Из прошлого: Между двумя войнами. 1914-1936 - Эдуард Эррио

Чтобы пресечь эти по-разному тенденциозные и все более множащиеся сообщения, бюро улицы Валуа, «полное решимости сохранить за партией свободу суждений впредь до решений, которые будут приняты после второго тура голосования, и особенно во время заседания парламентской группы и комитета, решило воздержаться до тех пор от всяких преждевременных заявлений, которые могли бы быть различно истолкованы в связи с формированием правительства».

4 мая г-н Андре Тардье выступил снова. Он вновь попытался посеять панику, рисуя опасность воскрешения «Левого блока»; он заклинал победителей-радикалов присоединиться к прежнему большинству. В пятницу, 6 мая, я только что закончил в Лионе свой ответ для печати, когда узнал об ужасном покушении, жертвой которого стал президент Думер. Мои друзья и я тотчас отказались от наших политических собраний, чтобы присоединиться к населению Лиона, выражавшему особенно глубокую скорбь.

Наш огромный успех 8 мая был омрачен национальным трауром. Я питал по отношению к г-ну президенту Думеру те же чувства уважения, которые выказывали ему все французы. Более того, он удостоил меня чести быть его другом, и я сохранил к нему глубокую признательность за его неизменно дружеское отношение. Он не питал к левым злобы за тот неуклюжий маневр, в результате которого ему противопоставили Бриана. В качестве председателя палаты мне приходилось поддерживать с ним самые доверительные отношения, в частности когда ему было поручено сформирование правительства. После катастрофы в Фурвьере он оказал самую действенную поддержку моим согражданам. Во вторник 3 мая он передал мне свои поздравления и выражения радости по поводу нашего первого успеха.

9 мая я присутствовал в больнице Божон при снятии маски с бедного дорогого Альбера Тома, после чего отправился в Елисейский дворец. Генеральный секретарь провел меня по узким коридорам и лестницам дворца в комнату на первом этаже, где лежал президент. Никакой пышности, все очень скромно. Возле кровати всего несколько цветков. Красное пятно на щеке указывало на одну из ран. На лице печать спокойствия. У смертного одра г-жа Думер, стоя на коленях, держала руку того, кого она поддерживала в стольких испытаниях. Она была так добра, что вспомнила о привязанности президента к своему бывшему коллеге в сенате и поблагодарила меня за телеграмму, посланную от имени Лиона. Гюисман жаловался мне на плохую организацию полиции в Елисейском дворце и на то, как отвратительно работает Сюртэ Женераль[123].

Некоторые сенаторы и депутаты, обсуждая вопрос о замещении президента Думера, решили выдвинуть кандидатуру Поля Пенлеве. Они были намерены на следующий же день после победы на выборах продемонстрировать волю республиканцев не капитулировать без боя перед видами покойного кабинета и умершего большинства. Демократическая левая сената была противоположного мнения, и г-н Пенлеве снял свою кандидатуру. 633 голосами из 826 был избран г-н Альбер Лебрен. Г-н Леон Блюм не замедлил заявить 11 мая в «Попюлер», что радикал-социалисты уже предали социалистов и восстановили «Национальный блок». Между тем г-н Андре Тардье вручил новому президенту отставку своего кабинета. В его письме, не страдающем недостатком похвал по адресу уходящего в отставку кабинета, содержались едва прикрытые угрозы. «Новая политическая ситуация, – писал он, – может иметь последствия, не зависящие от воли правительства», и он отказывался брать на себя за это ответственность. То был, несомненно, намек на прежние предсказания во время выборной кампании; действительно, на бирже царило беспокойство, несмотря на благоразумие радикалов, объединившихся вокруг кандидатуры г-на Альбера Лебрена.

