Мгновение длиною в бездну. Рождение Топаз. Книга 1 - Надежда Башлакова

— Ага, которых у нас с тобой нет. — Фыркнула девушка.

— Это просто присказка, Топаз. Но ты и сама знаешь, что так оно всё на самом деле и обстоит. Нам ещё как минимум пару месяцев пути, что приходятся на самую зиму. И вообще, раньше тебя, по–моему, не волновало, как ты выглядишь. В тебе что, наконец–то просыпается настоящая женщина? — Специально подшутил над ней Кий.

— Всё, пошли. — Раздражённо произнесла Топаз. Она так резко крутанулась, что сама же чуть и не завалилась на бок, поскользнувшись на постоянно теперь идущем снегу. Шапку ушанку она принципиально пока не надевала на голову, продолжая нести её под мышкой и оставив до лучших или, наоборот, до худших времён.

Кий пожал плечами и последовал за ней.

Народу им попадалось много, не то чтобы не протолкнуться, но в принципе порядочно, порядочно для того, что вывести тихого, не городского жителя из себя.

— Кий, посмотри, вон там, на той улочке, вроде как народу поменьше, а точнее совсем нет никого. Как думаешь, по ней мы доберёмся на нужный постоялый двор?

— Думаю, что вероятнее всего да.

— Тогда пошли. — Топаз резко свернула на пустынную улочку, даже не убеждаясь, последовал ли за ней лекарь. Она до сих пор ещё была на него обижена.

Кий и правда отстал от неё, проехавшие мимо всадники оттеснили его от того проулка, в который свернула девушка, но не настолько, чтобы не видеть её, а как раз настолько, чтобы видеть, что она в настоящий момент находится в опасности, но не успеть ничего предпринять.

— Топаз, — резко выкрикнул он, — берегись.

Девушка обернулась, чтобы в последний момент увидеть направленный на неё нож и ничего уже не в силах изменить.

Топаз видела, как занесённый клинок целенаправленно и уверенно направляется к её животу и с нажимом погружается в окружающий её тело мех. Или ей это всё только показалось? Да только вот воздух перед ней неожиданно заколебался, пошёл неровными волнами и материализовался уже в виде Алгорна.

Она не видела, как он выворачивает руку и без того напуганному не удавшемуся убийце, она лишь услышала, как хрустнуло ломающееся запястье. Да, потеряв материальность, Алгорн не потерял свою силу.

Топаз ещё в самом начале глубоко вздохнула, прогнулась назад и, благодаря этому самому манёвру и, разумеется, непосредственно Алгорну, так и осталась не тронутой.

К тому времени как незадачливый киллер уполз в какую–то яму зализывать свои раны, душевные и физические, к ним подоспел и Кий, наконец–то прорвавшийся через блокаду конников.

— Топаз, ты как? — Обеспокоено кинулся он к девушке.

Та растерянно кивнула.

— Порядок.

— Я, кажется, просил тебя беречь её. — Набросился на лекаря разгневанный разбойник.

— А я смотрю, ты и сам с этим не плохо справляешься. — Огрызнулся одновременно и расстроенный и недовольный Кий.

Ещё какое–то время они с вызовом смотрели друг на друга, потом заулыбались и обнялись.

— Я скучал по тебе, приятель.

— Мне, знаешь ли, тоже как–то тошно оттого, что меня никто не достаёт, даже какой–то сраный лекаришка и тот пускает по мне слёзу. Фу, какая пакость. — Алгорн вытер рукавом воображаемую слезу и озорно подмигнул друзьям.

Он, надо заметить, так и остался в той самой одежде, в которой и погиб, только смотрелась она слишком уж новенькой и чистой по сравнению с тем видом, что имела при жизни. Сапоги помнится, вечно были в грязи, штаны протёрты на одном колене, а на куртке имелось несколько прорешин. Теперь же всё это исчезло, сияло первозданной чистотой и новизной.

— Э–э–эй, постойте. Я что, чего–то недопонимаю? Ты же сказал, что это был последний раз твоего явления на грешную землю, тогда, когда выпросил у меня свой первый и последний поцелуй. — Вмешалась в их разговор растерянная до невозможности Топаз.

— А я пошутил. — Нагло улыбнулся Алгорн прямо ей в лицо. — Фиг вы теперь от меня отделаетесь.

— Ах ты, гад ползучий. — Топаз уже хотела, как и раньше запустить в него сапогом, перед этим стащив его с ноги, но, посмотрев на разгулявшийся ветер и здраво рассудив, что всё равно в него не попадёт, а вот ногу отморозит (это точно!), запустила в него свой шапкой ушанкой, что по–прежнему держала в руках, принципиально отказываясь надевать, сей головной убор на голову. Но и она, что и следовало доказать, пролетела сквозь Алгорна, шлёпнувшись в присыпанную снегом грязь позади него. — Я рада, что ты снова с нами, обормот. Ну, чего стоишь? Обними же меня, остолоп, у меня же у самой это не получится.

Алгорн, расплывшись в улыбке, подхватил её шапку с земли, крепко обнял девушку, нахлобучивая ей на голову, сей ненавистный головной убор, как она не вырывалась и не кричала в знак протеста. В итоге, конечно, вся эта возня закончилась смехом, и обида Топаз исчезла безвозвратно, а сейчас пока и Кий и Алгорн получили по парочке увесистых снежков, а точнее их получили Кий и стенка за спиной Алгорна.

С тех самых пор бывший разбойник уходил–приходил, и, сопровождая друзей, летел по воздуху рядом с ними, когда ему заблагорассудится, иногда видимый для всех, иногда, когда того требовали обстоятельства, только для своих товарищей, а порой и не видимый, как для тех, так и для других.

Когда они в очередной раз расположились на ночлег, уже не в этом городе, а где–то далеко за его пределами, Топаз решила обсудить с Алгорном его настоящую жизнь, если её теперь так можно было назвать, то есть узнать всё то, что её когда–то так беспокоило.

— Алгорн. — Топаз наконец–то не только натянула свою шапку–ушанку на голову, но и подвязала завязачки под подбородком. Ветер, мороз и снег не оставляли место для компромиссов. — Послушай, а где ты теперь, в ирии?

Бывший разбойник покачал головой, беззастенчивая наворачивая жратву, которую ему было кушать не обязательно, а вот его друзьям она приходилась бы как нельзя кстати. Топаз недовольно хмурилась. Кий крепко спал, иначе бы обязательно прекратил это безобразия. У Топаз же совесть не позволяла это сделать, ведь Алгорн отдал за неё жизнь, а она вдруг да пожалела ему каких–то харчей, которых, между прочим, с каждым укусом становилось всё меньше и меньше. А бессовестный Алгорн в открытую пользовался этой её слабостью.

— Я не в ирии, я теперь везде, но в основном у вил. Помнишь, мы когда–то шептались с ними, так вот мы договорились, что если мне придётся погибнуть раньше, чем я стану ни на что не способным стариком, они с моего позволения заберут меня к себе. А я, знаешь ли, как–то ничего не имел против данного предложения. Ты ведь знаешь, женщины, тем более, хорошенькие, моя извечная слабость.