"Фантастика 2023-129". Компиляция. Книши 1-20 (СИ) - Агишев Руслан

— Да, отче, дым тянется. Баню наверное кто — нибудь топит, — вгляделся я в сторону видневшейся громады Благовещенского собора. — Хотя, какая баня? Середина недели вроде. Неужели пожа…, — я не успел договорить это страшное слово, как в меня буквально воткнулся испуганный взгляд Макария. —…

Пожар… Большинство из нас, живущих в тепле, сытости и безопасности, вряд ли понимает, какой ужас испытывал его предок из прошлых столетий при звуке этого слова. Мы с замиранием сердца следим за пожаром по телевизору, где диктор с благодушным лицом и лицемерной встревоженной на нем миной рассказывает о полыхающих джунглях Амазонии, лесах Флориды или сибирской тайги. Видим покидающих свои дома людей, брошенные обугленные автомобили, десятки пострадавших, а потом переключаем на другой канал, едва появляются бегущие строки с длинными номерами банковских счетов для пострадавших от пожаров. Однако, испытываемые нами чувства даже близко не стоят рядом с теми, что переживал житель той далекой средневековой Руси — России. Наш предок, не имевший ни мощной службы противопожарного надзора и медицинской помощи, ни современных негорючих материалов, оставался один на один с бушующей огненной стихией в стране деревянных городов. Здесь пожары назывались одной из египетских казней, огненным апокалипсисом, библейским бедствием, которое дотла уничтожало целые города, тысячи и тысячи людей, их скарб, запасы пищи. Чудом выжившие в огненном море все равно потом умирали мучительной и страшной смертью от голода и холода. Перед огнем были все равны: и князья, и бояре, и ремесленники и калики — перехожие, жилища которых горели одинаково жарко. Регулярно вспыхивающие пожары только в одной Москве уносили по 30–40 тысяч жизней сразу и десятки тысяч после от ран и голода, превращали в пепелище гектары городской земли с каменными палатами, храмами, теремами богачей и хижинами бедняков. От трупов погибших от огня потом месяцами очищали улицы столицы… Вот чем был пожар!

— Что? Пожар? — неверяще начала митрополит, но вновь переведя взгляд в сторону черного дыма, вдруг заревел. — Епилдор! — от двух смирных лошадок, впряженных в возок, мигом подскочил тот самый монашек, что не так давно встретил меня. — Собачий сын, что бельма вылупил?! Геена огненная! — стоявший на ступеньке крыльца высокий старик словно статуя мифического героя вытянул указательный палец в сторону дыма. — На колокольню поспешай! И Государя известить надо…

Однако, с торчавший в паре десятков метров колокольни уже раздавался тревожный звон колоколов. Басовитый, гулкий, он на километры разносился по округе города, призывая его горожан к борьбе с огнем или… бегству от него.

— Надо бы глянуть, что там…, — что-то нехорошее зашевелилось у меня внутри и дико захотелось пойти в сторону пожара. — Что у нас интересно там находится? — задавая вопрос, я еще надеялся, что не услышу страшного для себя ответа. — Уже не собор ли?! Что? — застывшая маска на лице митрополита стала для меня красноречивым ответом. — Б…ь! Опять что ли я «пролетел»? Не — ет уж! Хрена вам! Выкусите! Все равно я свалю отсюда…

Последние слова я бормотал уже на бегу, выбегая с митрополичье двора. Полкилометра, отделявшие меня от собора, пролетели мигом. Массивное здание с четырьмя растущими из середки куполами было затянуто клубами дыма. Перед высокой двухстворчатой железной дверью толпилось с десяток мужиков, которая с уханьем пытались сбить здоровенный замок. Со спины им что-то орали вездесущие бабульки в палатках по самые брови. Рядом на коленях ползал юродивый в рубище, визгливым голосом вещавший о скором приближении конца света. На него с руганью наседал толстый попик, размахивающий сверкавшим на солнце крестом.

— Молотом его паскудину, браты, молотом вдарьте! — басил один из мужиков. — Так не возьмем…

— Что встали, ироды?! — попик, отстав от юродивого, подскочил к мужикам у двери. — Шибайте засов! — от густого удушливого дыма он тут же захрипел и отвалил в сторону.