Председатель ушедшего в отставку совета министров выдал своему правительству свидетельство о достигнутых успехах. «Уходя, наше правительство, – заявил он, – может с гордостью сказать, что оно оставило здоровое положение, спокойную Францию, в которой восстановлен порядок; обеспеченную безопасность; производство, защищенное от мирового кризиса; безработицу, в двадцать раз меньшую, чем у наших соседей; стабильную и незатронутую валюту; бюджет, утвержденный в надлежащее время; уменьшенный на 20 миллиардов государственный долг; политику мира и репараций, одобренную почти единогласно всеми партиями. Пусть эти гарантии всегда будут у нашей дорогой родины! Таково пожелание, которое диктует нам наш патриотизм. Где бы мы ни находились, мы сделаем все, чтобы оно осуществилось». Мне показалось, что в речи, произнесенной г-ном Тардье в Пантеоне, содержалось несколько выпадов. По окончании похоронных церемоний я сделался предметом нескольких манифестаций разного характера. По возвращении я получил довольно тревожные вести относительно казначейства.

Новости касались внутреннего и внешнего положения. 10 мая посол Флёрио сигнализировал мне из Лондона о риске, связанном с импортом капиталов во Францию, ссылаясь на факты, на которые мы часто указывали во время выборной кампании. «В мире существует, – говорил он мне, – большое количество свободных капиталов, которые кочуют из одной страны в другую в зависимости от вознаграждения и безопасности, которые им предоставляют. Значительная часть этих денег нашла в начале прошлого года употребление в Германии и в Англии; именно бегство этих денег, владельцы которых опасались за их судьбу, и вызвало сначала германский кризис, а затем английский. Нынче в связи с неустойчивостью фунта стерлингов и опасениями по поводу доллара эти капиталы осели частично во Франции. Собственники этих денег принадлежат к самым разным национальностям и доверяют нам свои капиталы как солидному банкиру, но намерены их изъять, когда восстановится доверие к другим рынкам. Некоторые из них хранят свои деньги в билетах Французского банка, несколько миллиардов которых теперь припрятано в чулках иностранцев, что говорит о временном характере иностранных капиталовложений во Франции… Публика не знает о положении, которое я вам только что изложил. Французский банк может подтвердить вам то, что я пишу. Я не думаю, чтобы мы стремились сохранить и тем более привлечь иностранные капиталы; но для нас, конечно, очень важно не вызывать их бегства. Доминирующим фактором современного мира является общее бедственное экономическое положение…»

Со своей стороны г-н Мальви сообщил мне 11 мая свои опасения по поводу декларации министра Фландена перед группой радикалов.

Несмотря на раздававшиеся со всех сторон требования, я продолжал молчать. Г-н Жан Жиромский заявил 13 мая в «Попюлер», что моя позиция «чрезвычайно шокирует», и требовал, чтобы я дал «ясные ответы» по некоторым пунктам. Леон Блюм со своим всегдашним талантом засыпал меня советами. Поль Фор угрожал. Я должен признаться, что в середине мая меня больше заботили основные проблемы, чем споры относительно политической формы будущего кабинета. В субботу 14 мая мне нанес визит в Лионской ратуше г-н Залесский, министр иностранных дел Польши. После этой дружественной встречи он направил мне длинную ноту о финансовом положении своей страны, также страдавшей от значительной утечки краткосрочных капиталовложений. Иностранные заимодавцы, чьи капиталы были заморожены в соседних странах, мобилизовали свои фонды в Польше, которая из уважения к своей подписи не препятствовала переводу валюты. Так был исчерпан фонд валюты польского банка, и Польша вынуждена была экспортировать золото, что уменьшило обеспечение злотого. Чтобы облегчить финансовое положение этой страны в ожидании результатов конференции по репарациям, необходимо было предоставить ей 300 миллионов франков. Польское правительство рассчитывало на некоторые возможности в результате быстрой реализации займа для железной дороги Силезия – Балтика (вторая очередь). Поскольку эта операция не оправдала надежд, Польша опасалась, что будет вынуждена приостановить свои платежи за границей.