Замурованные: Хроники Кремлёвского централа - Иван Миронов

Вернули в ИВС «Пушкино», бросили в одиночку. Я уже признался в нескольких эпизодах. Фээсбэшники — не менты, договариваться с ними о дурке и, чтобы не трогали мать, бессмысленно. Из свитера сделал петлю, узлом зацепил за решку, когда повесился, свитер порвался. Потом пытался перегрызть вены зубами, но получилась какая-то хрень. Укусил — крови почти нет, но очень больно. Я понял, что вряд ли прогрызусь до вены. Пришла идея с ручкой. Сломал шариковую ручку, чтобы получились острые надломы… Руку вскрывал несколько часов, крови получилось много шконарь залил, а когда до вены добрался еще и стену забрызгал. Оказывается, вены очень глубоко сидят и вскрываются очень сложно. Сначала пробой начинает хлестать, потом снова свертывается. Очень больно, когда пилишь по уже распоротой ране… Почувствовал слабость, поплыл, стал терять сознание, словно пьяный, закружилась голова. Но запалил продольный. Ворвались мусора, отняли все вещи, одеяло, матрас. Залепили пластырем руку, оставили на мне только трусы и майку. Я чуть от холода не околел. Дней десять спал на деревянном шконаре: жутко холодно, мокрый пол, влага. Только спустя десять дней вернули матрас и одеяло. После двадцати дней одиночки в Пушкине увезли на Петровку, там я прожил еще три недели.

Самое обидное, что загрузил меня мой друг. Хороший парень, последнее отдаст, но слабовольный. И сдал он меня не по злобе, а по слабоволию. Сразу сказал, что на мне двадцать убийств, по семи дал конкретный расклад, в том числе и про кусок ножа, который в голове застрял.

Кстати, прикол вспомнил. У меня подельник Влад Томаншев, когда конвоировали на следственные действия, предложил менту: «Отпусти меня хотя бы на час. Хочешь, я за это тещу твою зарежу!»

— Ты где-то работал?

— Ага, стропальщиком в цеху по резке металла.

— Впечатление, самое яркое в жизни, какое?

— Когда магазин взорвал.

— В людях что ценишь?

— Ум, честность, смелость.

— А какое самое большое разочарование?

— В своем лучшем друге, который меня и сдал.

— А цель в жизни какая?

— Национальная революция, свержение власти.

— Какой у тебя был самый сумасшедший кайф?

— Слава от сделанного и от собственной неуловимости. Знаешь, что рано или поздно они тебя поймают, но пока они лохи.

— Сколько денег тебе нужно для счастья?

— Мне бы деньги счастья не сделали.

— Где бы хотел жить?

— Мне бы у себя дома было неплохо. В принципе, круто было бы жить в деревне, где я бы никогда не видел черножопых.

— Самый дорогой человек для тебя?

— Я не хочу отвечать.

— Как думаешь, кто такой Путин?

— Он умный. Но я бы его казнил за то, что выдвинул Медведева на пост Президента.

— Хорошо. А политический строй в России какой?

— Закос под демократию, которая таковой не является. Нашим правительством направляют извне, последовательно уничтожая русский народ, заменяя его гастарбайтерами. Есть специальный план, разработанный Америкой, что количество русских надо уменьшить в десятки раз. По миллиону русских в год вымирает…

— Какой у тебя самый тяжелый выбор?

— Между посвящением себя своей идеологии, террору и личной жизнью, карьерой.

— Тебе не приходила в голову мысль остановиться, отказаться от этой резни, начать жить нормальной человеческой жизнью, никого не убивать, жениться, воспитывать детей?

— Отказаться бы не смог. Я всегда знал, что меня или убьют, или посадят. Но не могу я просто так на все это смотреть… Для нас это война! Хреново себя чувствуешь, когда ничего не делаешь. Самое невыносимое в жизни — это ощущать себя бесполезным…

Странное ощущение осталось от этих ребятишек. Они не знали, кто такие Вера Засулич, Дмитрий Каракозов, Борис Савенков. Едва ли они догадывались о молодежном терроре, который захлестнул Россию сто лет назад, когда разночинные недоучки оголтело и без разбора резали, стреляли, взрывали мундиры, которые, по их мнению, воплощали самодержавное «зло». Но век спустя в меру сытые, в меру благополучные юноши и девушки вновь взялись за ножи и огнестрелы. Это не циничные убийцы, поскольку их фанатизм и жертвенность глубже и сильнее ненависти к собственным жертвам. Убийства, зверские и безумные, для них не цель, а лишь средство. Они резали, мечтая высушить болото духовной и физической деградации России вместе с гнилым россиянским планктоном. Резали, устав терпеть и гнуться. Резали, потому что их обреченное поколение могло быть услышано только в собственном кровавом реквиеме. Маленькие кровавые пассионарии — дети суверенной демократии. Они очень любят Родину, самоотверженно и без оглядки. Виноваты ли они, что расписаться в этой любви им позволили только заточкой?..

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Даже не знаю, с чего начать… Первые строки свободы!

Ух, как это сложно писать о том, что пока еще не понятно и не осознано. Поэтому пойду по самому простому пути: по хронологии событий.

Заседание Верховного суда назначили на 25 ноября. Два года всей этой карусели показали, что суд — дешевая формальность, штампующая решения прокуратуры. Из суда, как из пруда, сух не выйдешь. И в самом деле, в указанную дату обо мне никто даже не обеспокоился, очередной день прошел в обычной тюремной скуке. Каково же было мое удивление, когда на завтра от адвоката я узнал о переносе заседания на 4 декабря в связи с необходимостью вызова в суд заявленных поручителей. Столь неожиданное развитие, казалось, уже набившей оскомину процедуры вносило в мои казематные перспективы не надежду, но интригу. Через пару дней из спецчасти изолятора я получил бумагу о моем участии через видеотрансляцию в заседании Верховного суда. Скажу честно, в добрый результат я не верил, поскольку ознакомиться хорошенько с этой системой времени мне хватило. Как нехотя расстаются мусора со своими пленными, я воочию убедился на примере своего сокамерника, которого оправдали присяжные за несколько дней до описываемых событий.

За судьбой — оглашением повторного вердикта Константин Братчиков уезжал достойно, внешним спокойствием скрывая напряженность решающих минут своей жизни. Еще бы! В случае обвинительного вердикта приговор грозил пожизненным заключением. Несмотря на тюремную рань, провожали соседа всей хатой с соблюдением соответствующих моменту арестантских ритуалов: зубную щетку сломали пополам, щетину оставили неприкосновенной, на выходе из камеры Латушкин проводил Костю душевным пинком…

Целый день ждали новостей, прилипнув к информационным лентам телепередач. Тщетно! Криминальные сюжеты пестрели историями о поимке бомжей-крадунов, надругателей над животными и рассуждениями о последствиях белой горячки для несознательных граждан.