— А ну — ка, подмогните! — раздалось из толпы людей, охающей в стороне. — Порогом его ткнем, ан сломаем! — за здоровенное бревно ухватилось шесть человек и, выставив его вперед на подобие тарана, понесли к воротам в храм. — Шибче, братцы! Шибче! Железо там доброе, вершка три будя…

Бумс! От мощного удара перекосившиеся от сильного жара ворота скрутило и с грохотом внесло внутрь храма, откуда тут же полыхнуло огнем. Получив доступ к свежему воздуху, пламя заревело диким зверем.

— Назад, назад! Куды прете? — одного из собравшихся броситься вперед, схватили за руки и потащили назад. — Мочи нету, прямо геена огненна!

Смотря на поднимающиеся над одним из куполов храма языки пламени, я не замечал, как по моим щекам текут слезы. С каждой секундой огонь становился все сильнее, а шансы спасти икону Богородицы все призрачнее.

— Смотри-ка, проняло — то как, — краем уха я услышал, как заверещала какая — то молодуха в цветастом платке. — Печалится. Слезы горючие льет по святыне православной. А ты, Киря, вона…

Тут же послышался глухой шлепок, сразу же за которым раздался скрипучий старческий голос:

— Помолчи, дуреха! Не видишь, что ли? Нехристь это, князь Ядыгар. Денежки, небось, хранил тама

«Стоп! Стоп! Соберись, тряпка!». До боли прикусил я губу, чтобы прийти в чувство. «Занялся похоже лишь один купол. Скорее всего перекрытия в храме еще целые. До алтаря огонь вряд ли еще добрался, а значит, можно попробовать…».

Я натянул овчинную шапку на самые брови и, опустив лицо в пол, бросился прямо в темное зево входа в храм, откуда вырывались густые клубы дыма и пламени. Не пройдя и пару метров я сразу же влетел в перекрученные остатки ворот, удар об которые выбил из меня весь запас воздуха. Попытка вдохнуть новую порция принесла с собой лишь гарь и дым, от которого хотелось выплюнуть легкие.

Сотрясаемый хриплым кашлем, я сделал еще несколько шагов вдоль стены. Со всех сторон ревело пламя, кусавшее за руки и ноги. Пришлось опуститься на корточки, но огненный жар не отставал и здесь.

— Х — х — х — р — р — р, — захрипел я, поворачивая обратно. — А — а — а — а — а! Помогит…

Над головой с хрустом рушились объятые пламенем балки перекрытия. С жалобным звоном кренился тяжеленные колокол, готовый вот — вот слететь вниз.

— Б…ь! — заревел я и, вскочив, побежал прямо в огонь. —…

Каким — то чудом мне удалось не задеть раскалившихся остатков железных ворот, которые подобно мифическому зверю раскинули свои створки в разные стороны, и выскочить к белому свету. Здесь уже, едва переставляя ноги от навалившейся дикой усталости и не обращая внимание на обгоревшую кожу лица и рук, я добрался до чистого, не заполненного десятками людей мест и рухнул там, прямо в сугроб хрустящего, холодного снега. Зарывшись в него прямо с головой, я перекатывался с места на место, пытаясь унять невыносимое жжение ран.

— Господине, господине, — я вдруг почувствовал, как меня осторожно, но настойчиво, поднимают из снега. — Это Иса, хан, — поддерживавший меня татарин, выглядел едва ли не хуже меня: с головы его свисали космы обгоревших волос, дымящийся от многочисленных прожогов полушубок и по — прежнему горевшие синевой глаза на закопченном черном лице. — В подклети же наша казна хранилась… Там… На хранение в урусутскую молельню положили.

И я снова обвис на руках своего верного слуги как куль с мукой. «Охренеть! Еще и весь золотой запас на черный день сгорел! Все, что удалось тогда вынести из ханской казны в Казани, хранилось именно здесь, Б…ь, именно здесь, в одной из келий. Форт Нокс, мать его, московский! Вот же чертовы советчики! Не сумлевайся, княже, и царская казна тоже здеся! Не сумлевайся, стены тута толстенные! Не сумлевайся, не тронен твои гроши никто! Б…ь! Теперь и портала нет и бабок нет! Нищий, черт побери, князь! Охренеть!». Висел я и молча смотрел в черный отпечаток своего тела на снегу, которая так явно напоминал мне все мои злоключения в этом мире — черное и вонючее на огромном белом!

— Уходить надо, хан. Людишек здесь плохих много, как бы чего не вышло, — кто-то еще подхватил меня с другой стороны и потащил в сторону, где я был закутан в какое-то тряпье и уложен в колючее сено.