Плененная королева - Элисон Уэйр

С должным достоинством и торжественностью поднялся Ричард к своему трону. На самом деле на возвышении бок о бок стояли два трона, ничем не отличающиеся друг от друга – равные по своей значимости. Алиенора полагала, что этим ее сын показывает: он относится к ней как к равной.

Но Ричард еще не сел на свой трон, остался стоять перед ней лицом к собравшемуся двору.

– Милорды и миледи! – выкрикнул он звенящим голосом. – Я хочу сейчас перед вами выразить глубочайшую благодарность моей матери-королеве, которая так умело управляла королевством в мое отсутствие. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы воздать ей должное, но вас я прошу помнить: мать особенно дорога мне – и относиться к ней соответственно.

Глаза Алиеноры были полны слез, когда она поднялась и присела в реверансе под шумные возгласы одобрения зала. Прошло какое-то время, прежде чем в глазах у матери-королевы прояснилось и она смогла увидеть торжественные церемонии в честь приезда короля.

– А теперь, миледи, – сказал ей вполголоса Ричард, когда все закончилось, – давайте уединимся. Я хочу облегчить душу.

Как только они остались наедине в его громадных покоях, которые Алиенора приказала убрать к приезду сына с подобающей роскошью, Ричард взял ее руки в свои и посмотрел на мать беспокойным взглядом.

– Миледи, я знаю, что своим мятежом против отца я заслужил неодобрение многих добрых и мудрых людей, – признался он, и его сильное, красивое лицо чуть покраснело. – И ты тоже осуждаешь меня за это?

Несколько мгновений Ричард снова казался маленьким мальчиком, который просит прощения за какую-то глупую выходку. Только тут была не детская глупость: он объявил жестокую войну собственному отцу, нарушив все законы – Божеские и человеческие, – и Алиенора с трудом могла совместить это с образом ее обожаемого сына, каким бы справедливым ни было его дело. Она часто напоминала себе, что, если бы не мятеж Ричарда, Иоанн остался бы верным отцу и Генри не пришлось бы переживать это последнее горькое предательство. Но Генри, конечно, был не прав, изначально не прав…

– Я ничего не отвечу, пока не выслушаю тебя, – осторожно сказала она.

– Тогда узнай вот что, матушка. И дня не проходит, чтобы я не мучился мыслями о том, как поступил по отношению к отцу… Но если вернуть время назад, я поступил бы так же. А теперь отца нет, и я уже не могу исправить отношения между нами. Но чтобы загладить мои неправедные деяния, я сделаю все, что в моих силах, чтобы почтить тебя как мою мать. И надеюсь, моя покорность тебе поможет искупить мою вину перед отцом. Достаточно ли этого? Можешь ли ты простить меня?

Алиенора с любовью заглянула в глаза сына:

– Да, Ричард, конечно. Господь учит нас, что ошибки – это дела людские, а прощение – дело Божественное. Когда мы виделись с твоим отцом в последний раз, мы простили друг друга. Я не могу отказать в том же и тебе – его и моему сыну. И я уверена, если Генри оказался на небесах и смотрит теперь на нас, то он тоже прощает тебя. – Алиенора опустилась на стул, эмоции переполняли ее. – Это напоминает мне об одном пророчестве Мерлина. Никогда не думала, что оно сбудется. Там сказано, что «орлица распавшегося союза» в третьем птенце обретет радость. Я долгие годы размышляла над этим. Но теперь знаю наверняка, что я и в самом деле эта орлица, а распавшийся союз – мой брак с твоим отцом… Я давно подозревала это, но знала, что последняя часть пророчества еще должна сбыться. И вот она сбылась. Это ты, Ричард, мой третий сын, мой третий птенец. И в тебе сердце мое обретает радость. Ты вознесешь мое имя к великой славе, как предвидел пророк.

Король посмотрел на мать завораживающими светло-голубыми глазами.

– Нет, миледи, – сказал он. – Если кто и вознес твое имя к славе, то это ты сама.

Эпилог

Монастырь Фонтевро, март 1204 года

Старая дама беспокойно зашевелилась во сне, и молодая монахиня, сидевшая рядом с кроватью, встревоженно посмотрела на нее, оторвав глаза от часослова. Трудно было поверить, что эта хрупкая, с пергаментной кожей, старая женщина и есть легендарная королева Алиенора, жена двух королей и мать двух других; великая Алиенора, чья знаменитость – или дурная слава, в зависимости от того, чему верить, – распространилась на весь христианский мир и за его пределы. Великая Алиенора, которая теперь была скромной Христовой невестой.

Сестра Амис поднялась и, разгладив тонкое шерстяное одеяло и выбеленные хлопковые простыни и поправив головное покрывало старой леди на подушке, пробормотала молитву о ней. Алиенора была очень стара, полных восемьдесят два года – огромный возраст для любого человека, и ее великолепное здоровье и энергия в конце концов уступили времени. Она существовала, не чувствуя мира, за ней ухаживали сестры по религии в ее любимом монастыре Фонтевро, этом благодатном убежище среди роскошной лесистой долины реки Луары.

