Карл Маркс. История жизни - Франц Меринг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Относительно Франции Фрибур и Толэн сообщили, что там отнеслись сочувственно к Интернационалу; кроме Парижа, завербованы члены союза в Руане, Нанте, Эльбефе, Кайене и в других местах; продано значительное число членских карточек с взносом в 1,25 франка, но выручка израсходована на устройство парижского центрального бюро и на поездку делегатов. Делегаты утешали генеральный совет надеждой на продажу оставшихся еще 400 членских карточек и жаловались на отсрочку конгресса, считая ее большой помехой для развития дела, а также на застращивания рабочих бонапартовской полицией. Они говорили, что слышат со всех сторон: покажите, что вы умеете действовать, и мы примкнем к вам.
Весьма благоприятными были отчеты Беккера и Дюплэ относительно Швейцарии, хотя там агитация началась всего за шесть месяцев до того. В Женеве насчитывалось уже 400 членов, в Лозанне — 150, в Вевэ имелось также много членов. Ежемесячный членский взнос равнялся 50 пенсам, но некоторые члены уплачивали и двойную сумму; они вполне сознают необходимость помогать взносами генеральному совету. Правда, делегаты не привезли с собою денег, но сообщили в утешение, что у них была бы в руках довольно приличная сумма, если бы она не ушла на путевые издержки.
В Бельгии агитация велась всего еще один месяц. Однако, как сообщал Пепэ, там уже завербовали 60 членов, которые обязались уплачивать ежегодно по крайней мере 3 франка, из которых третья часть будет отчисляться на нужды генерального совета.
Что касается конгресса, то Маркс предложил от имени генерального совета созвать его в сентябре или октябре 1866 г. в Женеве. Место было единогласно одобрено, но время созыва, по энергичному настоянию французов, было передвинуто вперед на последнюю неделю мая. Французы требовали также, чтобы всякий, кто предъявит свою членскую карточку, имел право участвовать и голосовать на конгрессе; для них это было принципиальным вопросом, так как они именно так понимали всеобщую подачу голосов. Только после горячих прений было принято представительство на конгрессе через делегатов, за которое высказывались Кремер и Эккариус.
Порядок дня конгресса, составленный генеральным советом, был очень обширный: товарищеская работа; сокращение рабочего времени; работа женщин и детей; прошедшее и будущее профессиональных союзов; влияние постоянных армий на интересы рабочего класса и т. д. Все это прошло единогласно; только два пункта вызвали расхождение во мнениях.
Один из этих пунктов был предложен не генеральным советом, а французами. Они требовали, чтобы в порядок дня была включена в качестве особого вопроса тема «Религиозные идеи и их влияние на социальное, политическое и духовное движение». Почему им это понадобилось и как к этому отнесся Маркс, яснее всего видно из нескольких фраз в статье Маркса, написанной в память Прудона и напечатанной в «Социал-демократе» Швейцера за несколько месяцев до того. Это была единственная статья Маркса в органе Швейцера. «Нападки Прудона на религию, церковь и т. д., — писал Маркс, — были большой заслугой в то время, когда французские социалисты считали нужным возвыситься при посредстве религиозности над буржуазным вольтерьянством восемнадцатого века и немецким безбожием девятнадцатого. Подобно тому как Петр Великий боролся варварскими способами против русского варварства, так и Прудон приложил все старания, чтобы разбить фразами французскую фразеологию». И английские делегаты тоже предостерегали от этого яблока раздора, но французы провели свое предложение большинством — 18 голосов против 13.
Другим пунктом, вызвавшим споры, была тема, предложенная генеральным советом. Она касалась особенно важного для Маркса вопроса европейской политики, «необходимости сдержать усиливающееся влияние России на Европу путем восстановления — в силу права самоопределения народностей — независимой Польши на демократических и социалистических основах». Но это совершенно не интересовало французов: зачем, говорили они, смешивать политические вопросы с социальными. К чему заходить так далеко, когда нужно бороться против гнета у своих дверей, зачем сдерживать влияние русского правительства, когда влияние прусского, австрийского, французского и английского правительств не менее роковое? Особенно решительно высказывался в этом смысле бельгийский делегат. Цезарь де Пепэ считал, что восстановление Польши может принести пользу только трем классам: высшей знати, мелкому дворянству и духовенству.
В этом очень ясно сказалось влияние Прудона. Прудон несколько раз высказывался против восстановления Польши, в последний раз еще во время польского восстания в 1863 г., когда он, как выразился Маркс, проявил циничный кретинизм в честь царя. У Маркса и Энгельса это восстание пробудило, напротив того, их старые симпатии по польскому вопросу еще в революционные годы; они хотели издать по поводу восстания общий манифест, но из этого ничего не вышло.
Их симпатии к полякам, однако, не были лишены и критического отношения; 21 апреля 1863 г. Энгельс писал Марксу: «Знаешь, нужно быть толстокожим, чтобы восторгаться поляками 1772 г. В большей части тогдашней Европы знать падала с достоинством, порою даже с остроумием, хотя в общем она считала, что материализм определяется тем, что человек ест, пьет, как спит, выигрывает в карты или получает плату за подлость; но так глупо продаваться русским, как это сделали поляки, не стала бы ни одна аристократия». Но пока не могло быть еще речи о революции в России, восстановление Польши представляло единственную возможность ослабить влияние царя на европейскую культуру; соответственно с этим Маркс видел в жестоком подавлении польского восстания и одновременном продвижении царского деспотизма на Кавказе самые важные события европейской истории после 1815 г. На этих событиях он более всего останавливался в своем вступительном воззвании в той части, которая касалась внешней политики, и еще долго потом говорил с горечью о противодействии, которое встретило со стороны Толэна, Фрибура и других его предложение внести этот вопрос в порядок дня. Ему удалось, однако, сломить противодействие с помощью английских делегатов: польский вопрос остался в порядке дня.
Конференция собиралась утром в закрытых заседаниях под председательством Юнга, а вечером в полупубличных заседаниях под председательством Оджера. Вопросы, выяснившиеся уже на утренних заседаниях, обсуждались на этих открытых собраниях в более широком кругу рабочих. Парижские делегаты напечатали отчет о конференции и программу конгресса, которая встретила живой отклик в парижской прессе. Маркс отметил это с видимым удовлетворением. «Наши парижане, — писал он, — несколько изумлены тем, что именно параграф о России и Польше, которого они не хотели принять, и произвел наибольшую сенсацию». И еще лет двенадцать спустя Маркс упоминал с удовольствием
