На краю тени - Брент Уикс

— Черт возьми, Кайлар, ты весь горишь!

— Еще бы! Прямо из пекла, — бросил он, забывая, что должен быть невидим.

— Нет, черт возьми. В самом деле горишь.

Кайлар глянул вниз. Он был словно охвачен огнем, весь пурпурно-зеленый в магическом спектре и тускло-красный, точно пламя в горне, для обычного глаза. Немудрено, что майстеры пялились. Он прыгнул в самое сердце их магии, и ка'кари, не сумев поглотить так много, кровоточил излишком в виде света.

Не задумываясь, он попытался вобрать в себя ка'кари. Все равно что по горло влил расплавленный свинец.

— Ай! Ой!

— Ну что? Убил? — спросила Ви.

Кайлар посмотрел на нее как на сумасшедшую.

— Разве ты не видела, что эта… штуковина вытворяла?

— Нет. Я подчинилась приказу и захватила туннель. — Ви могла быть настоящей язвой. — Толку, правда, ни хрена, поскольку нет ключа. Должно быть, они боялись этой… штуковины, — передразнила она. — Надо возвращаться. По мне, так лучше бы тайком, да ты тут вместо факела.

Кайлар отстранил Ви и приложил ладони, одну над другой, к ближнему краю дубовой двери.

— Что ты задумал? — спросила она.

Боги, какая толстая! Но раз уж он не смог вобрать магию в себя, почему бы не выдать ее наружу? Кайлар ощутил всплеск магии и глянул вниз. Через дверь в фут толщиной и железные петли шли насквозь два магических туннеля — точно по форме ладоней.

Сглотнув — «Как я это сделал, черт возьми?» — Кайлар толкнул дверь. Хоть бы что. Лишь когда он использовал силу таланта, дверь взвыла, выворачивая замки, и рухнула на пол.

Кайлар перешагнул через дверь. Когда Ви не пошла следом, обернулся. Она смотрела так красноречиво, что Кайлар знал точно, что вертится у нее на языке.

— Да кто же ты, черт подери? Хью не учил меня подобным штучкам. Он и не знает ничего такого.

— Я всего лишь мокрушник.

— Нет, Кайлар. Уж не знаю, кто ты, только не похож ни на кого.

63

— Почему ты отказал мне в моих королевских одеждах? — требовательно спросила девушка.

Принцесса надела серое просторное платье и собрала волосы в простой хвостик. Король-бог отказывал ей даже в гребешках.

— Веришь ли ты в зло, Дженин?

Гэрот сел на краешек ее постели в северной башне. Скоро наступит рассвет того дня, когда он наконец уничтожит Сопротивление сенарийцев. Славный предстоит денек. Гэрот был в приподнятом настроении.

— С тобой да не верить? — Она сплюнула. — Где мои вещи?

— Красивая женщина одевается для мужчины, юная леди. Ты прекрасна и без нарядов. Мне будет неприятно, если тебя так рано лишат девственности.

— Ты что, не властен над своими людьми? Тоже мне, бог. Нечего сказать, король.

— Я говорю не о своих людях, — тихо заметил Гэрот.

Она хлопнула ресницами.

— Ты меня возбуждаешь. У тебя есть то, что мы называем «юшай». Жизнь и огонь, твердый дух и радость жизни. Раньше я подавлял это в моих женах; вот почему тебя заточили в башню и отказали в подобающей одежде. Вот почему я удовлетворял себя с одной из твоих фрейлин — чтобы тебя защитить. Ты будешь моей королевой и разделишь со мной ложе, но время еще не пришло.

— И не придет!

— Вот видишь? Это юшай.

— Катись к черту! — отрезала Дженин.

— Упрямая ты девушка. Мой королевский род для тебя уже третий по счету — и у первых двух дела шли неважно, помнишь? Сколько протянул твой муж? Около часа?

— Клянусь богом единым и сотней богов, — сказала она. — Пусть твою душу ввергнут в ад. Пусть каждый плод в твоих руках сгниет и зачервивеет. Пусть твои дети предадут тебя…

Он хлестнул Дженин по щеке. Та секунду пошевелила челюстью, сморгнула слезы.

Затем продолжила:

— Пусть…

Он ударил ее сильнее и ощутил приятный, мощный всплеск у паха. Проклятая Хали.

Когда она собралась в него плюнуть, Гэрот заткнул ей рот виром.

— Никогда не искушай мужчину за гранью того, что он способен вынести. Тебе ясно? — спросил он.

Она кивнула, глядя круглыми глазами на черный вир, скребущий по его коже.

Вир отпустил ее. Гэрот Урсуул разочарованно вздохнул, отказывая Чужим. Дженин выглядела напуганной.

«Хорошо. Может, это научит ее осторожности».

Когда Неф Дада, извиняясь за неприятности в Сенарии, в качестве подарка предъявил принцессу, Гэрот был сражен на месте. Сначала он отправил принцессу Гандер в Халирас — с обозом, в котором увозили лучшее награбленное добро, — однако выкинуть ее из головы не смог. И — приказал вернуть назад. Риск был безумный. Если сенарийцы прознают, что она жива, и спасут Дженин, то получат законную правительницу. И ведь правила бы эта девочка, будь у нее возможность и немного удачи. Бесстрашная.

— Возвращаюсь, Дженин, к вопросу. Ты веришь в зло? — повторил король-бог. Лучше чем-то занять мысли, если, конечно, эта беседа не закончится для нее слезами, а для него — отвращением. — Кое-кто считает злом, когда мои солдаты стучат ночью в дверь, спрашивают у хозяина, где его брат, и хозяин в испуге отвечает. Или когда женщина видит на дороге тугой кошелек и кладет его в карман. Я не спрашиваю, веришь ли ты в слабость или невежество, которое вредит другим. Я спрашиваю, веришь ли ты в зло, что упивается разрушением и торжествует в извращениях. То зло, что смачно плюет в лицо добродетели.

Видишь ли, когда я убиваю одного из моих отпрысков, это не злонамеренный акт. Я знаю, что, вырывая горячее сердце из груди мальчишки, не просто убиваю. Я вселяю такой страх в других, что становлюсь при этом больше, чем просто человеком. Я бесспорен и непостижим. Как бог. Это хранит мою власть и королевство. Когда хочу взять город, то сгоняю перед моим войском жителей близлежащих деревень. Если горожане решат применить против моих людей военные орудия, сначала им придется убить своих друзей и соседей. Жестоко? Да. Но порочно ли? Можно сказать, это спасает жизни, так как обычно города сдаются. Либо мне откроют ворота, когда начну при помощи катапульты забрасывать их живыми людьми. Ты удивишься, узнав, что творит с солдатами обычный крик, который переходит в пронзительный вопль и завершается глухим стуком. Каждые тринадцать минут. Только и ждешь, только и задаешься вопросом — знакомый ли голос? Но я отвлекся. Видишь ли, я не называю все это злом. Наше общество покоится на основе власти короля-бога. Не будет у него абсолютной власти, и все рухнет. Затем грядут хаос, война, голод и чума, которая не выбирает между виновными и невинными. Все мои деяния это предотвращают. Легкая жестокость нас оберегает, как нож хирурга сохраняет жизнь. Мой вопрос таков: веришь ли ты в чистое зло? Или же любой поступок предполагает толику добра?