не для бесед с учеными стипендиатками.

— Сколько мы можем поднять на борт. Ей показалось меньше, чем есть на самом деле… — и Бенито оборотился к ней: — Для специалистки по языкам вы слишком хорошо знаете морское дело.

Это было более чем резонно. Пришлось врать:

— У меня в семье моряки.

— Отец?

— Брат. Показывал мне пароходы в порту, — и пошла потом на попятную: — Я это так спросила — из форсу. Вообще-то я мало что понимаю, но хочется, чтоб за свою приняли…

Пристали к берегу.

— Пойдемте с нами. Документы предъявлять не надо.

— Я и показать могу: там все в порядке…

— Мороки меньше. Быстрее на берегу окажетесь. Идемте. Как вас зовут, прекрасная уругвайка?

— Дениза.

— Скажите еще что-нибудь по-испански. Чарли никогда не слышал.

— Что, что? — обеспокоился Чарли, вслушиваясь в их скороговорку.

— Ничего. Языки учить надо, — сказал ему Бенито. — Раз во флот пошел.

— Мне того, что я знаю, достаточно. А что она говорить будет?

— А я откуда знаю? Слушай.

Рене подождала, когда кончится их итальянский, и продекламировала на испанском стихотворный монолог из Лопе де Веги, который учила наизусть в лицее. Они слушали с завистью.

— Что это? — Бенито ничего не понял, несмотря на близость романских языков.

— Стихи, — отвечала она.

— Хорошо звучат.

— Мои любимые, — с гордостью солгала она: насколько трудно всучить такой товар коренному жителю страны, настолько же просто — иностранцам: что б вы ни сказали на своем мнимом родном языке, все будет звучать в их ушах музыкой, в которой нет ни одной фальшивой ноты. Она подумала тут о том, что, пожалуй, даже лучше, что едет на этом зерновозе, а не на пассажирском лайнере, где наверняка бы нашелся если не уругваец, то испанец и у нее были бы нежелательные очные ставки и совсем ненужная конкуренция…

На берегу было столпотворение. У причала стоял большой пассажирский лайнер, арабы высыпали на берег. Узкая полоса набережной кишела туземцами в рваных бурнусах. Все занимались торговлей вразнос, протягивали безделушки и взахлеб расхваливали их на гортанном наречии. Матросов они не замечали, офицеров тоже: эти, как известно, не платят — но пассажирку, глядевшую на них с симпатией, облепили как мухи сладкое — от них отбоя не было.

— Быстро, быстро, — показывал ей короткими жестами Бенито. — Проходим, проходим! Тут таких много…

Но одному из торговцев и они воздали должное. Мальчишка лет двенадцати, которому бурнус еще не полагался, в тряпье на голое тело, дочерна загоревший, со смышлеными вороватыми глазами, видно, угадал в ней интерес к жителям колоний — умело перегородил ей дорогу и стал предлагать: то камешек из пирамиды фараона, то бусинку из той же гробницы. Убеждения убеждениями, но деньги, которых у нее было мало, она умела считать и ни до одного его товара не докоснулась — только продолжала выражать ему глазами живое сочувствие. Видя, что древностями ее не соблазнишь, мальчишка не растерялся и в качестве последнего и неотразимого довода предложил ей живого утенка, которого, как факир, вытащил из-за пазухи. Ее спутники засмеялись и протянули ему пару мелких монет, оставив ему птенца. Толпа, увидав деньги, разом обернулась к ней и охватила таким плотным кольцом, что вызволять ее пришлось им обоим и вытаскивать чуть ли не силой.

— Таланты надо конечно поощрять, — сказал Бенито, — но не такими жертвами. Верно, Чарли?

— Им нельзя деньги показывать, — сказал тот, поправляя мундир. — Они от них звереют.

— А как без денег купить что-нибудь?

— В этом-то все и дело, — сказал Чарли. — Если б я знал, то был бы в другом месте.

— Ладно, — сказал его друг. — Не все им нас обманывать — пойдем и мы их облапошим.

— Это как? — обеспокоилась Рене, не желавшая никаких историй. В Москве ей советовали отсиживаться на пароходе во время стоянок, но она рассудила, с известной долей лицемерия, что тем лишь быстрей обратит на себя внимание.

— Пойдем кофе задарма пить. В лавку одну… Только ничего там не трогайте — тут же всучат…

Они пошли через живую стену людей; вопреки законам галантности они двигались вдвоем впереди, рассекая человеческие волны, — она, как на буксире, шла сзади. В лавке, куда они пришли, густо пахло благовониями. Под низким потолком лежали пласты ковров ручной работы, керамика и другие местные товары. Хозяин, толстый, пожилой, в феске, был словно облит с головы до ног маслом и патокой: вязко, медоточиво улыбался и являл собой образец восточного гостеприимства. Говорил он на приличном английском, который Рене знала плохо, но понять могла, — тем более что он приспосабливал его к итальянцам.

— Привел вам клиентку, — подмигнув Рене, сказал Бенито. — Хочет посмотреть ваши сокровища. На набережной ей уже кое-что показали.

— Ооо! — запел тот и оглядел ее с головы до ног и со знанием дела: словно всю обцеловал глазами. — Для такой покупательницы ничего не жалко. Сейчас кофе будем пить. Синьорита любит кофе?

— Yes, I do, — сказала Рене.

— Ооо, она еще и по-английски говорит?

— Да, с ней поосторожнее, — сказал Бенито. — Пойдемте, Дениза. Такого кофе больше нигде не будет…

Это было правдой. Такого кофе она нигде больше не пила: от крохотного глотка у нее посветлело в голове и словно распахнулась душа — так стало легко и весело.

— Как кофе? — спросил тщеславный хозяин.