Гром над Араратом - Григорий Григорьянц

– Я тоже отдаю должное армянскому царю. – Помпей, отпивая вино из александрийского стеклянного бокала, уже произносил то, что внушил ему Цезарь. – Я хочу видеть его другом и союзником римского народа. Нам нужен именно такой союзник, который сможет держать в повиновении восточных варваров.

– И все же… – не унимался Домиций, но его перебил Цицерон, который встал и торжественно объявил:

– Я подготовлю речь в сенате и назову ее «О назначении Гнея Помпея полководцем», в которой поддержу законопроект Манилия о предоставлении тебе, Помпей, неограниченных полномочий в борьбе с понтийский царем Митридатом. – Он посмотрел на своих гостей, будто перед ним сенаторы, и с пафосом произнес: – Крупные собственники, вы не боитесь за свое богатство? Вот он, бескорыстный и честный полководец, верный своему слову, гуманный и авторитетный, обаятельный и талантливый. Ему покровительствует Фортуна, а сенат ему дважды разрешал триумф. Новая война с Митридатом несет огромные опасности и финансовые убытки, которые могут быть следствием непрочности положения восточных провинций. Войну надо довести до конца, ее предмет – завещанная нам предками слава римского народа. Если мы не утвердим Помпея, будет финансовый крах и угроза восстания рабов! Постарайтесь же вдуматься в настроение плательщиков податей, акционеров и откупщиков, когда они видят, что вблизи них стоят два царя, Тигран и Митридат, с громадными войсками, угрожающими их предприятиям, им самим и их рабам! – Цицерон остановился, вышел из образа и сказал: – И так далее. Речь на два часа. Каково!

Все слушали затаив дыхание. Послышались недружные возгласы одобрения. Вдруг прозвучал голос Помпея:

– Я хочу получить право самостоятельно объявлять войну и заключать мир без указаний из Рима!

Все внимательно посмотрели на него раскрыв рты. Домиций быстро проявил находчивость:

– А что, это тоже в интересах Рима!

– Когда гремит оружие, законы молчат! – произнес Цицерон.

Глава 65

В Арташате, столице Великой Армении, ночь спустилась на город.

Был праздник, который назначил царь Тигран в честь военной победы, и жители получили возможность отдохнуть, забыть о жизненных трудностях, выпить лучшее вино, отведать праздничную пищу, попеть и потанцевать. В храмах уже прошли молебны, жрецы провели священные ритуалы, богам принесли жертвы, а теперь начались народные гуляния и театральные представления: после пережитого ужаса, вызванного войной, народ и правители хотели одного – снять ожесточение.

На площади перед храмом Арамазда, великодушного и гостеприимного бога армян, собралось большое количество людей. Пожертвования ему распределялись между бедняками, а гостей угощали хлебом и вином. Здесь встретились три друга – Аргам, виноторговец в Азии, Баграм, содержатель гостиниц по всей Армении, и Паруйр, продавец армянских абрикосов по всему миру.

– Слава Арамазду, мы все живы! – не скрывая радости, вскричал Аргам.

– Я уже думал, что попаду на римские галеры, – с горечью проговорил Баграм.

– Жизнь дала мне пинок, и я упал, но предки всегда учили: встань, отряхнись, иди дальше и наслаждайся жизнью! – сказал оптимист Паруйр.

– Паруйр, ты почему такой тощий? – спросил Аргам.

– Моя жена считает, что полнота мне мешает. Мясные шарики для кюфты она делает такими маленькими, что я стал прыгать по скалам, как горный козел, – пошутил Паруйр.

– Аргам, – спросил Баграм, – как идет твоя торговля вином?

– Ну как, как! Торговля возобновилась. Из Италии, и даже Рима, купцы снова пригнали повозки, предлагали хорошие деньги за все мои запасы армянского вина.

– А ты?

– Что я? Я сказал им: «Пусть мое вино лучше скиснет, чем пьяным римским воякам вновь взбредет в голову напасть на мой дом».

– Но ты же потерял прибыль!

– Ну почему же, я продал им уксус!

– Баграм, – спросил Паруйр, – а как ты?

– Верх наивности думать, что у меня все плохо. Когда я открывал гостиницы в каждом городе и каждом селе, мне говорили, что я глупый. Теперь во всех моих гостиницах живет половина Тигранакерта. Кто я?

– Ты мудрый, Баграм!

На главную площадь города стекались толпы простого народа, который, насмотревшись на шествия, теперь, вкусив вина, жаждал повеселиться и потанцевать. Среди них два иудея.

– Асаф, ты куда спешишь? – спросил Надав, торговец посудой.

– Купил у армян вино, хочу попробовать, – сказал Асаф, торговец пряностями.

– Так пойдем вместе попробуем, Асаф!