В дверь заглянула мать настоятельница Матильда Богемская.

– Как наша сестра? – спросила она.

Молодая монахиня опустилась на колени:

– Спит, матушка. Слава Господу!

– Она уже не проснется, – предсказала Матильда. – Это благодать Божья. И никогда не узнает, что ее бездарный сын король Иоанн потерял Нормандию, которая перешла к французам. Мы должны благодарить Бога за такое милосердие. – Настоятельница подняла руку в благословении и отправилась по другим своим многочисленным делам.

«Они считают, что я не слышу, – подумала Алиенора, – лежу здесь без чувств в ожидании вечности. Но истина в том, что я слишком устала для человеческого общества. Я примирилась с моим Создателем и готова предстать перед Его судом. Я исповедовалась, грехи мне отпустили, я готова к путешествию. Теперь уже скоро. Остались только мои воспоминания. Есть что вспомнить – много чего случилось за мою долгую жизнь, и я не всегда вела себя по-умному. Истинной мудрости меня научили долгие годы жизни и трудное заключение. Нелегко далась эта наука. Ах, как же сладко быть молодой и глупой, любить и быть любимой, гореть страстью… – Алиенора снова пошевелилась, ее старое тело даже теперь помнило это. – Да, есть и о чем пожалеть. – Она вспомнила о последствиях своих глупостей. – Я бы многое хотела изменить. Я бывала слишком несдержанной, подчинялась страстям, забывала о нуждах других. Бедный Людовик… Я принесла ему много бед, этому робкому, склонному к монашеской жизни правителю, каким он был. А Генри… Чего только мы не делали друг с другом? И каким образом все это закончилось так, как закончилось? Потом Ричард, мой золотой сын с львиным сердцем, самый мой любимый… Но как рано он умер, меня жестоко лишили его – он пал, убитый стрелой из арбалета. Мы скоро воссоединимся с тобой, мой любимый принц…»

Тело, лежащее на узкой кровати, издало что-то похожее на рыдание, и молодая монахиня подняла глаза, но Алиенора, казалось, лежит совершенно спокойно.

Ричард теперь в руках Господа, и она вскоре будет там же. Алиенору держало только воспоминание о Генри. Их отношения были отравлены такой горечью, что легко можно забыть о том, как замечательно они жили прежде – до того, как измены, всепожирающая ненависть и мятеж разделили их. Но сейчас, в самом конце, она хотела вспомнить, проникнуться тем счастьем, которым они наслаждались на первых порах, когда все только начиналось. И в тысячный раз пыталась понять, что же не задалось между ними. Но сомневалась, что это удастся.

«Кто мог бы сказать, – размышляла Алиенора, и слабая улыбка при этом заиграла на ее впавших губах, – что мы влюбимся друг в друга без памяти и своим соединением потрясем мир? Даже сейчас в это трудно поверить. Ни один поэт или трубадур не смог понять это. Но кто же может объяснить движения сердца… или притяжение двух здоровых тел друг к другу».

Алиенора никогда не забывала тех дней в Париже, хотя это и было полстолетия назад, тогда она впервые увидела Генри во всей его юношеской красоте…

Головокружительные воспоминания, которые теперь вытеснялись печальными. Они всегда оставались при ней. Не только трагедия их брака, но и страдания и бесконечная скорбь утрат. Одиннадцать детей, которых она родила, и девять, которых потеряла, – они так часто приходили к ней. Печальная процессия обожаемых призраков: Мария и Алиса – она так и не увидела их после развода с Людовиком, обе упокоились шесть лет назад, оставив Алиенору жить с раскаянием за то, что она не смогла стать для них настоящей матерью. Маленький Вильгельм, младенец Филип – такие сладкие мимолетные горькие воспоминания. Молодой Генрих и Жоффруа, ее красивые, здоровые сыновья, ушедшие преждевременно в иной мир, и только смерть смогла победить их непримиримое соперничество. Любимая дочь Матильда, которую смерть забрала во время родов в то же лето, что и Генри. Трагически сложилась судьба Иоанны, чью красоту запятнали неудачный брак и ожоги, полученные во время страшного пожара. Все это ослабило дочь до такой степени, что она не смогла перенести тяжелых родов. И обожаемый Ричард, который должен был бы стать ей опорой в старости, тоже ушел от нее. Ричард потерпел поражение от турок в Крестовом походе и не смог освободить Иерусалим, потом попал в плен к предателю-императору. Сколько сил положила Алиенора, к какой только лести не прибегала, чтобы собрать деньги на выкуп! А теперь его львиное сердце перестало биться, и он лежал здесь же, в Фонтевро, у алтаря, в ногах своего отца, как в смирении и раскаянии просил о том сам Ричард. И скоро, если Господь проявит милосердие, и сама она упокоится рядом с ними.