Особый контроль (сборник) - Сергей Андреев

Василий, недовольный собою, недовольный тем, как складывается разговор, присел на расколотую плиту какой-то дворянской могилы и охлопал карманы в поисках трубки. Но трубку не положили в гроб в суматохе официальных похорон, и много раз с тех пор Василий Андреевич нервничал, искал и, увы, не находил…

Граф тоже присел на свою скамеечку, подержал, как бы взвешивая на ладони, Коптское Евангелие и, не раскрыв книги, заговорил:

— Живым нужно место. Спорткомплекс — живое. И хватать нам живых — не по-христиански.

— Да все тут не по-христиански! — бросил Белов.

— Неортодоксально, — чуть наклонил голову Граф, — но, согласитесь, наша страна так далека от Царства Божия, что стоит ли удивляться делам сим скорбным?

На колокольне завыло и заохало, а потом раздались смех и кашель. Сова, перепуганная Седым, ловким имитатором, очертила два бесшумных круга в ночном небе и скрылась.

Осинецкий, чуть помолчав, продолжил:

— Но мне кажется, Василий Андреевич, что сейчас вас беспокоит не факт переселения, а нечто, быть может, связанное с процедурой? Я не ошибся?

— Нет, не ошиблись. Решение большинства мне не нравится, слишком уж… не знаю, как сказать — отстраненное, а может, рабское решение…

— Их всю жизнь приучали, — коротко сказал Граф.

— Но тем не менее решение большинства надо исполнять.

— Даже если большинство не право? — вежливо поинтересовался Осинецкий.

“Большинство всегда право!” — хотел привычно отрезать Белов, но чуть-чуть помедлил и сказал:

— Не будем сейчас об этом. Назревает нарушение процедуры. Я еще не все знаю четко, но полагаю, в ближайшие часы прояснится… И как по-вашему: надо ли вмешаться? Или опять отойти в сторонку?

— Вы ставите меня в трудное положение. Не все должно решаться в принципе — иногда намерение важнее, чем поступок…

— Я так не считаю… Но сейчас это не важно.

— Нет, я не могу ничего сказать заранее. Введите меня в курс дела.

— Хорошо, — сказал Белов и вдруг лихо, по-разбойничьи, свистнул: — Эй, братва, хватит там, слезайте!

Постоял, сжимая увесистый кулак с татуировкой в виде перекрещенных якорей, и начал:

— Сегодня в исполкоме был разговор…

ГЛАВА 6

Иван Карпович Воднюк, заместитель начальника СУ-5 треста “Перевальскпромстрой”, совершал третий круг по отмостке вокруг здания конторы. Незажженная папироса, обсосанная и обгрызенная до самого табачного цилиндрика, мерно покачивалась в такт каждому шагу.

Виктор знал, что когда Воднюк вот так ходит кругами, то обдумывает самые гнусные свои затеи. Но знать-то знал, а поделать ничего не мог. Только и оставалось пока, что отбиваться от очередной “телеги”, да работать, да ждать, пока Хорьков уйдет на пенсию и как-то решится вопрос о новом назначении.

Отношения с Воднюком определились не сразу и не вдруг. Три года назад, когда молодого исполняющего обязанности начальника участка Кочергина Хорьков, вот так просто, безо всякого, назначил главным инженером, а трест, выждав два месяца, со скрипом и нытьем, но все же утвердил в этой должности, Воднюк был душа-человек.

Особенно поразило Виктора тогда (поражало и сейчас, но уже по другому поводу) отношение к Воднюку немалой части рабочих стройуправления. Все они, при случае заслуженно посмеиваясь над вздорным и нетерпеливым Хорьковым — посмеиваясь, впрочем, беззлобно, поскольку старик справедливый, — называли “Карпыча” деловым мужиком и хозяином, что в их устах означало наивысшую похвалу.

Поскольку все дела управления оказались чрезвычайно запущенными, а к Хорькову лишний раз обращаться не стоило, — у того, надо понимать, и своей работы хватало, — Виктор поначалу чуть ли не ежедневно советовался с Воднюком.

Но вскоре такая потребность отпала: Виктор потянул сам. Потянул и то, что полагалось как главному инженеру, и то, что в основном полагалось начальнику, а со временем и то, что полагалось заместителю.

Воднюк же, хотя старался всегда быть в курсе всех дел стройуправления, работой себя отнюдь не загружал. Даже наоборот. И через год Виктор, номинально оставаясь главным инженером, занимался едва ли не всеми проблемами СУ и руководил основными работами. Валентина ехидничала: “Есть ли у вас что-то, за что бы ты не отвечал?”

Охотно соглашаясь, что платят не по труду, а на ослах всегда воду возят, Виктор же не стремился что бы то ни было менять. Нравилось ему. И начало постепенно нравиться трестовскому начальству, так что вроде бы “появилось мнение”…

И вот чуть больше года тому назад Воднюка словно подменили. Точнее, не самого Воднюка, а его отношение к Виктору.

Сначала Кочергин обратил внимание, что свои, трестовские, ревизоры вдруг стали невероятно осведомленными и как-то по-особенному предубежденными.

Виктору даже пришлось просидеть с Маркиным, замуправляющего, пару нелегких часов, подробно объясняя, что во всех выявленных излишних операциях по обмену материалов для Виктора никакой личной выгоды не было, а вот для управления. — была, и немалая.

Потом вдруг в райкоме оказалась воднюковская жалоба, в которой утверждалось, что политучеба (за нее отвечал Кочергин) проводилась формально, а на жалобы по поводу инструментов и инвентаря маляра такого-то и кладовщицы такой-то администрация — снова Кочергин — не отреагировала.

Жалобу разобрали. Факты не подтвердились, да и фактов как таковых не было: политучеба проводилась не формальнее, чем где-либо еще, а мелкие конфликты с рабочими возникали и забывались в первые же дни.

Вот здесь бы Виктору настоять на одной простой вещи — чтобы Воднюку было вынесено хоть самое маленькое взыскание за склоки и дезорганизацию коллектива. Но Кочергин этого не сделал, посчитал достаточным просто джентльменский разговор и через пару недель собственными ушами услышал, как судачат работяги, что Воднюк борется за справедливость и райком его поддерживает, но пока не могут прошибить: у Кочергина с Хорьковым круговая порука.

Однако самое худшее ожидало впереди.

То, что Воднюк теперь самовольно присвоил себе право “подавать сигналы” обо всех, включая самые мелкие, отступлениях от правил, — естественно, тесноватых всякому реальному предприятию, — это еще цветочки.

Воднюк взял за правило всегда и во всем торпедировать действия Кочергина, пользуясь безразличием, а то и просто слабостью сильно сдавшего за последний год Хорькова.

Карпович вовсе не хотел вернуть себе упущенное руководство работами. Нет, боже упаси, — он прекрасно понимал, что чем меньше делает сам, тем меньше у него “упущений”. Он подрывал позицию Кочергина, — стараясь как можно меньше работать самому.