– Нет, Надав, вдруг вино плохое, ты пострадаешь. Выпью сам.

– Для человека, избежавшего рабства, Асаф, ты хорошо выглядишь.

– Надав, бабушка научила меня приспосабливаться к любым условиям. А ты почему принял форму глиняного караса[36]?

– Знаешь, Асаф, пока шла осада Тигранакерта, выяснилось, что горшки – стратегический товар. Я метал их в римлян со стены вместе с другими защитниками, а когда римляне вошли в город, я прятался в карасе.

– Ты очень смелый, Надав! Не знал, что горшки – такое грозное оружие.

В театре давали трагедию Артавазда «Гигант Алкионей». Артавазд, сын и преемник Тиграна, талантливый драматург, написал эту трагедию, вдохновленный, как и весь армянский народ, победой над римлянами и их выдворением из пределов родной земли. Трагедия отображала эпизоды греческого мифа об отчаянной схватке олимпийских богов с гигантами-титанами, в которой нет места ни сомнению, ни пощаде. На представлении присутствовал Тигран II, были все его приближенные, и царь с удовольствием отметил, что эстетика эллинов с ее театром, скульптурой, философской мыслью все больше захватывает армянский народ, который от простого подражания вначале пути познания греческой культуры, по мере культурного роста, поднялся до высот устойчивого постижения основ цивилизации.

– Артавазд, – сказал Тигран, повернувшись к сыну, – трагедия мне очень нравится. Зрители сидят как зачарованные.

– Государь, я счастлив. Царский двор и аристократия весьма восприимчивы к культурному влиянию эллинов.

– Но основная часть населения царства все же верна местным вековым традициям, – сказал Тигран.

– Народ любит героический эпос, – растерянно сказал Артавазд.

– Так напиши что-нибудь эпическое! – неожиданно сказал царь.

На сцене, освещенной масляными светильниками на треногах и факелами, боролись две непримиримые стороны – бессмертные боги и титаны. Эта борьба, по замыслу драматурга, представляла борьбу добра и зла, разума и грубой силы, напоминая всем о хитрости, коварстве и жестокости врага, о победе армян над римлянами, о преданности людей своей стране и ее государю. Картины битвы проходили перед зрителями одна за другой, заставляя их сопереживать и сострадать.

Инсценировка мифа об Алкионее разыгрывалась перед публикой актерами. Участвовали в постановке три актера с хорошей дикцией и участники для немых ролей, все были мужчинами, все в масках. Они пели, декламировали стихи, исполняли мимические сцены, а хор из пятнадцати человек, изображавших людей, близких к главному персонажу – богине Афине, выполнял роль общественного мнения и пел в один голос под кифару, струнный инструмент, разновидность лиры.

Следуя традициям Еврипида, драматург привнес в пьесу интригу – борьбу двух ярких личностей: Алкионей, молодой и сильный юноша в тунике и с римским мечом, предводитель бунта против богов-олимпийцев (он напомнил зрителям ненавистного римлянина), и Афина, любимая дочь Зевса (она представлялась зрителям богиней жизни, войны и смерти Нанэ). В доспехах, с копьем и щитом, она, несомненно, олицетворяла Армению и была мудра, сурова, воинственна. В упоении борьбы, достигшей уже наивысшего напряжения, героиня билась с титаном, желающим вырвать у богов власть над миром. Наступила кульминация представления, и тут вступил хор:

Мы воспеваем отвагу Афины,Дочери Зевса,Девы-воительницы в золотом одеянии,В шлеме, с копьем и щитом С Горгоной на нем.Билась Афина за правду,Против гигантов,Посмевших свергнуть богов.Предсказал ей оракул:Победишь ты титанов,Когда смертный Геракл В бой вступит.

На сцене появился Геракл, что вызвало бурю эмоций у публики, крики и рукоплескания. В образе Геракла все узнали царя Тиграна. Спеша на помощь, он выпустил в титана смертоносную стрелу, тот рухнул на землю, но вдруг в полу сцены открылся люк, и из него, как бы поднимаясь из земных недр, появилась богиня Гея, мать Алкионея, и, протянув руку сыну, оживила его, чем прибавила всему действию загадочность и драматизм. Титан встал, еще более сильным, чем прежде, и набросился с мечом на Афину, которая защищалась щитом и копьем.

И вот развязка: богиня схватила его за волосы и повлекла за собой, подальше от Геи, а Геракл сразил его новой стрелой, Алкионей изобразил предсмертные муки, протянулся к матери в надежде коснуться ее и вернуть силы. Гея возносит молитву к Афине: может быть, дрогнет ее беспощадное сердце?.. Но нет! Богиня не ведает пощады, титан обречен, а богиня Ника, появившаяся возвестить о победе, уже протягивает победительнице венок.